Тот, кто увидел бы теперь маркиза Ван-Гоп, и кто встречал его в свете,- спокойным, холодным, флегматичным,- тот не узнал бы его. Маркиз был страшен. Его лицо покрылось смертельной бледностью, глаза блестели, ноздри раздувались, он смотрел на Даи-Натху, как змей, очаровывающий свою жертву.
Даи-Натха улыбалась.
- Убей меня, клятвопреступник,- сказала она,- убей прежде, нежели получишь доказательства, которые я обещала доставить тебе…
Маркиз вспомнил клятву, и его рука, поднятая над индианкой опустилась.
- Итак,- сказал он с бешенством,-говори, Даи-Натха, говори и докажи… Если ты сказала правду, умрешь не ты, а умрет она! И я уже не буду любить Пепу Альварец за гробом… Я буду любить тебя - живую и женюсь на тебе.,
- Это правда? - сказала она.
- Да, но говори.
Она не потеряла своего спокойствия и отвечала:
- Я выпила яд сегодня. Через восемь дней я умру, ты только один можешь спасти меня…
- Говори! Говори! - восклицал маркиз.
- Слушай же меня,- сказала она,- так как ты поклялся, слушать меня…
Он сел, почти убитый, потому что Даи-Натха говорила голосом ужасной истины; кинжал выпал из его рук.
- Если через семь дней,- продолжала она,- ты не застанешь человека у ног твоей жены, даже не в твоем отеле, ты дашь мне умереть.
- И ты,- спросил маркиз, в голосе которого слышалась буря,- ты докажешь мне, что она виновна?
- Докажу. Теперь помни свою клятву, потому что ты обещал мне повиноваться.
- Я буду повиноваться тебе.
- Ты - мужчина, - сказала Даи-Натха,- а мужчина должен таить в глубине сердца самые жестокие горести, он должен иметь силу скрывать свои чувства и должен, если нужно, наложить на свое лицо ледяную личину.
По мере того, как Даи-Натха говорила, черты лица маркиза принимали прежний вид; его глаза померкли, выражение лица сделалось холодным.
- Возвратись домой,- сказала ему Даи-Натха,- возвратись и жди, если хочешь, чтобы я предала в твои руки виновных, надо, чтобы виновные думали, что они вне опасности.
- Но, - воскликнул маркиз,- его имя? Скажи мне его имя.
- Какое имя?
- Этого человека.
- Нет,- сказала Даи-Натха, - теперь еще рано…
- Хорошо,- холодно сказал маркиз, - я буду ждать… до назначенного дня… Ни один мускул на моем лице не дрогнет, мое сердце не забьется скорее… Я буду продолжать ясно смотреть на мою жену, брать ее руку, улыбаться ей… Когда настанет назначенный день, и если ты сказала правду, я убью ее… Если ты солгала, тогда умрешь ты…
- Я не умру,- сказала она,- а ты будешь любить меня?
- Буду.
- Я буду твоей женой?
- Да… клянусь прахом наших отцов.
- Хорошо, Ван-Гоп,- сказала она,- теперь, до свидания… через семь дней!
Она подняла упавший кинжал и подала его ему.
- Возьми,- сказала она,- из любви ко мне убей ее этой игрушкой, он был сделан для нее…
Жестокая зверская улыбка мелькнула на лице индианки, и она опять взяла маркиза за руку.
- Прощай и уходи!
Она отворила Дверь противоположную той, через которую он вошел и толкнула его в коридор, где его схватил за руку какой-то человек.
- Прощай! - сказала Даи-Натха еще раз.
Маркиза повели по темному коридору и по маленькой лестнице, и он очутился на Дворе; там смугло-желтый лакей поклонился ему и исчез, маркиз пошел пешком, шатаясь, как пьяный и как человек, перед которым исчезло и настоящее, и будущее.
Даи-Натха возвратилась в зал к виконту Камбольх.
Рокамболь во время своего пребывания в Нью-Йорке научился говорить по-английски довольно бегло. Индианка села возле него и сказала:
- Он ушел.
- Убежденным? - спросил Рокамболь.
- Убежденным и ожидающим доказательств.
- Доказательства он будет иметь,- сказал хладнокровно помощник сэра Вильямса.
- Уверены ли вы в этом?
- Да.
- От этого зависит моя жизнь,- сказала она спокойно.
- От этого зависит приобретение пяти миллионов,- произнес Рокамболь.
- Потому что, если маркиза невиновна, я все-таки умру.
- Как это?
- Во-первых, он убьет меня.
- Но… если бы он не убил вас… Вы не приняли яд, я полагаю?
- Нет,- сказала она,- но я приму его.
- Зачем?
- Потому что голубой камень, спасающий тех, кто выпил сок манценило, отравляет тех, кто не принимал другого яда.
- Черт возьми! - сказал Рокамболь.
- При этом я твердо решила умереть, если он не будет любить меня, если мне нельзя будет стать его женой…
- Вы будете ею,- отвечал Рокамболь с уверенностью.
Тогда индианка вытащила флакон, из которого была отлита половина жидкости, и выпила остаток до последней капли.
- Теперь,- сказала она хладнокровно, поставив флакон на стол,- меня может возвратить к жизни только его любовь и голубой камень.
- Вы будете жить,- сказал Рокамболь, который имел глубокую веру в гений сэра Вильямса.