Похождения Рокамболя. Книга 4. Грешница

XIII.

Между рассказчиком и слушателем настала минута ужасного молчания.

Маркиз, человек сангвинического и апоплексического сложения, стоял, как пораженный громом.

Рокамболь смотрел на него и боялся, чтобы маркиз не умер от удара… Смерть маркиза разрушила бы лучшие надежды червонных валетов, они -потеряли бы пять миллионов, обещанных Даи-Натхою сэру Вильямсу.

Но как бык, которого свалило, но не умертвило копье тореадора и который встает с большей силой и с большим бешенством, маркиз, сделав жестокое усилие, сбросил с себя оцепенение и сделался спокойным и энергичным, как и все северные люди.

- Виконт! - сказал он.- кузина Даи-Натха, может быть, сказала вам, какой она приняла яд?

- Да, маркиз.

- Какой же?

- Сок из плода манценило.

- Это хорошо,- сказал маркиз. И он задумался.- Даи-Натха была права, - прибавил он,- на свете существует только одно средство против этого яда, и его можно найти только в Индии.

После этого маркиз, только что казавшийся пораженным, остолбеневшим, близким к параличу, маркиз, которому Рокамболь только что сказал: «В Париже существует женщина, которая стравилась из-за любви к вам»; этот человек спокойно сел в кресло м сказал с флегмой, свойственной голландцу:

- Это противоядие, виконт,- голубой камень, очень редкий, который находят внутри пресмыкающегося, называемого черною змеей. У этой змеи треугольная голова, черная спина, живот ярко-желтого цвета. Ее встречают очень редко и только в окрестностях Лагора и Визапура. Впрочем, не у всех черных змей находят этот драгоценный голубой камень. За такой камень в Индии платят до двух тысяч стерлингов, и вы понимаете, что не каждый в состоянии купить его.

Рокамболь, в свою очередь, стал смотреть на маркиза и был удивлен хладнокровием, которого не предвидел.

Маркиз взял щипцы и стал шевелить ими огонь в камине.

- Когда кто-нибудь добровольно или нечаянно отравится плодом или листом манценило,- продолжал он,-другого нет противоядия, кроме голубого камня. Его кладут в стакан воды, в котором он медленно растворяется, сообщая ей свой цвет, и дают выпить отравленному. Это самое верное средство уничтожить действие яда; но надо ждать, чтобы яд перешел во все жилы и во всю кровь. Это случается на шестой или на седьмой день.

- Сударь! - сказал Рокамболь с некоторой живостью,- позвольте мне изъявить удивление.

- Чему? - спросил маркиз флегматично.

- Да тому, - сказал Рокамболь,- что я сообщил вам об отравлении мисс Даи-Натха Ван-Гоп, и что вы - причина этого отравления, хотя и невинная, что вы знаете точно так же хорошо, как и в, что существует только одно противоядие, которого нельзя найти в Европе, и вы, вместо того чтобы печалиться, хладнокровно рассказываете мне, как достают это противоядие и как его употребляют.

Маркиз улыбнулся.

- Виконт! - отвечал маркиз,- Одно мое слово разрушит ваше удивление

- Жду этого слова,- сказал Рокамболь.

- Даи-Натха ошиблась, сказав вам, что в Париже нельзя найти голубой камень.

Маркиз поднял левую руку и показал ее собеседнику, на мизинце у него было надето толстое кольцо с камнем, совершенно походившим на бирюзу.

- Вот он, - сказал он,- этот голубой камень, камень из черной змеи. Я привез его из Индии двенадцать лет тому назад и не ожидал, что он пригодится мне для спасения жизни моей милой Даи-Натхи.

Маркиз встал и сказал:

- Не сделаете ли вы мне одолжение, виконт, свезти меня к кузине?

Рокамболь изъявил согласие. Маркиз надел плащ и, взяв шляпу и палку, пошел за Рокамболем во двор, где ждал экипаж виконта.

- Сударь, - сказал маркиз все с тем же спокойным и хладнокровным видом, как настоящий голландец,- я должен объяснить вам некоторые вещи, без чего я мог бы показаться вам гнусным и неблагодарным, между тем как я только несчастлив.

Рокамболь молчал, ожидая объяснений маркиза.

Последний продолжал:

- За тринадцать лет перед этим я отправился на корабле вокруг света. Прежде всего я приехал, в испанскую Гаванну и был принят в семействе одного плантатора, в котором прожил несколько месяцев. Это было семейство Пепы Альварец, женщины, которую вы знаете и которая сделалась маркизой Ван-Гоп. Я уехал из Гаванны в Индию, полюбив Пепу и думая, что любим ею; я обещал ей жениться на ней. Я приехал в Индию к моему дяде, отцу Даи-Натхи, которая почувствовала безумную страсть ко мне и захотела выйти за меня замуж. Увы! Мое сердце уже не принадлежало мне, слово было дано, и я возвратился в Гаванну, где и женился на Пепе. Верьте моему честному слову, мы счастливо прожили двенадцать лет, наслаждаясь взаимной любовью, и я был уверен, что Даи-Натха забыла меня. Судите же сами, каково было мое удивление, когда я услышал ваш рассказ.

- Сударь! - отвечал Рокамболь,- вы действительно более несчастны, нежели виновны, и я жалею вас от всего сердца.

Маркиз вздрогнул, потому что в словах виконта слышалось таинственное дурное предсказание.

- Жалею вас,- повторил Рокамболь,- потому что вы невинная причина смерти бедной Даи-Натхи.

- О! Она не умрет,- сказал маркиз, - клянусь вам.

- Она умрет.

- Вы забываете про голубой камень.

Рокамболь покачал головой.

- Нет, не забываю,- сказал он,- но она не захочет воспользоваться им.

- Я знаю, как принудить ее.

- А я не вижу для этого другого средства, кроме одного.

- Какого?

- Если бы вы полюбили ее…

Маркиз грустно улыбнулся.

- Нельзя любить двух женщин сразу, и… я люблю свою жену,- сказал он серьезно, - я люблю ее, как в первый день нашего брака… горячо и свято, как она заслуживает быть любимой. Но я спасу Даи-Натху, я буду любить ее как сестру,- прибавил маркиз чистосердечным и нежным голосом доказывающим, что в его благородном сердце сохранилась вся теплота юношеских лет, несмотря на холодную внешность.

В то время, как он перестал говорить, тильбюри виконта въехал на улицу Габриэль и остановился у решетки маленького отеля.

Отель мисс Ван-Гоп имел два входа. В двух выдавшихся павильонах находились две лестницы. Рокамболь был введен за два часа перед этим через левый вход по лестнице через длинный коридор в комнату, где все напоминало о востоке и о религии предков Даи-Натхи с материной стороны; Даи-Натха была христианкою только для виду, а твердо веровала в таинства Будды.

Смугложелтый лакей, увидя, что виконт приехал с маркизом, ввел его с правого крыльца.

Здесь не видно было суеверной Индии,с ее странными изображениями. Это не был вход пагоды, а вход восхитительного отеля, какой можно видеть только в Елисейских полях и на новых улицах предместья Сент-Онорэ; прекрасная лестница была устлана тигровыми кожами, прикрепленными к каждой ступеньке золочеными багетками; она была украшена белыми статуями И ящиками с редкими деревьями; и цветами. Лакей ввел посетителей в большой, прекрасный зал, дивно меблированный, и, пригласив их сесть у камина, сказал им на чистом английском языке:

- Я доложу о вас мисс.

Он ушел, взяв с собой карточку маркиза.

Через несколько минут, в продолжение которых Ван-Гоп, несмотря на печальные думы, не мог не полюбоваться на прекрасную картину Мурильо, послышался шорох шелкового платья и легкие шаги, портьера раздвинулась…

Показалась женщина. Эта женщина была не похожа на Даи-Натху, и однако же это была она, т. е. индианка, внучка старых набобов.

Суеверное дитя востока, предки которой плавали в бассейне; в сенях, в виде маленьких красных рыбок, совершенно исчезла. На ней не было уже ни восточного платья с фантастическими узорами, украшенного амулетами, ни золотых браслетов, ни красных туфель; на ней было надето шелковое серое платье с высоким лифом; прекрасные руки, видневшиеся из-под кружевных полуоткрытых рукавов, были в перчатках. Черные волосы были гладко заплетены в косы и украшены букетом красных камелий, кокетливо приколотых искусным парикмахером.

Дева Индии превратилась в обворожительную леди, у которой не осталось ничего общего с желтой расой, кроме желтоватосмуглого цвета лица, по которому ее можно было бы принять за итальянку или испанку. Одетая и украшенная таким образом, дочь набобов могла соперничать в красоте, приличиях и благородной простоте с маркизой Ван-Гоп.

Маркиз был немного изумлен. Он думал, что встретит полудикую девушку, с лицом, взволнованным страстью, с диким выражением жрицы, посвятившей свою жизнь предрассудкам своей религии, и вместо того, он очутился лицом к лицу с вполне элегантною женщиной, скромно потупившей глаза. Она сделала посетителям приветствие рукою и подошла к маркизу.

- Кузен,- сказала она ему по-английски,- благодарю вас за то, что вы поспешили прийти.

Она дала ему поцеловать руку с ловкостью герцогини Сен-Жерменского предместья и прибавила:

- Пожертвуете ли вы несколькими минутами для разговора со мной наедине?

Маркиз наклонил голову.

- Вы позволите, мой друг, не правда ли? - сказала она, обратясь к Рокамболю.

Рокамболь молча поклонился. Тогда индианка, взяв маркиза за руку, сказала:

- Пойдемте.

Она увела его из зала в маленький кокетливый и полный неги будуар, в настоящее гнездышко парижанки. Опустившаяся портьера отделила их от всего остального мира.

- Кузен! - сказала индианка, приглашая его сесть возле себя на маленький диван.- Благодарю вас; я пригласила вас, вы пришли…

- Кузина!..

- Тсс! - сказала она, приложив, свой хорошенький пальчик к губам маркиза.- Не прерывайте меня.

- Я слушаю вас,- проговорил маркиз, который, глядя на ее спокойное, улыбающееся лицо, уже начал думать, что виконт мистифицировал его, и это история о яде - шутка.

- Дорогой мой кузен,- сказала она,- когда двенадцать лет тому назад вы приехали в Индию к моему отцу, я была ребенком, суеверным ребенком, не знающим и не понимающим ни жизни, ни бурных страстей сердца… Вы были молоды, вы были прекрасны; мой отец часто говорил мне, что вы должны были сделаться моим мужем… Я полюбила вас…

- Кузина!..

- Ах! - сказала она, погрозив ему пальцем.- Вы обещали не прерывать меня… Я любила вас, не знавши, что вы уже отдали ваше сердце и дали слово. Когда вы уехали, я надеялась, что вы скоро возвратитесь… Я считала месяцы, дни, часы… Часы, дни, месяцы и целые годы прошли, а вы не возвращались… После этого я узнала истину… О! В этот день я еще была дикою дочерью буддистов. В этот день, если бы море не разделяло нас, я думаю, что убила бы женщину, которую вы полюбили.

Молния блеснула в глазах Даи-Натхи и заставила маркиза вздрогнуть, но за молнией последовала улыбка.

- Не бойтесь за нее,- сказала она,- я теперь женщина цивилизованного мира. Оставшаяся во мне частичка индийской крови, горячая как лава, повредила только мне, только я одна сделалась ее жертвой… Но я хотела увидеть вас, кузен, в последний раз и сказать вам, что в течение двенадцати лет, которые протекли с тех пор, ни на один час, ни на одну минуту самые ужасные происшествия не могли отвлечь моей мысли от вас. Я любила вас двенадцать лет и следила за вами через моря в вашей семейной жизни очами воспоминания.

Даи-Натха говорила языком истины, без гнева, без шума, языком глубокой страсти, которую ничто не могло погасить.

Маркиз слушал ее со стесненным сердцем и смотрел на нее с печальным удивлением. Она заговорила еще с большим спокойствием:

- Любовь, наполнявшая мое сердце, мой друг, походила на болезнь, которая приводит в отчаяние науку и медленно разрушает человека. Наступило время, когда чаша переполнилась через край, и когда я склонилась под тяжестью ноши… и я получила отвращение к жизни… Это время наступило вчера, мой друг… Сегодня утром я отказалась влачить дольше несчастную жизнь, в которой нет покоя…

Она достала лежавший у нее на груди флакон и подала его маркизу.

Маркиз побледнел, он увидел, что флакон, наполненный красноватой жидкостью, был, как сказал Рокамболь, выпит до половины. Даи-Натха улыбнулась и сказала:

- Я выпила его и умру через неделю.

- Нет! - воскликнул маркиз с внезапной вспышкой нежности.- Нет! Ты не умрешь, Даи-Натха, мой друг, моя сестра!.. Ты не умрешь, потому что, видишь ли?

Он показал ей перстень, находившийся на его руке:

- Видишь ли, это кольцо? - сказал он.- Это голубой камень черной змеи… Верное противоядие…

Он взял Даи-Натху за обе руки и продолжал:

- Наши отцы были братья, милая Даи-Натха, наши отцы любили друг друга… Почему же и нам не поступить точно так же?

Она вскрикнула от быстрого порыва радости.

- Почему не быть тебе моею сестрой? - сказал маркиз.

Даи-Натха побледнела. Потом она сделалась снова холодной, спокойной, неподвижной; огонь потух в ее глазах.

- Вы с ума сошли,- сказала она,- вы пришли говорить женщине о братской любви, когда она умирает от другой любви к вам!

Эти слова убийственно подействовали на маркиза Ван-Гоп. Затем она продолжала прежним нежным и печальным голосом:

- Бросьте, мой друг, этот камень, он не спасет Даи-Натху, потому что она не хочет быть спасенной.

Маркиз встал на колени.

- Во имя неба! - проговорил он,- во имя вашего отца и моего, во имя уз крови!..

- Узы крови говорят во мне, потому что я предоставила вам по завещанию двадцать миллионов…

- Нет, нет! - воскликнул маркиз.-Я не хочу, ваших миллионов… Я хочу, чтобы вы жили, моя. милая Даи-Натха!

Даи-Натха встала, сложила крестом руки на груди и сказала:

- Находите ли вы, что я красива?

- Как ангел,- отвечал маркиз.

- Так же хороша… как она?

Ее голос задрожал, когда она произносила эти слова.

- Да,- сказал маркиз.

- Если бы она не существовала, любили ли бы вы меня?

- О! Страстно.

Индианка глухо застонала, как тигрица девственных лесов ее жгучей родины.

- А если бы… она умерла?

При этом вопросе ее голос задрожал еще сильнее. Но маркиз покачал головою.

- Иногда любят и мертвых,- проговорил он,- я любил бы ее и мертвую.

В одичавших глазах Даи-Натхи блеснула молния.

- Послушайте,- сказала она,- если я потребую от вас клятвы, я, которая вскоре умру… я, умирающая за вас… я, которая любит вас двенадцать лет?..

- Клятвы? - воскликнул маркиз.

- Да,- сказала она,- страшной клятвы, за которую я соглашусь, может быть, жить.

- Ах! - сказал он радостно.- Говорите, говорите… Какая бы это ни была клятва, я сдержу ее.

- Итак,- сказала она,- я скажу вам тайну, которая, может быть, растерзает ваше сердце и встревожит ваш ум. Клянетесь ли вы повиноваться мне слепо до тех пор, пока я не представлю вам неопровержимые, верные доказательства того, что говорю?

- Клянусь прахом наших отцов, Даи-Натха.

- Теперь могу я задать вам вопрос?

- Задайте,- сказал маркиз.

- Если ваша жена перестанет существовать, вы сказали, что будете любить меня.

- Повторяю это.

- А если бы… она была неверна?

Маркиз вскрикнул.

- Ах! - сказал он, и вдруг его глаза загорелись, как глаза тигра,- не произносите такую клевету, Даи-Натха!

- Я не клевещу.

И она прибавила с ужасающим спокойствием:

- Вы будете любить меня, мой возлюбленный, потому что Пепа Альварец; ваша жена, перестала быть целомудренной и добродетельной женой.

Маркиз не вскрикнул, но подошел к камину/ на котором он увидел маленький малайский кинжал с выдолбленным отравленным лезвием. Он взял этот' кинжал и возвратился к Даи-Натхе, которая ждала его со скрещенными на груди руками и с улыбкой на лице.

- Ты напрасно,- сказал он ей медленно и с ужасающим спокойствием,- ты напрасно выпила яд, Даи-Натха, потому что ты умрешь не от яда!