По старой дороге далеко не уйдешь

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Кочкарев закрыл глаза и представил уездный подмосковный городок, в котором родился и жил в молодости. Вспомнил товарища — сына лавочника, который вырос в крупного ученого. Припомнил сына попа — он стал инженером. Овечкин, сын батрака, теперь директор крупного орденоносного завода. А его, Никанора Никаноровича, никогда не привлекали крупные заводы, строительства. Там ему делать было нечего. Там — государственные планы, контроль, общественность. Он стремился туда, где все было помельче: производство, люди, отношения.

Его отец, Никанор Николаевич Кочкарев, был прекрасным столяром-краснодеревщиком. До революции его столярная мастерская славилась на всю окрестность. Никанор-младший с любопытством смотрел на своих сверстников — мальчишек четырнадцати-пятнадцати лет, которых отец нанимал в мастерскую по договору. Они селились у них в пристройке на четыре года, получая изо дня в день одну и ту же еду и постигая премудрости ремесла. А пятый год, отрабатывая благодеяния хозяина, гнули спину на него бесплатно. Как правило, отработка затягивалась на два, а то и три года. Иные не выдерживали, убегали. В выигрыше оказывались те, кто сообразил уйти на первой же неделе. На следующих Никанор Николаевич подавал в суд. За питание, ночлег, обучение насчитывали такую сумму, что мальцу невольно приходилось возвращаться обратно.

Когда началась первая мировая война, Кочкареву-младшему было пятнадцать лет. Потом революция, разруха. Заказы на мебель из красного дерева резко упали, а скоро и вовсе прекратились. Пришлось сколачивать грубые крестьянские шкафы и столы. В годы нэпа, когда дела неожиданно стали поправляться, Никанор Николаевич умер. Перед смертью он сокрушался, что не успел обучить своего единственного сына ремеслу краснодеревщика, но более всего — что у наследника не было тяготения к работе.

После смерти отца мастерская перешла к Никанору Никаноровичу. У него были некоторые навыки в работе, но настоящим мастером он не стал, не позволили, как он теперь считал, время и общая обстановка в стране.

Вначале у Никанора Никаноровича мастерская, налаженная отцом, процветала. Потом постепенно стала хиреть. Во-первых, прижимали налогами, во-вторых, подростки были уже не те, что у отца, не столь наивны. В конце концов у него остался всего один парнишка. И то держал его Никанор Никанорович больше ради того, чтоб тот ходил за детьми.

В начале тридцатых годов пришлось продать дом, Никанор Никанорович перебрался со всей семьей в Москву. Еще раньше туда уехал дядька, брат отца, и устроился начальником цеха в деревообрабатывающую артель, выпускавшую бутафорию для витрин магазинов.

Дядька взял к себе Никанора Никаноровича мастером. Первое свое нечестное дело Кочкарев помнил до сих пор — он присвоил ордер на одежду и обувь. Немалую часть их они с дядькой потом прикарманили себе. Купленные вещи втридорога продавали на Сухаревке. Продавали еще дефицитные лаки, краски.

Дядька смотрел далеко вперед, посоветовал племяннику учиться. Никанор Никанорович окончил вечерний институт.

А вскоре артель закрылась — началась Отечественная война. На фронт Никанора Никаноровича не взяли — у него было плоскостопие. Страна перестраивалась на военные рельсы. Люди шли в армию, в ополчение. В Москве все меньше и меньше оставалось мужчин.

Никанор Никанорович бросился искать, где бы повыгоднее устроиться. Он поступил на производство, на первый взгляд не очень-то примечательное: там выпускали санитарные носилки, которые постоянно требовались фронту. На небольшую фабрику привозили тюки парусины, она очень заинтересовала Никанора Никаноровича. На фабрике работали почти одни женщины. Контроль и учет материала были ослаблены. Никому и в голову не приходило, что в военное время кто-то может заниматься бесчестным делом. Никанор Никанорович брал парусину не метрами, а целыми кусками. В магазинах, в палатках, на рынках работали знакомые ему люди. К концу войны он нажил целое состояние: у него скопилось четыреста тысяч рублей. Правда, деньги тогда мало стоили, но все-таки стоили. Чтоб они не пропали даром, он хотел что-нибудь купить и подумывал о даче. Вскоре случай представился: продавался особнячок с водопроводом и паровым отоплением (хозяин переезжал на жительство в Киев) и всего за триста тысяч. Все эти деньги Никанор Никанорович положил в небольшой чемоданчик.

В поезде, в четырехместном купе он устроился на нижней полке. Вместе с ним ехали двое мужчин и женщина, показавшиеся ему подозрительными. Это насторожило Никанора Никаноровича, и он не выпускал из рук чемоданчик с деньгами. Когда настала ночь, сунул его под голову, покряхтел, поворочался с боку на бок и уснул. Среди ночи почувствовал, что кто-то потихоньку стаскивает с него сапоги. Приоткрыл глаз и увидел одного из попутчиков. Мужчина стащил один сапог до половины, взялся за другой. Сапоги были хромовые, но ими Никанор Никанорович особенно не дорожил. Он ждал момента, когда с него совсем снимут сапоги, тогда-то он и схватит ворюгу за шиворот. Между тем мужчина, сняв оба сапога до половины, почему-то снова лег на место. «Догадался, что я не сплю», — решил про себя Никанор Никанорович.

На очередной станции поезд остановился, мужчина, снимавший с него сапоги, встал, вышел в тамбур, но тут же вернулся. Когда поезд потихоньку тронулся, он ловким движением выхватил из-под головы Никанора Никаноровича чемоданчик и бросился из вагона.

Никанор Никанорович вскочил, но полустянутые сапоги не давали бежать. Запутавшись в них, он упал. Встал и снова упал. В отчаянии закричал и пополз на четвереньках. Когда добрался до площадки, поезд уже мчался на полной скорости. Прыгать Никанор Никанорович не рискнул. Жизнь ему показалась дороже чемодана с деньгами.

Всполошившиеся в вагоне люди окружили беднягу.

— Что случилось? — участливо спрашивали одни.

— Чемодан украли, — сочувственно отвечали другие.

Никанор Никанорович присел на полку. Его всего трясло. Душила злоба на себя за то, что дал какому-то подлецу перехитрить его, Кочкарева.

— Наверно, у вас украли что-то ценное, — вкрадчиво проговорила женщина — соседка по купе. — Мы с мужем догадались сразу.

— Почему? — простонал Никанор Никанорович.

— Потому, что вы не выпускали чемодан из рук.

— А я-то думал, что он за сапогами.

— Что же в чемоданчике было?

— Да ничего! — отмахнулся Никанор Никанорович. Он стал собираться, чтоб на следующей станции выйти. Ехать дальше без денег было бессмысленно…

Пришлось немало потрудиться, чтоб деньги снова потекли к нему в руки. Он устроился прорабом в ремонтно-строительную контору, специализировавшуюся на отделке магазинов. Подобрал специальный штат. Выписывал наряды-«липы». Обычный заработок рабочего в тысячу рублей доводил до тысячи восьмисот, шестьсот от каждого рабочего попадали в его карман.

Но этого было мало, так как часть денег он отдавал начальнику конторы и кассиру. Тогда он стал оформлять на работу «мнимые» души. Делалось это просто: человек приносил свой паспорт и справку из домоуправления. Его оформляли на временную работу. Через месяц ему говорили, что временной работы больше нет, и человек уходил. Но справка давала право выписывать на него зарплату до конца года.

Выискивая эти «мнимые» души, Никанор Никанорович старался не меньше Чичикова. Как-то он завербовал одного из вечных студентов. Пригласил его в ресторанчик, угостил и душевно заговорил:

— Жалко, без денег ты, а молодому человеку, ой, как они нужны! Хочешь, оформлю тебя на работу?

— Кем? — поинтересовался студент.

— Водопроводчиком.

— Да я же ничего не умею!

— И не надо! — засмеялся Никанор Никанорович. — Принеси паспорт и справку из домоуправления, раза два покажись на работе, а в день получки приезжай за деньжонками. Я добряк, душа у меня широкая, люблю помочь людям.

После некоторого колебания студент согласился, сделал все, как велел Никанор Никанорович. Через месяц в день получки явился в контору. У него затряслись руки, когда он стал получать отсчитанные кассиром тысячу двести рублей. Не помня себя от радости, он дождался Никанора Никаноровича:

— Ну теперь я угощаю тебя…

Они взяли такси и покатили в ресторан. Студент не скупился, заказывал самые дорогие блюда, думая по своей наивности только этим отделаться от Никанора Никаноровича.

Кочкарев допустил ошибку. Ему не надо было брать со студента денег, но алчность не давала ему покоя. Когда они вышли из ресторана, он вежливо попросил студента, чтоб тот ему отсчитал восемьсот рублей. Студента это поразило, но он не подал и вида, отдал требуемую сумму и расстался с Никанором Никаноровичем. Больше из-за каких-то грошей участвовать в бесчестном деле студент не хотел, а это как раз и нужно было Кочкареву.

После выходного дня Никанор Никанорович пришел в контору, шутил, балагурил. Но тут передали ему письмо. Прочитав его, он пришел в ужас. Какой-то человек писал, что ему доподлинно известны махинации Кочкарева, все операции с «мнимыми» душами, а также многое другое, что строго карается советским законом. Дальше указывалось, что он, Кочкарев, должен в такое-то место привезти и зарыть десять тысяч рублей. Если он этого не сделает, то через два дня и не позже его навестят «гости» из соответствующих органов.

Первым делом Никанор Никанорович уведомил об этом начальника конторы, а тот, в свою очередь, кассира. Все трое стали решать, что делать. Начальник конторы заявил, будто ни о каких махинациях решительно ничего не знает, все делалось без него и никто не может доказать, что он получал от кого-то деньги. Кассир тоже не считал себя виновным — он просто выдавал зарплату, а кому и за что, не знает. Никанор Никанорович оставался один. Десять тысяч рублей так просто выкинуть на ветер не хотелось.

На конверте печатей почтовых отделений не было. «Значит, — соображал он, — письмо было опущено прямо в почтовый ящик конторы. Кто же его написал?» Пало подозрение на бухгалтера. Это был порядочный и честный человек, в махинациях он не участвовал, но, вероятно, догадывался о них. Потом Кочкарев подумал о студенте: «Может, он? Если бы кто-то хотел донести, прямиком бы пошел в органы, а тут, вишь, выманивает денежки. Выкинуть десять тысяч… Нашли дурака! Однако если не положу, — чем черт не шутит — донесут со злости. Тогда прощай!.. И не только денежки…»

И снова жизнь и свобода оказались ему дороже денег. Весь день и вечер он ходил сам не свой, а ночью глаз не сомкнул. Иногда мелькала мысль, что, может, деньги-то у него вовсе и не выманивают, а просто хотят попугать: пускай, мол, помучается. Как поступить? Он обдумывал десятки вариантов, но остановился на одном: денег не давать. Теперь он думал о том, как замести следы, уничтожить улики. Явным доказательством махинаций были бухгалтерские книги и ведомости, по которым выдавали зарплату. Уничтожить их не представляло трудности. На следующий вечер он собрал и сжег все документы. Теперь оставалось спрятать имевшиеся у него деньги. А их было пятнадцать тысяч.

Он хорошо знал, что прятать в доме или во дворе нельзя — все равно найдут. У родственников тоже опасно, докопаются и до них. «Где же еще? Надо где-нибудь в укромном месте. Коли там найдут, скажу, что не мои».

Он выбирал долго и наконец остановился на одном из загородных парков. В самом глухом углу, у старого забора, где росла высокая крапива, вырезал перочинным ножом земляной квадрат, обжигая руки, вытащил его и со вздохом опустил в ямку драгоценный сверток, обернутый клеенкой. Втиснул дерн на прежнее место, расправил крапиву и, чтобы лучше запомнить место, стал искать приметы. Взглянул на забор — сверху была отломана одна тесина. «Вот как раз против нее».

На другой день, вернувшись в контору, он никого там не застал. Начальник конторы, напуганный письмом, взял расчет. Кассир тоже уволился. Никанор Никанорович сидел в кабинете и ждал «гостей». Подъедет ли машина, пройдет ли кто — по телу мурашки. Весь день промаялся он, но никто так и не появился.

Не пожаловали «гости» и на третий и на десятый день. Он извелся, от волнения кусок не лез в горло. Похудел, обмяк — ждать да догонять нет хуже, хоть иди с повинной.

Прошел месяц, а волнения его не улеглись. В конторе оставаться было нельзя. Никанор Никанорович взял расчет и устроился на мебельную фабрику. Пока деньги из потайного места не хотел брать: «Принесешь домой, а тут и нагрянут. Пускай полежат, место глухое, кому вздумается в крапиву лезть?.. Может, съездить все-таки посмотреть, целы ли? Нет… подозрение вызовешь. Целы — так уж целы, чего смотреть?..»

Прошел еще месяц. На деревьях жухли листья. Наступила осень. «Ну, теперь пора, — решил Никанор Никанорович, — а то крапива завянет, оголится место, чего доброго — заметят. А тот наглец, что письмо написал, напугать хотел, думал — так ему и выложат. Нет, брат, у нас не выкусишь».

В один из дней, радостный от сознания, что все так хорошо обошлось, он вошел в парк. От самого входа его вглубь тянулась только что выкопанная канава. На дне ее лежали смазанные мазутом трубы. Никанор Никанорович прошел метров двести и остановился: «Батюшки! Канава-то к забору тянется, не дай бог!» Он ускорил шаги, прошел еще метров триста и издали увидел проломанный прогал в заборе. Так и есть!

И на второй и на третий день он ездил в парк, ходил возле канавы и ковырялся в земле. Обследуя каждый сантиметр, перебрасывал с места на место землю и все никак не мог поверить, что деньги, ради спасения которых он проявил столько смекалки, хитрости и ловкости, пошли прахом. Неизвестно было, что ждало его впереди…

Долго и мучительно приходил он в себя, подыскивая новую работу.