Похождения Рокамболя. Книга 4. Грешница

XXII.

Баккара подала эту бумагу графу Артову.

- Вот,- сказала она,- чек в сто тысяч франков на моего банкира.

- Зачем? - спросил удивленный граф.

- Чтобы покрыть ваши издержки,- просто отвечала она.

- Я не понимаю…

- А между тем это очень легко.

Граф взглянул на нее.

- Так как, - сказала она, - между нами решено, чтобы в глазах света вы немного разорились для меня.

- Что же это шутка?

- Нисколько. Сначала возьмите сто тысяч.

- А потом?

- Вы пришлете мне хотя бы лошадей, которых вы купите в присутствии ваших друзей. Завтра вы спросите их мнение на счет браслета или ожерелья, или какой-нибудь ценной безделушки, которую я торжественно надену вечером… Господи! Если этих ста тысяч хватит на два месяца, этого будет довольно.

- Но, сударыня,- вскричал ошеломленный граф.- Вы забываете, что я ваш друг?..

- Напротив того.

- И что у меня несколько миллионов дохода?..

- Я знаю.

- И что я не могу взять этих денег. Разве я не буду счастлив…

Она остановила его жестом.

- Вы забыли,- сказала она,- что предложили быть моим другом. Взгляните на меня хорошенько, дитя мое, неужели вы думаете, что я все та же Баккара?

- Конечно, нет…

- В таком случае я уже другая женщина, женщина презираемая всеми, но которая хочет, чтобы вы ее уважали. Как же вы хотите, чтобы я приняла от вас хоть булавку?

- Это правда,- сказал он с благородною откровенностью,- простите меня…

И он взял чек в сто тысяч франков.

- Вы очаровательны,- сказала ему Баккара,- и в глазах света я хочу быть такою доброю, такою нежною с вами, что вы будете самым счастливым человеком в мире, и все будут говорить, что вы вскружили голову Баккара.

Эти слова напомнили русскому пари, которое он держал несколько часов тому назад.

- Господи,- сказал он,- мне надо вам кое в чем признаться и выпросить у вас прощение.

- Вы заранее прощены.

- Сейчас, в клубе, я выказал себя таким фатом, что поклялся, что вы будете моей…

- Ну, так что же,- сказала она с кроткою улыбкой,- вы знаете, что я не выдам вас.

- Дело не в том, а есть нечто похуже.

И тут граф подробно рассказал Баккара, не пропуская никакой подробности, сцену, бывшую между Оскаром де Верни, то есть Шерубином и им.

Баккара слушала его без малейшего волнения, но вдруг, когда он произнес имя Шерубина, она побледнела.

- Господи,- сказал он, заметив это внезапное смущение,- разве вы знаете этого человека?

- Я никогда его не видала…

- Так отчего.же вы бледнеете?..

- Ах! - сказала Баккара глухим голосом.- Я начинаю думать, что вас привело сюда Провидение.

Удивление бедного юноши дошло до крайних пределов.

- Держите пари,- продолжала Баккара,- держите.

- Но,- вскричал граф Артов,- если я буду держать его, то выиграю, так как я уверен, что этот человек не увлечет вас.

Она улыбнулась и сказала:

- Ведь он, я думаю, хвалился.

- Но, если я буду держать пари… если он проиграет… я убью его.

Граф произнес эти слова с некоторым смущением.

- Ну, что же,- отвечала Баккара медленно, голосом торжественным, как голос судьи, произносящий смертный приговор, - кто сказал вам, что человек его ожидает?

Граф невольно вздрогнул.

В тоне, в жестах, во всей фигуре Баккара было что-то тайнственно страшное, придававшее этой женщине вид пророчицы неумолимой, как рок.

- А теперь, - продолжала Баккара спокойным и даже веселым голосом,- вспомните, что уже полночь, мой друг, что улица, где я живу пустынна, и что вы можете отправляться тою же дорогой, какою пришли. Прощайте, до завтра.

Она дружески протянула ему руку, позволила поцеловать себя в щеку и проводила до калитки сада, которую сама отворила.

- Приезжайте завтра утром ко мне завтракать, - сказала она,- и приезжайте на своих лошадях и со своими людьми, которых вы оставите у ворот. Проприте!

- Странная женщина,- прошептал граф Артов, уходя.- Я вошел к ней, как головорез, ищущий приключений, а выхожу преданным другом, готовым за нее на смерть. Неужели я люблю ее?..

Баккара же по уходу графа возвратилась к себе в будуар, где маленькая еврейка все еще спала крепким сном.

Молодая женщина разбудила ее.

- Милое дитя мое,- сказала она ей,- не хочешь ли идти спать? Ты устала?

- О нет, - отвечала Сара, открыв большие блестящие и кроткие глаза и устремив их на свою благодетельницу,- я не устала и мне больше не хочется спать… Я могу делать все, что вам угодно…

Баккара как будто колебалась.

«Господи, -думала она, - эта страшная способность, в которую я едва верю, покрыта таким туманом, в ней есть столько неясного, в ответах этой девочки столько противоречий и неопределенностей, что одним этим средством мне никогда не открыть всей истины. Она хотя уже сказала мне, что сэр Вильямс меня ненавидит, что он ненавидит маркизу, Фернана, Леона и, в особенности, своего брата Армана; но она не могла открыть мне конца нити, который бы провел меня через все хитросплетения, окружающие этого человека… Она хотя мне и сказала, что есть еще человек, который будет стараться погубить госпожу Ван-Гоп, и я добилась, наконец, что этого человека зовут Шерубин… Но больше я ничего не знаю… И все нити этого громадного заговора в руках сэра Вильямса, и он ходит в тумане этого лабиринта не ощупью; все прошедшие и будущие его жертвы верят в него… я одна только бодрствую… Господи! Дай мне силы расстроить его отвратительные козни!.. Надо, однако же, разъяснить эту страшную загадку, надо узнать, какие смогут быть отношения между таким ангелом, как маркиза Ван-Гоп, и негодяем Шерубиным! Сент-Альфонс сказала мне, что он негодяй, и она давно его знает. Де Камбольх дрался с ним, и при виде этого де Камбольха маркиза чуть не упала в обморок. О, что за страшная тут тайна!»

Баккара положила руки на лоб спящей девочки.

- Я хочу, чтобы ты видела и говорила! - приказала она вдохновенным голосом.

Господин Оскар де Верни, то есть Шерубин, оставив Рокамболя на бульваре, направился к своей квартире на улицу Пепиньер.

Он шел тихими шагами, покуривая сигару и предаваясь глубоким размышлениям. Происшествие, случившееся в клубе между молодым русским графом и им, вполне объясняло его задумчивость.

- Ясно,- бормотал он, идя вдоль улицы Сен-Лазар,- что я играю в крупную игру, и что если Баккара не полюбит меня, то этот русский черт убьет меня; ясно тоже и то, что если мне позволят держать пари, и. я его выиграю, то у меня будет пятьсот тысяч франков, у меня, обладателя только долгов.

Но эта приятная перспектива вдруг затуманилась другою мыслью, грозным призраком, как будто бы восставшим перед ним.

- Если начальник не захочет? - проговорил он.

Шерубин бросил сигару с гневным движением и проглотил проклятие.

«Честное слово,- подумал он,- я очень необдуманно вошел в эту ассоциацию червонных валетов! Правда, что мне нечем было жить, но… все-таки… это не причина, что если я им верно служу, то чтобы они мешали мне устраивать мои собственные дела…»

Рассуждая таким образом с самим собою, Шерубин пришел домой, отослал лакея спать, и, вместо того, чтобы самому лечь, он отворил окно в своей маленькой гостиной, выходившей в сад, и откуда сквозь деревья виден был флигель, занимаемый госпожою Маласси. Во флигеле не было света и весь фасад его был погружен во мрак. Или в нем никого не было, или обитатели уже спали.

Между тем, несмотря на ночной холод, Шерубин стоял у окна и напевал какой-то мотив из оперы. Кроме того, он поставил лампу на ночной столик около самого окна. Это был, вероятно, сигнал, потому что почти сейчас же мрак, господствовавший в саду, прорезался светлой полосой, вдруг явившейся в окне флигеля, которое отворилось.

Шерубин осторожно спустился с лестницы, прошел через двор и сад, безмолвно, как призрак, на минуту остановился у дерева и потом опять пошел к двери флигеля.

Можно было подумать, что Шерубин отправляется на любовное свидание. Но это было не так, он шел говорить о делах.

Дверь во флигель тихо отворилась, и Шерубин вошел. В при- хожен было темно» но чья-то рука взяла молодого человека за руку и тихо повела его. Рука эта была нежная и маленькая, рука женщины.

В то же время чей-то голос прошептал на ухо Шерубину:

- Идите… по лестнице… за мною.

Шерубин шел за проводницей, и, поднявшись по лестнице до первого этажа, он почувствовал, что его ведут по коридору, в конце которого таинственная особа открыла дверь. Дверь эта вела в спальню госпожи Маласи, освещенную догоравшим камином. Вдова сама приходила за ним к дверям. Вероятно, ей хотелось, чтобы свидание ее с Шерубиным сохранилось в глубочайшей тайне, потому что она тщательно закрыла дверь, указала своему ночному посетителю на кресло около камина и сочла лишним зажигать свечу, находя достаточным свет, отражаемый камином.

- Милейший господин де Верни,- сказала она, тоже садясь.- Вы сделали важную ошибку.

- Какую?

- Вы слишком скоро вышли.

- Отчего?

- Потому что в глазах маркизы вы должны были быть опасно раненым. Симпатия ее к вам увеличивалась опасностью вашего положения.

- Но,- сказал Шерубин,- разве она знает, что я выходил?

- Да.

- Как же она узнала?

- Приехав сюда.

- Так она была здесь?

- Да, сегодня вечером.

- Постойте, объяснитесь яснее. В котором часу приезжала маркиза?

- В пять.

- Как же она узнала, что я выходил?

- Очень просто. Когда она сидела вот здесь в кресле, я послала свою горничную узнать о вашем здоровье у привратницы.

- Ну, и что же?

- Привратница отвечала, что вы вышли сегодня со своим противником господином де Камбольх, приходившим к вам каждый день со времени вашей дуэли, что вам гораздо лучше и что вы были очень веселы, сходя с лестницы.

- Черт возьми! И маркиза все это слышала?

- От слова до слова.

- Это скверно!

- Когда горничная вошла, маркиза была очень бледна, она, казалось, боялась услыхать что-нибудь неприятное; но, узнав действительность, лицо ее вдруг вспыхнуло, и на губах мелькнула ироническая улыбка. Вы представить себе не можете, мой дорогой сосед, как много теряешь в любви женщины, когда здоров и весел.

Шерубин закусил губы.

- Но, однако, - сказал он,- не все же потеряно, я думаю?

- Увы! Я ничего не знаю. Маркиза настоящая скала, дорогой сосед, она одета в броню добродетели, и если неделю тому назад она не споткнулась, то теперь мало вероятности…

- Приедет ли она к вам?

- Через семь или восемь дней.

- Как, не раньше?

- Нет.

- Но ведь она приезжала ежедневно!

- Да, благодаря моему притворному нездоровью, но в сущности потому, что она считала вас опасно раненым. Сегодня она так успокоилась на ваш счет, что нашла и меня в гораздо лучшем положении. «Милая моя,- сказала она мне,- я вижу, что вы совсем поправились. Позвольте мне заехать не ранее как через несколько дней. Мне надо сделать множество визитов… и я всю неделю буду заниматься этим». Конечно, я поняла, что маркиза во что бы то ни стало хотела вас забыть, и что она более не приедет. Что же теперь делать?

- Не знаю,- отвечал Шерубин.- Но я скажу вам завтра.

- Напишите мне лучше по городской почте. С тех пор, как вы здесь, я точно на иголках.

- Отчего так?

- Потому что я видела сегодня герцога…, а он ревнует…, и я предчувствую, что он приедет…, и, если встретится с вами, то я пропала…

- Хорошо, - сказал Шерубин,- я ухожу и завтра напишу вам.

Вдова проводила Оскара де Верни с прежними предосторожностями и тщательно заперла за ним дверь.

Шерубин пошел домой и лег спать в сильной задумчивости. Он думал, что пользуется гораздо большим значением в сердце госпожи Ван-Гоп. Ясно, что если, судя по словам госпожи Маласси, маркиза его любила, то он очень разочаровал последнюю, так нашумев пустою царапиной. Действительно, Шерубин тяжело раненый, Шерубин умирающий и довольный, что может умереть,- потому что беспредельная любовь, скрытая в глубине его сердца, была безнадежна,- должен был гораздо более интересовать г-жу Ван-Гоп, чем г-н де Верни, получивший слабую рану и вышедший через неделю с улыбкой на губах и со свежим лицом. Он понимал, что сделал глупость, но скоро утешился при мысли, что его соумышленник - де Камбольх. Очаровательный виконт заезжал за ним, чтобы захватить его прокатиться по воздуху, и был уверен, что маркиза ничего не узнает. Конечно, если бы Рокамболь посоветовался с сэром Вильямсом, он не поступил бы таким образом, но к баронету не обращались за советом, у которого, впрочем, и помимо Шерубина было много забот.

В особенности смущала его Баккара.

Занятый своею неудачей с маркизой и своим странным пари с графом Артовым, Оскар де Верни спал очень дурно. Рано утром его разбудил лакей» подавая записку, написанную накануне Рокамболем под диктовку сэра Вильямса.

Этой запиской, как известно, приказывалось червонному валету держать с графом пари и быть на свидании, назначенном в Булонском лесу. Накануне Шерубин с восторгом бы приветствовал позволение, которое не мог ему дать Рокамболь без совещания с начальником, но теперь он был обрадован гораздо менее по многим причинам. Во-первых, он только что проснулся, а, как известно, мысли голодного человека гораздо яснее мыслей человека, который пообедал куропаткой под трюфелями и бутылкой старого вина; во-вторых, он был уверен, что молодой русский будет безжалостен и убьет его, как собаку, если выиграет пари, то есть если Шерубину не удастся очаровать Баккара. Кроме того, его ничуть не радовало то, что случилось с маркизой, но вскоре воспоминание о многочисленных победах немного успокоило его.

Он встал, спокойно оделся, выкурил две сигары, сидя у камина, распечатал письма, прочел утренние газеты и часов в десять отправился завтракать в Парижское Кафе.

- К двенадцати часам ты приведешь мне туда Эбэна,- сказал он своему груму.

Эбэн была хорошенькая горячая лимузенская лошадь, на которой ездил Шерубин с тех пор, как он вступил в общество червонных валетов, общество, доходы которого позволяли ему жить прилично, держать грума и лакея, в ожидании своей доли из дела Ван-Гоп.