Похождения Рокамболя. Книга 4. Грешница

Пьер Алексис Понсон дю Террайль
Похождения Рокамболя. Книга 4. Грешница
I.

Однажды вечером госпожа Шармэ возвратилась домой около пяти часов и вышла из своей скромной кареты, держа за руку четырнадцати- или пятнадцатилетнюю хорошенькую девочку.

Раскаявшаяся продажная женщина, называвшаяся прежде Баккара, проездила целый день. Эта дама-благотворительница была неутомима в исполнении своих обязанностей, она каждый день спасала от порока какую-нибудь бедную девушку и обращала ее на путь истинный.

В этот день она спасла целое семейство, или лучше сказать, трех сестер сирот, которые были готовы предаться праздности и пороку в то время, когда она явилась к ним благодетельною посредницей Провидения. Старшей из них, двадцатилетней девушке, она доставила место горничной в одном английском семействе, вторую из них, семнадцатилетнюю девушку, она поместила ученицей в магазин шелковых изделий. Наконец, третью, которой еще не исполнилось пятнадцати лет, но которую уже старался соблазнить старый развратник торгаш, Баккара взяла на время к себе.

Баккара привела молодую девочку в большую мрачную залу отеля Бюси, украшенную черной деревянной резьбою. Она села с нею у огня и, поцеловав ее в лоб, сказала:

- Не скучно ли тебе, дитя, со мною?

— О нет! — отвечала маленькая еврейка.

Она и ее сестры действительно были еврейки. В то время, когда Баккара нашла их, они дрожали от холода и умирали с голоду, готовясь последовать за первым мужчиной, который захотел бы увести их на бедный чердак улицы Верерри.

Девочка прибавила с простодушным восхищением:

- Вы так прекрасны… и так добры… и здесь все так красиво! Бедная девочка никогда еще не видала такой роскоши какая ее окружала теперь; мрачный и темный дом, походивший на монастырь, показался ей царскими чертогами.

Молодой девочке было почти пятнадцать лет, но она была так мала ростом и так тонка, что ей едва ли можно было дать и двенадцать. У нее были какие-то вдохновенные, большие черные глаза, озаренные светом, исходящим как будто бы из глубины их. Смуглый, золотистый цвет ее лица напоминал жгучие лучи восточного солнца. Ее пурпуровые губки, ее белые зубы и ее черные, как вороново крыло, волосы были отличительными признаками ее племени, которого она была чистейшим типом. Формы ее детских рук и ног были восхитительны. Она называлась Лией, как вторая жена Иакова. Баккара почувствовала влечение к этому прелестному маленькому созданию. Когда строгая, кающаяся женщина, отказавшаяся для Бога от радостей сего мира, увидела эту девочку, ей пришла мирская мысль усыновить ее и сделать подругой своей жизни. Кроме этого, у нее явилась задняя мысль, а именно: обучить ее догматам католицизма и довести до того, чтобы она отказалась от своей веры. Она предоставила девочке на выбор: поступить ученицей в швейную мастерскую или остаться жить у нее. Маленькая еврейка не задумалась ни на минуту и поехала со своей благодетельницей к ней в дом, на улицу Бюси.

Баккара приказала отогреть ей ноги и, взяв ее за маленькие ручки, стала обогревать их в своих руках.

- Я покажу тебе, дитя мое, комнату, в которой ты будешь спать,- сказала она,- эта комната подле моей спальни.

Баккара отворила дверь и ввела девочку в маленькую комнату, убранство которой состояло из железной кровати, стола, двух стульев и белых занавесок над окном и над кроватью.

Дитя пришло в восхищение.

- Я научу тебя читать и писать, - продолжала она, - а после этого я научу тебя шить и вышивать…

- Научите меня всему, чему угодно, моя милая барыня,- отвечала маленькая еврейка,- я буду делать все, что вам угодно… Вы такая добрая!

Баккара хотела поцеловать малютку, чтоб поблагодарить ее за этот ответ, как вдруг она услышала звон колокола во дворе.

Особы, посещавшие госпожу Шармэ, священники, старые дамы-благотворительницы и начальники богаделен, никогда не являлись к ней после пяти часов. Следовательно, это было необыкновенное посещение, по делу, вероятно, нетерпящему отлагательства й очень важному, по крайней мере, так показалось ей.

На всякий случай госпожа Шармэ позвонила и велела старой служанке присмотреть за девочкой.

- Поди погрейся, дитя мое, в кухне, - сказала она,- ты начнешь заниматься с завтрашнего дня. Женевьева сейчас сходит с тобою в магазин и купит для тебя белье и одежду.

В то время, как девочка выходила с Женевьевой через потаенную дверь в людскую, единственный, слуга дома ввел одну женщину через парадный вход.

Эта женщина была Вишня.

Госпожа Роллан редко виделась со своей сестрой, несмотря на их взаимную привязанность. Днем Баккара почти никогда не была дома, а вечер Вишня проводила со своим мужем, которому она старалась помочь забыть усталость дневного труда своею предупредительностью и милыми выходками.

Баккара приезжала иногда к Вишне рекомендовать молодых девушек, бедных работниц, не имеющих работы, отцов, не имеющих средств содержать семейство, и которых Леон принимал в свою мастерскую.

Удивление старшей сестры было чрезвычайно, когда к ней приехала в сумерки младшая сестра, но ее удивление, превратилось в беспокойство, когда она разглядела ее.

Вишню нельзя было узнать. Она уже не походила на свежую, прекрасную молодую женщину, на лице которой сияло тихое счастье и улыбка любимой супруги и счастливой гордой матери. Вишня стала бледна, она похудела, ее глаза впали и вокруг них образовались темные круги; ее губы посинели, ее взгляд померк, все ее движения изобличали страдание… Она бросилась в объятия сестры и сказала ей изменившимся голосом:

- Я пришла к тебе, потому что страшно страдаю уже целую неделю и не смела, и не хочу никому довериться кроме тебя.

- Ты страдаешь! - воскликнула Баккара с порывом почти материнской. нежности,-голубушка моя! Ты страдаешь уже целую неделю, а я и не знака этого!

Она осыпала ее поцелуями и, взяв за обе руки, увлекла к камину и посадила к себе на колени…

- Скажи же, что с тобою случилось, - сказала она, - отчего ты страдаешь?

Вишня прижала руку к сердцу и залилась слезами.

- Боже мой,- сказала Баккара,- твое дитя?

- О! Оно здорово,- отвечала молодая женщина сквозь рыдания.

- Твой муж…

Вишня ничего не ответила, но еще сильнее залилась слезами.

- Леон болен?..- спросила Баккара.

- Нет… о, нет!..

Вишня зарыдала.

Баккара догадалась, что произошла какая-нибудь домашняя ссора… Набожная женщина, раскаявшаяся грешница, у которой давно не было ни страстей, ни гнева, почувствовала вдруг, что в ее жилах течет еще горячая кровь, она вскрикнула, как раненая львица.

- О! - сказала она.- Если Леон позволил себе хоть сколько- нибудь огорчить мою милочку Вишню, клянусь честным словом Баккара, я разделаюсь с ним.

Ее глаза заблистали, как молния, и напомнили ту энергичную и смелую женщину, которая однажды вечером, в доме умалишенных, приставила кинжал к горлу Фанни, прижав ее к полу своими сильными коленями.

- Ах! - сказала Вишня.- Он не столько виноват, сколько несчастен… прости его… он сошел с ума…

Бедная молодая женщина, удерживая рыдания и утирая слезы, рассказала своей сестре, какая ужасная перемена совершилась с некоторых пор в ее жизни.

Леон перестал любить ее, он сделался неверен ей и им овладело странное безумие.

В торжественные часы жизни самая простая женщина, не имеющая никакого воображения, почерпнет в своем сердце дивную поэзию и трогательное красноречие, горесть придает ей красоту изложения. Вишня описывала в таких горячих выражениях, с такой простой и трогательной поэзией, с такой возвышенностью мыслей, происшествия нескольких дней ее жизни, но которых было достаточно для того; чтобы погубить ее счастье и омрачить радости… Она рассказала сестре, как ее мужем овладела вдруг смертельная тоска и как он сделался мрачен, молчалив и даже груб, как он убежал от семейного очага, бросив, работу и мастерскую и стал вести вне дома непонятную и преступную жизнь… Уже целая неделя прошла с тех пор, как Леон бросил свою мастерскую, своих работников и жену, и жил неизвестно где. Он почти не занимался своими делами, даже не являлся к обеду. Он стал чувствовать отвращение к Вишне, грубил своей матери, как преступник убегал каждый вечер тайком из дому и возвращался поздно ночью… Его жизнь сделалась адской жизнью. Вишня подслушала, что он произносил во сне женское имя, но увы, не ее.

Рассказывая это сестре, она мешала слова со слезами и призналась, что желает умереть.

- Умереть! - воскликнула Баккара. - Умереть! Тебе, мое дитя, тебе - прекрасной и добродетельной, как ангел! О, если мне придется сделаться даже прежнею женщиной, если мне придется следить за ним по пятам каждый день, каждый час, до тех пор, пока я не открою недостойную тварь, похитившую твоего мужа, я возвращу тебе его!

Баккара снова прижала Вишню к своему сердцу, утерла ее слезы своими поцелуями и дала ей множество обещаний, поклявшись возвратить ей привязанность мужа, заставить его устыдиться своего гнусного поведения, привести его к ее ногам кающимся и влюбленным в нее более, нежели когда- либо.

- Послушай, - сказала она вдруг,- не хочешь ли ты остаться у меня и пожить пока со мною? Я буду так любить тебя, моя милая сестричка, что ты перестанешь плакать и будешь почти счастлива!..

Говоря это, Баккара улыбалась Вишне, как мать своему ребенку, и.старалась ободрить ее.

- А мое дитя! - воскликнула Вишня, у которой материнская любовь заговорила с новой силой и горячностью.

- Ступай и привези своего, ребенка.

- О, нет! - сказала она.- Он еще любит его, он целует его каждый день… Он приходит домой только для него.

И она прибавила с глубоким чувством страха.

- Он убьет меня, если я увезу ребенка…

- В таком случае поезжай домой, - сказала Баккара,- я приеду к тебе сегодня вечером, в девять часов.

Баккара была сильно огорчена тем, что ее -бедная Вишня убита и растерзана, но в своей новой, набожной жизни она не забыла тревог первой молодости и сохранила глубокое знание человеческого сердца и его страстей, знание, приобретаемое падшими женщинами так скоро и такой дорогой ценой. Она насмотрелась на любовь и на горесть женщин, которых покинули и которым изменили. Она узнала по опыту, что у мужчины бывает только одна любовь, которая переживает все прочие, любовь, возрождающаяся из пепла, как феникс, и для которой нужно только легкое дуновение, чтоб разжечь ее с новой силой. Она знала, что, если мужчина и меняет часто предмет любви, он все- таки сохраняет в сердце только одну истинную и серьезную любовь; одним словом, что он любит только один раз в жизни. Баккара хорошо помнила, что Леон любил ее сестру и была заранее уверена в успехе, она не сомневалась ни одной минуты в том, что возвратит его. навсегда жене. По ее мнению, для этого нужно было только время, но случай в тот же вечер доказал ей, что ее убеждения ошибочны.

В то время, как Вишня собиралась уходить, звон колокола раздался снова во дворе и обе сестры вздрогнули.

Вскоре доложили о виконте Андреа!

При этом имени Баккара задрожала, а Вишня побледнела.

Несмотря на его раскаяние и на уверенность Вишни, что брат Армана де Кергац сделался святым человеком, она всегда чувствовала страх при встрече с ним. Когда он вошел, она невольно отступила от него. Однако, виконт Андреа нисколько не походил внешностью на слишком прославившегося сэра Вильямса. Он сгорбился и состарился, на его лице были заметны несомненные признаки страдания и, может быть, угрызения совести. Баронет сэр Вильямс был теперь скорее предметом' сострадания, нежели ужаса.

- Дорогая моя,- сказал он, кланяясь Вишне с таким смиренным видом, с каким кланяются тем, перед кем виноваты и, обратясь к Баккара, он добавил,- извините меня, что я пришел так поздно. Арман просил, чтоб я увиделся с вами сегодня же вечером. Я должен сообщить вам важные известия.

- Прошу садиться, виконт,- отвечала Баккара,- я только провожу сестру и сейчас же возвращусь к вам…

Андреа подошел к камину и встал подле него, держа в руках шляпу и грея у огня свои ноги, обутые в грубые сапоги.

Вишня вышла, провожаемая Баккара.

Она ушла бы несколько успокоенная и сохранила бы в сердце надежду, которую поселили в ней утешения и обещания Баккара, но имя, вид и звук голоса виконта Андреа снова поселили в ее сердце невыносимое беспокойство. Она опять начала дрожать и почувствовала, что ее сердце сжалось, от холода в ту минуту, когда она переступила через порог залы, дверь которой Баккара заперла за собою, и в то время, как они проходили через обширные мрачные сени, Вишня с живостью схватила руку сестры.

- Ах! - воскликнула она.- Какая странная и ужасная мысль!

- Что с тобою? - спросила Баккара с беспокойством.

- О, нет! Это невозможно!..

- Но… что с тобой? Какая это мысль?

- Нет, я безумствую…

Баккара почувствовала, что рука сестры дрожит в ее руке.

- Да говори же! - сказала она ей.- Говори же… какая это мысль.

- Слушай, - сказала Вишня шепотом,- сейчас, когда вошел этот человек, сделавший нам так много зла…

- Ну и что же?

- Мне показалось, что он и теперь… похитил у меня сердце Леона… Я почувствовала глухой удар в сердце.

Баккара вздрогнула.

- Ты ошибаешься, - сказала она, - это немыслимо… ты помешалась…

Потом она в последний раз поцеловала Вишню в лоб и отпустила ее.

Но предположение Вишни, как бы оно ни казалось безумно и странно, предположение, что виконт Андреа мог быть таинственной рукой, нанесшей ей удар, заставило Баккара затрепетать с головы до ног. В ней явилось во второй раз ужасное подозрение, что покаяние виконта не искренно. Она спросила сама себя: неужели этот человек, затоптанный, униженный, обманувшийся во всех своих надеждах и, во всех мечтах; человек, покинувший борьбу с той гордой улыбкой, которая должна была сиять на лице падшего ангела в то время, как он летел в пропасть; Человек, явившийся вдруг, по прошествии четырех лет, согбенным под тяжестью угрызений совести, ведущий труженическую смиренную жизнь; неужели этот человек принадлежит к числу страшных, неутомимых комедиантов, к числу протеев, беспрестанно меняющих форму, не подвергся ли он опять, в последний раз, метаморфозе для того, чтобы тайно и безжалостно отомстить; и г-жа Шармэ в продолжение нескольких минут стояла неподвижно На одном месте, скрестив руки и предавшись размышлениям.

Чувствуя, что в ней пробуждается гений интриг й борьбы, в которых достигает иногда громадных результатов- женская хитрость, бывшая главным деятелем в первой половине ее жизни, она сказала сама себе: «Я узнаю это! Я вкрадусь в ум и в сердце его и буду читать в них, как в открытой книге».

Она вошла в залу.

Виконт Андреа все еще стоял перед камином, повернувшись спиной к двери.

- Извините меня, виконт,- сказала Баккара, - я заставила вас ждать…

Он снова поклонился и потупил глаза.

- Я готов к вашим услугам,- отвечал он.

Она указала ему на кресло.

- Прошу садиться, - сказала она.

Он не смел отказаться и сел в кресло, указанное ею.

Указав на это кресло, сметливая женщина действовала по внезапному вдохновению.

На камине, подле часов, стояла лампа, свет от которой падал прямо на лицо виконта. Тень же от часов, напротив того, ложилась на Баккара, которая оставалась таким образом в полумраке. Она могла видеть виконта и не быть видимой им, могла внимательно наблюдать за ним, подсматривать малейшие вздрагивания, и самые быстрые и мимолетные впечатления, изображавшиеся на его лице, между тем как он, не имел этого преимущества перед нею…

Таким образом эти два избранные ума, или лучше сказать, два гения великой драмы, описываемой нами, сидели одни лицом к лицу, всматриваясь и наблюдая друг за другом, как гладиаторы перед сражением.

Не должна ли была произойти от этого война?