С утра в понедельник стоял негустой туман. Накануне температура резко упала до двенадцати градусов, и листва на деревьях заметно пожухла. Ночью похолодало до девяти.
— Рано что-то. Рано, — Посетовал Матвей играючи бровями и закрыл за собой калитку. На широкую сельскую улицу вышло сразу несколько человек: отпуска у всех кончились, и начались монотонные рабочие будни.
Баба Нюра работала в школьном гардеробе и в свои шестьдесят восемь не привыкла сидеть дома. Вышла, торопясь на работу. Панкрат собрался в поликлинику на перевязку. Катерина с ним. Ещё два-три соседа и соседки проходили мимо, когда баба Нюра громко спросила:
— Матвей, а где твоя заячья губа?
— Параскева поколдовала… и я вот! — не долго думая, ответил Матвей.
— Ну ты даёшь врать! — засмеялась баба Нюра. А Панкрат с Катериной, повернувшись было на голоса, хмуро отвернулись, направляясь в другую сторону.
— Сейчас столько возможностей! Не только заячью губу — личность сменить можно, — прокомментировала проходящая мимо Антонина. А её соседка сонно буркнула:
— Сколько заплатил-то?
— Мильон! — не вникая, высок ценник или нет, ответил Матвей, кхыкнув.
— Красавчик! Повезло Параскеве, — взмахнула рукой Антонина. — Был бы ты холост, я бы ух!
— «Ух» она. Я бы тоже «ух». Но звиняйте… — удаляясь, смеялась баба Нюра.
— Ну, вот и делов-то было, — судорожно вздохнул Матвей. — «Ух», они. Где раньше были…
Матвей расправил грудь и гоголем пошёл по дороге.
— И что ты веришь?
— Что Параскева наколдовала? — уточнила Катерина.
— Да, — каким-то тусклым голосом отозвался Панкрат. Последние дни он был не в меру зол, но при этом мрачен и молчалив. Будто задумал что-то нехорошее. Столько Катерина от него видела за последние годы, что новой гадости уже, наверное, не удивилась. А что каждую новую перемену в нём она считала очередной гадостью, было очевидно. Словно натура его двуличная выползала наружу Бугименом из-под кровати тёмная, показывая, каков он настоящий.
Общество сдерживает животные порывы глубинной человеческой сути, заставляя жить по «культуре» согласно нормам. Но когда внутренняя суть настолько противоречит нормам, а кто-то случайно открыл клетку… поддразнивая Буги, его тёмная сущность выпрыгивает наружу: «Бу!» Демонстрируя поведение, несовместимое с нормами культурного общества. Именно эти признаки Катерина наблюдала много лет. Для появления в их доме Бугимена Панкрат был мелковат, но от этого Катерине не становилось приятнее. Не обладая каким-то особым образованием и знанием психологии, она нутром чувствовала, что вот-вот что-то должно произойти. Вулкан под именем Панкрат, временно потухший, должен был вот-вот пробудиться.
— …И давно? А Матвей?
— В новогодние каникулы. Тогда много времени было…
— А чо ж ты раньше не сделал? Кто надоумил?
— Алёнка. Насмотрелась телевизора…
— Шельмец. Ну всё, теперь. Держись!
— Чего?
— Будешь представлять школу.
— Где? — пожал плечами Матвей, не понимая намёков директора.
— Да везде!..
Матвей шёл по школьным коридорам и слышал, как со всех сторон доносятся стоны и вопли деревенских разведёнок. Половина всех училок. Как-то так повелось, что баба и без того пила, а училка ещё и учит… У многих за годы практики сложился особый командирский стиль поведения: малолеток же строить как-то надо. А выйдя из школы, не каждая способна спрятать то, что с таким трудом приобрела. Она ж командир. А в доме двух командиров не бывает.
— Матвей, слышь, Параскева вдруг снова решит сбежать — ты скажи. Хочу первой быть в очереди… — кокетливо улыбаясь, сказала ему химичка.
— Не думаю, Ольга Сергеевна, что такое случится, — стыдливо ответил Матвей и юркнул в свой кабинет. Подперев его телом с обратной стороны.
— Ого! Держись, Матвей. Вот не было печали, оказался в курятнике…
Дверь кто-то толкнул с той стороны.
— Это Валька. Откройте Матвей Ильич.
— Что тебе?
— Вы обещали, что в этом году я буду участвовать в выставке. Хочу посмотреть, что взять можно.
— Иванов! Ты уже не маленький. Сам должен был научиться резать, если хочешь в выставке участвовать.
— Ну, Матвей Ильич, давайте по старинке. Как раньше. Что-нибудь не супер-пупер, простенькое. Мне для портфолио пары дипломов не хватает.
— Садись. Режь. А я буду помогать. Ты же рисуешь? Вот и неси свои шедевры. Выберем и попробуем реализовать в форме.
— Мои рисунки для этого не годятся…
— А вот это я буду решать. Неси. В любом случае мои работы ты не получишь. Их везде знают, обличат в воровстве. Этого хочешь?
— Эээх…
— Жду через час. У меня сегодня времени не много. Пойдёт на ура!
Около двенадцати перед школой остановился большой белый внедорожник, и все, кто был в школе, высунули в окна свои любопытные лица. Из внедорожника вышел элегантный молодой человек и, открыв дверь салона, выпустил Алёну. Алёна, не замечая любопытных глаз, забежала в школу и прямиком направилась в кабинет отца.
— Пап! Пап! Привет, я на секунду. У Агниса во дворце кое-чего не хватает и мы… — Алёна осеклась, заметив в классе Вальку.
— И чё за Агнис. И чё за дворец?
— Агнис — мой жених. Пап, мама уехала в город по делам, а я не хочу смыться никого не предупредив. К вечеру вернусь, — сказала она и, не дожидаясь ответа, выскочила из класса.
— Жених? В шестнадцать лет? Она что, собирается школу бросить?
Матвей не знал, как оправдать эту ситуацию. В школе разное случалось. И в четырнадцать девчонки рожали. Бросали школу и после уже шли получать среднее образование в вечерку. Но так делали далеко не все. Девочки из благополучных семей, которые залетели по глупости. Любовь, она не знает границ. И мозги часто слетают от неё набекрень. Чтоб такое случилось с Алёнкой, не поверит никто. Она не крутила романов, а с таким строгим отцом, как Матвей…
— Он иностранец. Чуть ли не принц…
— Принц? Вот так дела!
— Прошу, Валентин, постарайся не растрезвонить на всю школу.
— Да это же бомба! Вы, кстати, так и не объяснили, что случилось тогда. У амбера.
— А что случилось? Ты режь. Режь, Иванов. У тебя прекрасно получается. А куда не нужно — не лезь. Не твоё это дело. Не твоё, — ответил Матвей, уверенно глядя в глаза мальчишке.
— А я режу, режу. Не моё это дело… — повторил за Матвеем Валентин, как загипнотизированный. Матвей испугался и быстро опустил глаза в пол. «Что это было? Неужели…» Он вспомнил про мать. Она была альвоведе, и Параскева что-то говорила про чистую кровь. Матвей тогда удивился: какой же он альвоведе? Но, видимо способности у него были… За пол века ему ни разу не пришлось их применить — в глаза людям смотреть страшно было. А управлять и приказывать вообще не его конёк…