Подарок Параскевы

Глава 12: Судьба

— Почему это не получиться?

— Да ты не из того теста сделана. Не получиться. Очень уж ты… правильная что ли? Не вижу тебя в роли… Скоро ему наскучит твои «канделябры» и он…

— Что? К тебе вернётся? — в лоб спросила Катерина.

— А что ко мне? Я ту совсем ни при чём.

— Знаю я как ни при чём! Тётки мне все уши отутюжили в бухгалтерии. А я всё терпела. Боялась я, Лизка, что ты разозлишься и всё ему расскажешь о том самом дне. А теперь не боюсь. Если вякнешь что, я ему в нос вашей связью ткну. Это на крайняк. А так… очень уж хочется мне наш брак сохранить. Даже несмотря на всё, что он творит! Что бегает на сторону, что за Матвеем и Параской в окошко подглядывает с расстёгнутой ширинкой, что… дитя мне сделать не способен был. Я ж его любила, как-никак! — задыхаясь, перечисляла Катерина, и на глаза наворачивались слёзы.

— О каком это она дне толкует? — стоя у открытой форточки в огороде Лизкиного дома Панкрат. Снег с утра припорошил всё в округе. Ранний снег нынче, и, сваливаясь с замёрзших лопухов ревеня прямо в колоши, он раздражал колючим холодком ноги и уязвлённое Панкратово самолюбие. — Что это такое может быть? Что за тайна? Ох уж эти бабьи выверты! Одни проблемы от них. А как меня перед сестрой опозорила… По всем фронтам потери. Что за жись! Не получилось стать приличным человеком, теперь уж и нечего.

Весь извёлся Панкрат, замёрз, пока дождался Катерину. Проводил взглядом жене до угла и юркнул в дом своей полюбовницы, тут же примостившись задом к тёплой печи. Не раздевшись даже. Как жена, он задерживаться не собирался, чаи распивать.

— Ну, давай, выкладывай, что за тайны у вас тут…

Суббота. Банный день. А у Параскевы дел невпроворот. Постирала бельё, вымыла полы, протрясла покрывала, приготовила обед, разложила постиранные вещи по стопочкам и убрала в шкаф.

— Неужто все постирала и высушила уже? Ловко! — вслух подивился Панкрат.

— Есть у меня перед другими бабами преимущество, а иначе…

— Что иначе?

— Не вынесла бы я груз хлопот. Нет у меня навыка работать с утра до ночи. Я же фея бани, а не домовой в юбке. Честно говоря, и домовой столько не трудится. На голом энтузиазме работаю. Заряница да Вечерница — диву даются. А всё почему? — игриво и нежно спросила Параскева, встав плечо к плечу с Матвеем, жеманно и горячо дыша ему в спину.

— Почему? — тихонько спросил он, почувствовав привычный уже прилив жара к лицу, к груди и ниже.

— Потому что от судьбы, как от сумы… хочешь, да не сбежишь. Руки сами собой спешат печь и стирать, сделать тебе приятное. Бегу кровать застилать на крыльях любви, баню жаркую топить. Алёнку баюкать. Такой доли, как у меня, век ждать, не дождаться. Живой человеческой доли. Духи только в определенный день могут явиться к определенному человеку в надежде на жизнь в яви. Чуть ли не раз в тысячу лет случается выпасть случаю. И баня твоя новая послужила неким проводником. Сама не ожидала, что так случиться. Понимаешь? Счастье просто с неба на меня свалилось, как снег на голову. Мечтала, желала, надеялась, но не думала, что случиться это именно в тот день и именно с тобой Матвей. Минуту я сомневалась, думала, мой ты или не мне предназначен. И баня новая, и это заклинание дурацкое, что ты вдруг прочитал. Девчоночье. Всё меня смущало. Но судьба твоя непростая. То, что предрешено тебе было — одиноким остаться, а после столкнуться с нашим братом, с лешим. Вот что меня удивило.

— А что за судьба? Что за леший должен прибрать меня на Ивана Купала? Я правильно запомнил? — нервно заговорил Матвей.

— Правильно. Много непонятного видела я тогда в твоей судьбе. Толком и не разобрать. Но сейчас вижу, что изменилась она, судьба твоя. Но зависит развязка твоей жизни не от тебя и не от меня. От Олеськи. Олеська спасёт тебя от гибели. Поэтому, Матвей, держись за неё. Держись, не отталкивай. Меня рядом не будет, Алёнки не будет. А Олеська — она твоя надежда и спасенье.

— Ничего не понимаю. Почему не будет Алёнки? Привык, что ты пугаешь меня своим уходом. А Алёнка? Почему её ты у меня забираешь?

— Не я, Матвеюшка. Навь забирает. Вот эта… — Параскева подошла к новой работе, созданной из витиеватой коряги и отполированной до блеска Матвеем. В которой изобразил он Древо. По Параскиным рассказам, воспроизвёл мастерски строение славянского мира в виде «Древа жизни», где на нижнем уровне Навь — мир тёмный, где обитают духи предков. В покое и умиротворении, во владении Чернобога. Нечисть всякая, змии и духи под владением Мары. На среднем Явь — мир человеческий, с птицами и животными. А на верхнем Правь — остров небесный, обиталище богов.

— Твоё место в мире человеческом, а наше…

— Алёнка — моя дочь! Моя! Человек она…

— Посмотрим, Матвеюшка, как распорядятся боги. Так и будет! — сказала Параскева, пряча набежавшую на глаза слезу.

— Не согласен! В корне не согласен! Не отдам! — он схватил дочку и прижал к себе, закутывая в полы тёплого мехового жилета.

В дверь постучалась и тут же показалась на пороге Олеська, как чувствовала, что о ней говорят, крепко захлопнув за собой дверь. Холодный воздух опрометью пролетел по горнице.

— Я здесь! Пришла помогать. Няньку ждали?.. — снимая шапку, сказала она. Весело зазвенел её голосок и замолк в нерешительности. Больно лица у хозяев трагичные да заплаканные оказались. Необычно было видеть их такими.

— Я надеялась, что у вас хоть тишь и гладь. Мир да любовь. Счастье. Что стряслось-то, дядя Матвей? Параскева?

— Ничего, Олеська. Иди-ка сюда, — подозвал он, и Олеська, с подозрением взглянув на Параскеву, подошла к Матвею. — Не отдам! — повторил он, захватив в охапку и Олеську. Обе дочки, одна другой дороже, оказались зажаты в его объятьях. Не вздохнуть! Но молчком терпели. Как маленькая, так и большенькая.

— Сказала, что ненадолго я здесь. И Алёнка тоже ненадолго. Знай, Олеська. И ты — главная у Матвея надежда и опора. От тебя его жизнь зависеть будет.

— Как? Параскева, почему вы должны уйти?

— Да говорю ж! Не с этого мира я. Ты сама знаешь! И Алёнка человеческому миру не принадлежит.

— Прикольно. Но как-то не по-людски. Как можно вот так: дать всё, а потом всё отнять? — с пониманием поднимая глаза на отца, сказала Олеська.

— Вот! Даже девчонка понимает — не должно быть так! — слёзно подтвердил Матвей.

— Всё или ничего. Всё или ничего. Такой выбор предоставила я Матвею в тот день, когда вы гадать затеяли. И он согласился.

Матвей, сдерживая слёзы, сказал ей на это:

— Ты, Параскева, не открыла мне в тот день, что всё счастье, так легко обещанное, после забрать собираешься в одночасье, не спрашивая разрешения, — слеза одна за другой покатилась из глаз, лицо исказилось от боли переживаний.

Параскева подошла и обняла всю компанию руками, как птица крылами. Алёнка не плакала, понимала будто. Обнимая отцову шею, то растягивала губы в улыбке, то складывала дудочкой, отвешивая ему один поцелуй, за другим. Олеська смущенно стреляла туда-сюда глазами, сжавшись в комок в объятиях Матвея. Понимала, что не может, как Лёлька, но в тесноте она, не в обиде.

— Что за тайна? Ой, Панкрат, не знаю даже, хранить её или нет. Теперь, пожалуй, тайна — она только для тебя. А все остальные в курсях. Не вся деревня, слава Богу, но те, кого она касается.

— Так говори. Нечего меня в дураках держать. Во дворе мерз, ждал специально, пока Катька не уйдёт. Говори! — кинулся на Лизку Панкрат, словно собирался эту тайну вырвать силой, если добровольно не расскажет.

— Олеська, дочь Матвей. Не твоя.

— Врёшь! Откуда взяла?

— Моя идея была. Катерина твоя совсем голову потеряла: ребёнка нет и нет. И ты тоже хорош. Охладел к жене. Чо делать? Игрушками она тебя не баловала. А ты без них Кай, ледяное сердечко!..

— Короче, баба! — ударил Панкрат кулаком по столу.

— На Ивана Купала, помнишь, игрища были? Праздник закатили, все немного подвыпимши, навеселе… Костры, люд болтается свой, чужой. Городских много понаехало. Катька воет, жалуется, Мы ее утешаем и тут видим — Матвей идёт. От всех сторонкой, чтобы не светиться. Меня возьми и осени идея использовать его, как семенного бычка. Говорю, в лучших традициях русского народа сейчас взять и возлечь с каким-нибудь мужиком. Хоть вон с Матвеем. На Купала, типа, жизнь должна побеждать смерть. После Купала и в подоле принести не грех было. К тому же Матвей мужик не из болтливых, сплетничать не станет. А в темноте, глядишь, и вовсе не разберёт, кто есть кто. Всё по правилам! Как не крути.

Спрятались, словно преступники-заговорщики, ржём. А когда Матвей рядом оказался, хвать — и в кусты его затащили. Мы с Анькой его держали, а Катька верхом… Но прежде мы с Анютой. Катьке первой было неловко и страшно. Еле уломали. Если бы не медовуха, не выгорело. Нам хоть бы хны, а она вот забеременела. Так, значит, нужно было! По судьбе, правильно!

— Правильно, значит! Правильно?! — разозлился Панкрат и, схватив кухонное полотенце, хлестнул им Лизку по плечу. Потом снова и снова… Лизка уворачивалась, прятала лицо, но терпела. Болезненно вроде, но не сильно. А понимание вины говорило: терпи, получи свое наказание. Панкрат свою обиду вымещает, а обидела ты. Отвечай…