Подарок Параскевы

Глава 11: Панкрат

Год прошел, подходил к концу второй, как появилась в деревне Параскева. Алёнке исполнился годик и один месяц. Месяц светил ясно на небе цвета ультрамарина, освещая каждый уголок, каждый домишко, каждый двор и каждый куст. Голую калину у калитки Катерининого дома увешанную подмерзшими стекляшками красных ягод. Белый лед заиндевевших луж. Панкрата, чёрной тенью перебегающего дорогу месяц тоже подсветил.

Катерина стояла, подперев косяк дома, в меховой душегрейке и всё равно куталась. Её в густой тени, видно не было, а вот она могла видеть на залитой светом луны улице всё. Как Панкрат перемахнул низкий штакетник полисадника соседей она увидела из окошка, ждала муженька, потом накинула платок, душегрейку и вышла встречать. Совестно стало, когда Панкрат задержался у окна пялясь в щелочку из которой лился ровный золотой свет. Глядел, а сам жался да мялся чувствуя, как растирает и тянет внизу живота. «Уж и рукой попридержать решил коня сваво. Нет. Не выдержал, бежит… кобель похотливый…» — шепнула она, нагнулась и не отрывая взгляда от улицы, взяла из угла прут от сломанного берёзового веника. Рассыпался, зараза, когда Катерина двор выметала. Решила оставить на растопку, но так на крыльце в углу и забыла. Хорошая вещь прут. Мать частенько сестёр прутом охаживала. Все трое были оторвами, чего только не выделывали, какие кренделя. У матери на всё один ответ был — прут! Однажды гналась она с прутом за девками через всю деревню пока не решили они спрятаться в крапиве. Высокая крапива — выше человеческого роста росла на заброшенном картофельном поле. Баба Анисья, стала меньше картохи сажать как дети разъехались, забор в огороде завалился, потом сгнил и никому не было дела до Анисья, забора и крапивы. Сбились девки в самом центре крапивных зарослей и долго слушали как костерит их мат на все лады расчесывая ожоги от крапивы.

— Три прута в самый раз будет… — решила Катерина, когда в калитку забежал Панкрат, пулей влетев на тёмное крыльцо, где под низким козырьком его ждала засада.

— Вот, кобелюка! Вот, тебе! Держи!

— Йооопрст, — прикусив язык взвыл Панкрат и соскользнув с крылечка просился наутёк. Путь его лежал в стайку на сеновал…

Оскальзываясь на жердях самодельной лестницы, он влез на чердак получая прутом по икрам и чуть отдышавшись наверху скинул рубаху. Из хлева несло теплом домашних животных. Не минус пять как на улице, но и не жарко. Как только Катерина встала в полный рост он бросился на неё и повалил на сеновал. Зря она отбрыкивалась или делала вид что отбрыкивается поладили они очень быстро. Ещё быстрее Панкрат кончил.

— И всё?!

— А чо мало что ли?

— Мало. Требую продолжения, — нерешительно ответила жена мужу. После двадцати лет семейной жизни её всё больше стала ранить эта однобокость их сексуальной жизни. В которой или нет места сексу вообще, или удовлетворен остается только один. Один муж! Муж извращенец, ищущий возбуждение на стороне. А ещё деревенские в уши поют, что якобы слишком часто бывает он сеструхи-разведёнки. В какие игрушки Лизка играется она видела собственными глазами. Та хвасталась, что переняла идею из фильма «Пятьдесят оттенков серого» который Катерина даже смотреть побоялась. «Неужто Панкрат за этими игрушками к ней ходит? Так чего я тогда стесняюсь? Пятьдесят так пятьдесят…» — подумала она и развела ноги в стороны. Катерина провела ладонью по розовому цветку своей скромной орхидеи и приоткрыла рот: «Аааа…»

Глаза Панкрата забегали от смущения. Катерина усилила эффект, прогнувшись кошечкой на соломе. Её рука коснулась его руки и обхватив повела туда где он ещё ни разу не был, заставляя делать то, что он ни разу с ней не делал.

— Неумеха, — простонала она, понимая: или сейчас, или никогда. Тоска их семейной жизни катилась в пропасть, если уж муженёк начал бегать по бабам в сорок пять.

— Матвей, не хотела я этого, но видимо придётся.

— Чего не хотела?

— Магией своей пользоваться. Пока что я её только на шитьё тратила. Где-то ткань наращу, где-то узор автоматом поставлю… Но думаю, что нужно наложить чары на окна, забор наш и калитку. Панкрат повадился за нами в окна подглядывать.

— Панкрат? И что он — всё видел, что мы тут с тобой вытворяем?

— А что? Ты стесняешься, что ли?

— Как-то не приучен я на виду у всех.

— Не у всех. Кроме этого выродка больше никто к нам во двор не ходит. Но всё равно подстраховаться хочу — вдруг ещё кому в голову взбредёт. Поэтому так сделаю: мы всё видим из дома, а с улицы смотреть — стекла непрозрачные становятся. Забор будет расти вверх если через него перебираться, а калитка скрипеть так, что за версту слышно. Подозрение это ни у кого не вызовет, потому как будет нарушитель тайком к нам ломиться. Без свидетелей. А сам решит, что показалось. Неявное это колдовство. Морок напоминает. Наваждение, но пускать действительно не пропустит.

— Чары, так чары, — согласился Матвей, растирая предплечья, по которым побежали мурашки. Не из-за колдовства. Из-за того оторопь взяла: зачем Панкрату подглядывать? На кой? Нехорошо это с человеческой точки зрения. Зазорно! Кино ему что ли Матвеева жизнь?

— Чо такая довольная, сестричка? — щуря хитрые глазки, густо намазанные тушью, спросила Лизка, отхлебывая из чашки горячий кофе. Она давно не видела в своей кровати Панкрата и это её несколько беспокоило. С чего бы этому приблуду дорогу к ней забыть?

— Да вот решила попробовать твои штучки.

— Штучки?

— Пятьдесят оттенков серого. Помнишь, говорила?

— Ааааа! Ну и?

— Неплохо. Хочу поехать в город прикупить себе игрушек.

— Ты?

— А что?

— Не поздновато! Если пытаешься Панкрата удержать, так зря! Не получится.

— Почему это не получиться?…