По старой дороге далеко не уйдешь

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Ремизов лежал на кровати и не мог уснуть. Приехав от Ивана в мастерскую и проработав до конца смены, он вернулся домой задумчивым. Поужинал, бесцельно послонялся по комнате и лег, но сон не шел.

«Кочкарева надо гнать к чертовой матери, — подумал Андрей, — а с ним церемонятся. Чего ждать? Говорил Буданову: письмо нужно писать не в местные организации. Не послушал. Что делать? Ждать, когда он выйдет на работу? Да что это я все время: Буданов, Буданов?! А если бы его вообще не существовало? Пришлось бы действовать самому? Нужно, пожалуй, выяснить у дяди Пети, какие это «левые» работы организовывал Кочкарев, когда строил оранжерею и домик».

На другой день, придя в мастерскую, Андрей выбрал несколько свободных минут и отправился к столяру дяде Пете.

— Привет чурошникам! — громко сказал он, войдя в столярную.

— Были чурошники, когда строили домик и оранжерею, — усмехнулся дядя Петя. Клинообразная его бородка была почти вся седая, но в усах еще не пробился ни один седой волос. — Да все вышли. А теперь, вишь, какая работа!

Андрей подошел к верстаку и посмотрел на отполированные доски красного дерева.

— Кому это? — спросил он.

— Секрет! — засмеялся дядя Петя. — Не велено сказывать.

— Тогда не надо было и показывать.

— Показывай или не показывай, а работа, вот она — видная. Ее не скроешь.

— А зачем скрывать? Отличная работа!.. Ее бы на выставку. Получила бы приз.

— Может, и получила бы, — задумчиво сказал дядя Петя.

— И много такой работы? — поинтересовался Андрей.

Дядя Петя сел на верстак, закурил папиросу.

— Судя по материалу, который откуда-то приволок Никанор Никанорович, немало.

— «Левак»?

— А кто тебе скажет?

— Вам за такую работу должны подкинуть что-нибудь?

— Держи карман шире! На таком деле только Никанор Никанорыч руки греет.

— По шапке ему, дядя Петя, надо дать!

— Не так-то просто. Защитники найдутся.

— И защитникам по шапке.

— Высоко она у них. Не достанешь.

— Эх, дядя Петя, волков бояться — в лес не ходить.

— Так-то оно так…

Неожиданно в столярную вошел Уверов. Он был в телогрейке, поверх которой надет белый халат.

— Привет рабочему классу! — весело сказал он. — Как работаем? Как живем?

— Присаживайтесь, — пригласил дядя Петя. — У нас перекур, потолкуем…

— Что ж, потолкуем, — согласился Уверов, садясь на край верстака. Он достал сигарету и тоже закурил. — Так о чем же думаем? О чем волнуемся?

— О разном, — ответил Ремизов.

— О разном? Что же, это тоже хорошо. А конкретно?

— У меня к вам вопрос, — вдруг сказал Андрей. — Почему наше письмо до сих пор не разбирают?

Уверов поднял голову:

— Я только что из командировки и не совсем в курсе, но знаю, что по письму предполагалось создать комиссию, которая должна проверить факты и сказать свое слово по поводу Кочкарева.

— Когда ж все это произойдет?

— По-видимому, времени не было. Но работать комиссия будет обязательно, за это я ручаюсь.

— А вы сами верите в эту комиссию? — не отставал Ремизов. — Что-нибудь она сделает?

Чуть улыбнувшись, Уверов посмотрел на него:

— Видите ли, Кочкарева считают хорошим организатором, энергичным, требовательным руководителем. Он нравится и заместителю директора Попову, и главному инженеру, и секретарю партийной организации. Комиссия дела не решает: она проверяет факты и докладывает. Письмо ваше серьезное, и, думаю, Кочкареву не поздоровится.

— Думаете… — усмехнулся Ремизов. — Действовать надо.

— Действовать не так-то просто… Нельзя рубить сплеча, надо разобраться.

— А если бы мы послали письмо куда-нибудь вне института, лучше было бы?

— Не знаю… — Уверов снова улыбнулся: — Я же не бог… — И тут же посерьезнел: — Вы что, задумали что-то предпринять?

— А вы были бы против?

— Почему против? Не имею права… — Он повернулся к дяде Пете. — Я пришел вот зачем: заказывал деревянные круги, сделали?

— Никак нет, — ответил дядя Петя. — Видите, чем занимаемся? — он показал на полированные доски.

— О! — воскликнул Уверов. — Для кого это?

— А это только Никанор Никанорыч знает, — сказал дядя Петя. — Да вот и он сам, легок на помине. Спросите…

Все обернулись. В дверях действительно стоял Кочкарев и настороженно молчал.

— Никанор Никанорыч, почему мой заказ до сих пор не сделали? — ровным голосом спросил Уверов.

— Некому было, — вздохнул тот. — Заказов много, не знаешь, за какие браться.

— А это что за заказ из красного дерева? Для кого?

Никанор Никанорович переступил с ноги на ногу.

— Так, ерунда… По распоряжению Попова делаем одну вещицу.

Уверов поднял брови:

— Но делаете-то, положим, не одну!

Кочкарев нервно засмеялся:

— А вы уже заметили?

Уверов неприязненно посмотрел на Кочкарева:

— Вас это тревожит?

— Нисколько! — снова засмеялся Кочкарев. — Попов говорил, что институту требуется мебель. Надо же когда-то делать ее.

— Значит, для института? — в раздумье сказал Уверов.

— Как видите… А ваши круги сделаем, не беспокойтесь. — Никанор Никанорович вышел.

— Черт знает, что за порядки! — рассердился вконец Уверов, соскочил с верстака и рывком открыл дверь.

Во дворе его догнал Ремизов.

— Простудишься, оделся бы, — обеспокоился Уверов.

— Да я на минутку.

— Ну поторопись, а то холодно… Я только вот что хотел сказать: пока никуда не пишите… С Кочкаревым разберемся сами.

— А вы нас поддержите?

— Безусловно, — ответил Уверов и быстро зашагал к лабораторному корпусу.

Ремизов, поглядев ему вслед, повернулся, чтобы идти в мастерскую, но тут к нему подошла женщина в сером пальто из искусственного меха и такой же шапке.

— Вам кого, мамаша? — спросил он.

— Петухов здесь работает? — Глаза женщины были заплаканы.

— Здесь, — ответил Андрей. — А что?

— Хотела с его начальником поговорить.

— О чем же? — Андрей видел, что женщина чем-то встревожена.

— Да как же, сынок? — Слезы потекли по ее лицу, она вытирала их платком. — Этот ваш Петухов своротил ребят, сына моего Димку да дружка его, Алешку Кружкина. Подпоил их и заставил шины с чужой машины снять. Ребятам и в голову бы не пришло, это он их втравил в дурное дело.

Андрей помрачнел.

— А они сказали об этом в суде-то?

— Глупые… Побоялись… Потом сын написал письмо, поведал, как все было… В тот день он просил у меня деньжонок. Я ему не дала — выпивать стал. А теперь вот жалею… Все глаза проплакала. Шестнадцать лет парню, учиться бы надо, а он, вишь, куда попал…

— Правильно сделали, мамаша, что не дали денег. Водка к добру не приведет. — Андрей помолчал и решительно сказал: — Вот что, мамаша, хлопочите… Пускай пересмотрят дело. А меня и моего товарища Куницына в свидетели запишите. Понимаете, Петухов нам тоже предлагал снять с той машины шины. Деньги сулил. Так что кража шин — это точно его идея, а не ребят. Мы на суде и это, и многое другое скажем.

Женщина подняла на Андрея благодарные глаза:

— Вы поедете в суд? Подтвердите, что во всем виноват Петухов?

— Конечно, мамаша, я на ветер слов не бросаю. Не только я, но и мой товарищ придет.

— Спасибо, сынок, — лицо женщины просветлело. — А я было хотела поговорить с вашим заведующим.

— Не надо. Он с Петуховым два сапога пара.

— Знать, бог послал мне вас, — слезы опять навернулись на глаза женщины. — Не знаю, что бы и делала… Я это сегодня утром надумала: поеду к этому Петухову на работу, узнаю, что за человек. Если плохой, скажут — помогут… Так вот и получилось… Но вы не обманете, приедете на суд, надеяться можно?

— Не беспокойтесь, мамаша, буду как штык… Вместе с товарищем!

— Вы прямо-таки меня окрылили… Ну, я пошла.

— Подождите, запишите наши фамилии и адреса.

— Самое главное-то и забыла! — спохватилась женщина, достала из сумочки листок бумаги и старательно все записала.

И, пока она писала, Ремизову припомнился афоризм Петухова: «Хочешь жить — умей вертеться». «Посмотрю, как он у меня теперь на суде повертится!» — с негодованием подумал он.