Подарок Параскевы

Глава 8: Счастливец Панкрат

«…Ну что ж вы, растяпы, ровнее садите его, ровнее. Он всё-таки гость. Сосед Ольхоны. Будьте к нему хоть немножко милосердны…»

Услышал Панкрат голос: глухой, раскатистый, отдающий эхом в голове. Звучащий, словно со дна бочонка. Он попытался открыть глаза, и веки, будто свинцом налитые, приоткрылись на миллиметр и снова упали. Он попытался вторично. Такое бывало нечасто, только после ударной дозы горилки. На травах, бабнюркиной горилки. Глаза щипало, яркий свет брызнувший, тут же ослепил, и сколько Панкрат не моргал, тёмное пятно загораживало половину окружения. Он увидел перед собой стол. На столе канделябр, по всему видно, электрический. Этакий новодел под старину. Стол был уставлен блюдами, не то чтобы как на приёме у графа Монте-Кристо, но тоже ничего. Богато. Перед ним тоже стояла тарелка и три прибора: вилка, ложка и нож. Бокал один, и тот был наполнен водой. Винца не будет…

— Доброй ночи. Вы, я смотрю, уже пришли в себя? Господин леший был к вам жесток: волочил по земле. Но я его даже отругать не могу. Не мой подданный.

— Издеваетесь…

— Что вы, что вы…

— Черти поганые…

— Хотел по-доброму!

— Хорошо я жил. Хорошо! Ни на что не жаловался, пока эта баба Параскева не появилась.

— А что Параскева плохого вам сделать могла? Вот это для меня сюрприз. В ком в ком, а в ней я был на сто процентов уверен.

— Я стал Матвею завидовать. Единственная дочь и та оказалась от меня. Я стал… это неважно. Но самое главное, что теперь, благодаря ей… вам — черти, теперь я вообще не мужик! Наверняка без колдовства тут не обошлось!

Панкрат приподнялся, задев стол, хлопнул ладонью, попав по краю тарелки, и, набычившись, посмотрел на Агниса, незаметно сжимая в руке столовый нож.

— Чо вам тут надо? Чо надо! Валите из нашего мира куда подальше. К себе! К чёрту на кулички! — он снова ударил кулаком по столу. — Вы, наверное инопланетяне? Не могла наша Земля-матушка такое выродить. Садитесь на свой звездолет и пердуйте от сюда!

Панкрат говорил, шаг за шагом, приближаясь к другому концу стола. И вот… резко взял старт и кинулся вперёд, сметая со стола приборы, блюда с фруктами и бокалы из хрусталя. Агнис не пошевелился. Лишь в тот момент, когда Панкрат подбежал опасно близко, занося над головой столовый нож, время вдруг остановилось.

Агнис театрально поднёс руки к лицу и уставшим голосом произнёс:

— Добриил, и после всего ты продолжаешь верить, что Ольхона принесет в наш мир перемены? Зависть, злость, проблемы с потенцией, глупая, но находчивая жена… Мы здесь причём? Он винит нас в том, что зол и завистлив! Нет, Добриил, я не верю в счастливое будущее.

— Вам, Владыка, главное верить Ольхоне. Верить в вашу любовь.

— Мы можем чем-то помочь бедолаге? Коли уж во всём виновны.

— Я осмотрел его. Думаю, что затраченные на него усилия не окупятся. У него прогрессирующая шизофрения. И в этом, поверьте, виноваты не мы. Генетический сбой. Отсюда импотенция и приступы агрессии.

— Отпустить его будет достаточно безопасно? Он не нападёт на Параскву или Ольхону. Я боюсь за них.

— Трудно обещать, Владыка.

— Давай-ка всё-таки немножко вмешаемся в его жизнь, — с обреченной улыбкой на лице сказал Жар-Агнис. — У нас наверняка осталось успокоительное… или превратить его в ендаря? Нет. Давай успокоительное. Будет, наконец, жить, как белый человек…

— Панкрат! Ау! Панкрат! Панкрат! Ау! — слышалось на много километров в лесу. На поиски сельчанина организовали целую спасательную экспедицию. И просто люди прочесывали лес, выстроившись в линию.

— Панкрат! Аууу! — крикнул Матвей в сто первый раз и остановился у толстого дерева. — Панкрат? Нашёл!!! — обрадованно выкрикнул он и стал махать руками, призывая на помощь.

Панкрат спал. Ночь оказалась холодная, все поперемёрзли, а он хоть бы что: свернулся в калачик и экономил тепло. Спал Панкрат три дня к ряду. Подумали, что впал в летаргический сон. Но нет. Врач посмотрела на него со стороны и сразу отметила: ворочается, сопит, хрюкает. Значит, просто спит. Стресанул малость. Не страшно.

Проснулся Панкрат в хорошем настроении и сразу искать: что поесть в доме имеется. Олеська помогала матери в эти дни и с деньгами, и готовить. Еды было много, но Панкрат дочь даже не заметил. Глаза его были широко раскрыты, на лице играла невинная улыбка и Олеська, мимо которой он прошёл, улыбаясь, моментально вспомнила «папкины» детские фото. Такого выражения на лице, как в детстве, на этих фото, она никогда в жизни не видела.

Панкрат съел полкастрюли борща прямо из кастрюли. Свежеприготовленное картофельное пюре… с толкушки. Закинул в рот три горяченькие котлеты, с пылу с жару, и снова взялся за борщ. Под удивленный взгляд Олеси он запрокинул кастрюлю над головой и, смачно чавкая, выпил остатки бульона. По подбородку потекли свекольного цвета усы, а под носом, на губе остановилась упавшая следом капустина. Панкрат довольно улыбнулся, растянув рот до ушей, и, наконец, посмотрел на Олеську.

— Вкусно. А ты кто?

Олеська здорово призадумалась. «Получается что отец потерял память? Так? Не верю. Хотя ведет он себя ни как обычно, но чтоб потерять память… Для это нужны объективные причины. Удар головой хотя бы. Чем он там в лесу целые сутки занимался. Может и треснулся… Что-то явно не сходиться. Никаких травм, видимых, по крайней мере, у отца не замечено…

— Мам? — Олеся услышала шум и пошла к входной двери. Это действительно была Катерина.

— Алё, дочка?

— Это не точно, но мне кажется, что отец потерял память.

— Да ну тебя. С чего бы?

— Не врач. Не скажу. А ты иди, посмотри на него.

Катерина прошла в дом. Панкрат сидел на диване и смотрел телевизор. Выключенный телевизор.

— Панкрат, а чего не включаешь телевизор?

— Я? Я-я-я-я… Я Панкрат? — с идиотской улыбкой на лице уточнил он.

— Ты, ты, ты… Телевизор включить?

— Ага.

Катерина взяла пульт и нажала на красную кнопку. Панкрат перехватил и проверяя, правда ли телевизор включается красной кнопкой, стал нажимать на пульт. Катерину передёрнуло. Но через минуту она вдруг поняла: подгузники менять не надо, с ложки кормить… а остальное стерпим. Опять же пенсию по инвалидности оформить можно. Главное, чтобы человек счастлив был. А глядя на Панкрата, она понимала: он счастливец.