Подарок Параскевы

Глава 2: Нервы

— Ну что ты! Что ты, в самом деле?

— Аааа! Пусть они все будут прокляты! Прокляты! С их колдовством. Пусть они попадут в ад! В ад! Пусть их поджарят черти на вертеле. Чтобы мучились также, как и я! — кричал Панкрат, когда Катерина смазывала его ожоги мазью. Врач, конечно же, назначила обезболивающее, но стоило сделать одно резкое движение, и только что появившаяся корочка на ранке срывалась, доставляя хозяину жуткую боль. А боль он терпеть был не в силах. Причем никакую. Даже лёгкая ноющая боль вызывала у него панический страх и усиливала ощущения многократно. Очевидно, от нервов. Все болезни от нервов. Особенно у Панкрата. Ухудшало ситуацию то, что сосед вдруг ни с того ни с сего бросил пить.

После того, как он увидел жар-птицу, в рот не взял ни капли. Катерину это удивляло: «Жар-птица! Что в ней может быть такого пугающего?» Но она была не права. Логика у Панкрата работала исправно: вначале жар-птица, потом единороги, эльфы, гномики… Чёртики, в конце концов! А сойти с ума или подхватить белую горячку, что, по сути дела, одно и тоже, он никак не хотел.

— На, поешь хоть. Ничего же не ел с утра, — взмолилась Катерина. Наконец у неё появился шанс на трезвую жизнь, и она, прибравшись в доме, впервые за год, перемыла кастрюли с горчицей и сварила борщ. Вегетарианский, на растительном масле, но всё-таки это был борщ. Прополола огород, отыскав там: пару кустов картохи, немножко свеклы и капусты. Весной у неё был период просветления. Она посадила огород, а вот что там в итоге выросло, даже приблизительно не знала. Всё заросло крапивой, лебедой и колючкой. На трезвую голову даже думать не хотелось, как они с Панкратом переживут будущую зиму. Прошлую зиму их кормила Олеська, периодически подбрасывая или деньги, или продукты. Чаще всё-таки продукты: боялась что деньги пойдут совсем не на то. Катерина стыдилась просить помощи, но Олеську умалять и не требовалось — Катерина хорошо её воспитала. За что была себе очень благодарна. Единственным в жизни достижением стала дочь, вымоленная у богов и полученная таким бесчестным путем, что боги, пожалуй, ужаснулись, потом десять раз пожалели, что её пожалели. Потом ещё раз пожалели и ещё… поэтому дочь у неё просто ангел во плоти. «И этот шанс… нужно непременно им воспользоваться», — думала она.

— Помереть — куда ни шло! А вот стать местным сумасшедшим — нет, нет и нет! Что, мало надо мной всё насмехаются? Нашли идиотика. Накося выкуси! — переворачивая тарелку с супом, кричал, кряхтел и ворчал он, одновременно, страдая от боли и перепадов настроения.

Панкрат замечал и ещё одно изменение в своём организме — полную не заинтересованность в бабах и отсутствие «желания» вообще. Был шанс, что позже всё восстановиться, это злило ещё больше, чем стыд от желания подглядывать в чужие окна. Пусть так! Но он оставался полноценным мужиком, у которого вставало! А теперь? Он целыми днями крутил порнушку, но ничего… ничего не цепляло его буйную нездоровую фантазию. Ни один кадр!

— Что мне под нос суёшь? Что это за хлебало? Сала хочу! Картошки со шкварой. С пылу, с жару, чтоб в тарелке шкварчали. Золотистые, с дымком… — из Панкратова рта потекла слюна, и он, мерзко перекашивая физиономию, потянул её обратно, громко захлюстывая языком.

Катерина отступила на два шага и бросилась было бежать сало искать для капризного больного, а потом одернула себя и подумала: что это она так заторопилась? Развернулась к Панкрату и произнесла негромко.

— Заработаешь на сало, будут тебе шкварки. А нет — ешь, то что есть! У нас здесь не ресторан, — сказала и пошла в огород. Кулаки сжаты, брови сомкнуты: знать решила, хватит нянькаться. Было б от него чего хорошего, ладно. А такому и отношение соответствующее. — Пусть буянит. Оголодает и очистки есть будет! Джейн Эйр не заслужила, а ела. Этот — заслужил.

Матвей целый день готовил кабинет к приёмке. Через несколько дней в школу должна была пожаловать комиссия и проверить готовность объекта к новому учебному году. Ежегодно он делал одно и тоже как по заведенной схеме.

— Матвей Ильич, помогите ребятам перенести столы в класс химии. Рабочие закончили покраску. Сейчас девочки помоют полы, и из физики перенесёте их в химию. Что опять случилось, Матвей? Глаз не поднимаешь? Опять жена сбежала? Так ты её преструни уже! Хватит нервы мотать!

— Молчи, Пётр Кузьмич! Не твоего ума дело, — рявкнул Матвей.

— Ну ты даёшь! Забыл, кто тебя в люди вывел, что ль? Не посмотрю, что заслуженный, — ударил по столу директор и ругнувшись, вышел из класса, криво поглядывая на Матвея — Завел бабу-шалаву, теперь на людей кидается… — Услышал Матвей слова директора, который отошел неприлично далеко, чтоб можно было крикнуть ему в ответ:

— Да, моя Параскева — чистой души человек… — тихо сказал он. Доказывать и тем более объяснять что-то он никому не собирался…

— Кирюха, а ты же у нас второй год работаешь программистом. Неужели, никого так и не присмотрел? В Ольгинке девчонки словно с картин русских художников сошли.

— Это с каких? «Купчиха за чаем» или «Девочка с персиками»? — весело откликнулся Кирилл. Программист и по совместительству учитель информатики. — А чо, кого то посватать мне решили? — заржал он, и у Матвея сразу пропало желание с ним разговаривать.

«Программист. Ну, программист. А культуры ни на грамм!»

— Если вы об Алёнке печётесь, то она ж «от ворот поворот». Ни на кого даже не смотрит. Не созрела, видимо.

— А ты что — созрел? — уже без интереса ответил Матвей Вальке — не особо выдающемуся, но вполне приличному одиннадцатикласснику.

— Я? Так давно. И с Алёнкой б закрутил.

— А ну как сейчас получишь, — больше грозясь, Матвей отвесил ему легкий подзатыльник и пожалел, что завёл перед пацаньём этот разговор.

— А что за хлыщ за ней увивается?

— Какой хлыщ? — оживился Матвей.

— Несколько раз видел их вместе у кафе Амбер. Мороженное ели.

— Только мороженное?

— Ага. Тому мужику лет тридцать, наверное. Выглядит он на двадцать пять, но голову даю на отсечение — тридцать. Его не отшивала. Поди, богатенький мажор. Не тяп-ляп. На нас простых, ей наплевать. Всегда вела себя как королевишна…

Матвей уже не слышал колких шуточек: в голове засел этот парень. «Тридцатилетний он, ага… Которому тысяча или три тысячи лет на самом деле, а он хочет охмурить мою маленькую дочурку…» — ещё больше злился Матвей, буквально кидая столы.

«Царь он или не царь — плевать! Не отдам! Как там у них в магическом мире: отцовское благословение треба? Али не треба?..»