Показной блеск

Глава 19

Дакота

— Что ты здесь делаешь? — Спросила Тея, когда я вошел через заднюю дверь бара.

— Мне нужна работа.

— Дакота…

Я поднял руку.

— Мне нужна работа.

Она открыла рот, чтобы снова возразить, но закрыла его, кивнув.

— Хорошо.

— Спасибо.

Она грустно улыбнулась мне.

— У меня сегодня еще есть кое-какие дела в офисе. Я здесь, если понадоблюсь тебе.

— Я в порядке.

Она знала, что я лгу. Но она молчала, когда подошла, долго сжимала мою руку, затем проскользнула мимо меня и пошла по коридору к своему кабинету.

Я подошел к раковине, вымыл руки и вынул посуду из посудомоечной машины. Тея уже подготовила все для открытия, так что я нашел кое-какие чистящие средства и решил, что все полки с алкоголем нуждаются в тщательной протирке, хотя я делал это на прошлой неделе.

Позже я опустошу и вытряхну все ящики и шкафы. Затем я вытирал пыль со всех рам вдоль стен. Мне было все равно, какая работа должна быть выполнена, я придумывал задачи, если это было необходимо. Я просто хотел быть занятым. Я хотел держаться подальше от дома.

Может быть, тогда я бы справился с этим.

Может быть.

Сегодня утром я проснулся совершенно потерянным. В последнее время мы с папой не были близки, но он был постоянной в уравнении нашей семьи. Константой. Несмотря на расстояние, я знал, что он был там.

Теперь он исчез.

Один телефонный звонок шесть дней назад, и я был брошен на произвол судьбы.

Мама позвонила, чтобы рассказать мне о сердечном приступе папы, умоляя меня приехать прямо домой. Я поехал, пребывая в шоке. Я и не подумал никому позвонить, включая Ксавье. Мне потребовалось больше двадцати четырех часов, чтобы просто осознать, что произошло.

Мой отец умер.

Я потерял его. И я был близок к тому, чтобы потерять маму и своих сестер. Они были злы на меня, потому что я считал, что Ксавье заслужил быть на похоронах своего брата.

Они хотели держать его в неведении. Когда я держал маму за руку в похоронном бюро, слушая, как она организует похороны для папы, она плакала и умоляла меня скрыть смерть папы от Ксавье. Насколько это было хреново?

Насколько хреново было то, что я согласился?

Мама не хотела устраивать похороны из-за появления Ксавье. Она сказала мне, что и так было слишком много эмоций. Так было бы проще. Это было то, чего хотел бы папа. Розен и Коко помогли запихнуть это чувство вины мне в глотку.

Так что я смирился с этим… до дня перед похоронами.

Я поехал обратно в Ларк-Коув, поехал прямо в коттедж и рассказала Ксавье о папином сердечном приступе.

Ксавье и Хейзел были одними из первых, кто пришел к могиле отца. Если бы взгляды могли убивать, мама, Розен и Коко уложили бы меня рядом с отцом.

Я сделал все возможное, чтобы помочь маме и моим сестрам на похоронах, насколько они мне позволили. Я пожимал руки и вел светскую беседу с соседями и дальними родственниками. Я внешне не съежился, когда не два, а три члена племенного совета спросили, вернусь ли я домой, чтобы баллотироваться на место отца.

Я был занят, слишком занят, чтобы понять, как земля колеблется у меня под ногами. Но потом я вернулся домой, где не было никаких отвлекающих факторов или скорбящих членов семьи, которых можно было бы утешить, и был поражен силой потрясения.

Мой отец умер.

Мне хотелось кричать до тех пор, пока мои легкие не начнут кровоточить, просто чтобы хоть немного облегчить эту боль в груди.

Мой отец умер.

В последний раз я видел его в больнице после того, как Коко родила ребенка. С тех пор у нас были недолгие телефонные звонки, ни один из которых не длился более двух минут. В основном они были полны неловкого молчания.

Что было последним, что я сказал ему по телефону? Что было последним, что я сказал в тот день в больнице? Я пытался вспомнить в течение нескольких дней, но не мог вспомнить слова. Все, что я знал, это то, что они были сказаны в гневе и разочаровании.

Я не мог забрать их обратно. Я не мог исправить то, что было между нами.

Потому что часы остановились.

Потому что мой отец умер.

Я взял с полки еще одну бутылку. Я сосредоточился на отражении. Глаза были налиты кровью и остекленели. Темные круги под ними доходили почти до моих скул.

Я не спал уже несколько дней. У меня было слишком много мыслей, чтобы заснуть. Нужно было принять слишком много решений.

Возвращение домой.

После того, как все разошлись по домам с похорон, а мои сестры ушли, чтобы обниматься со своими мужьями и детьми, я поехал с мамой. Мы сидели за обеденным столом, погруженные в печаль, и она сказала: — Возвращайся домой.

Это не было предложением или мольбой. Это был приказ. Ультиматум.

Первое, что пришло мне в голову, было то, что если я вернусь в Браунинг, меня не будет в Ларк-Коув, чтобы мельком увидеть Софию, если она когда-нибудь приедет в гости.

Несмотря на то, что наш последний телефонный разговор был концом, мое разбитое сердце крепко держалось за крупицу надежды.

С каждой секундой она угасала. Меня не будет здесь, когда София Кендрик в следующий раз приедет меня навестить. Я вернусь в резервацию. Если я не хотел отстранить маму и сестер еще дальше, мне нужно было переехать домой.

Я достал еще пять бутылок, вытирая пыль, вероятно, в последний раз. Я ненавидел оставлять Джексона и Тею в беде, но разве у меня был выбор?

Ждать, пока мама умрет? Ждать очередного телефонного звонка или неожиданного сердечного приступа? Если я не вернусь, позовут ли они меня на следующие семейные похороны? Или я стану следующим Ксавье?

По крайней мере, у него была жена.

Почему я должен оставаться в Ларк-Коув, когда у меня нет никого, кроме моего дяди?

Возможно, мне потребуется некоторое время, чтобы найти работу, но в конце концов что-нибудь да подвернется. Я бы ездил туда и обратно, чтобы управлять своей собственностью до тех пор, пока это имеет смысл. Может быть, я бы продавал их один за другим, если бы рынок не упал.

Мне пришлось бы найти кого-то другого, чтобы доставлять Артуру нездоровую пищу каждую неделю.

Закончив с полками у одной стены, я перешел к другой и начал вытирать с них пыль. Я работал быстро, надеясь, что у меня будет время сделать генеральную уборку в том шкафу, куда мы сложили все лишнее. Я бы хоть раз избавил Тею от этого.

Убираясь, я попрощался с баром «Бухта Жаворонка». Я впитал все это в себя, зная, что это место будет моим убежищем недолго. Здесь я нашел спасение. Я нашел работу.

Я нашел семью.

Но пришло время мне вернуться домой, к моей настоящей семье, к людям, которые разделяли мою кровь и имя. К людям, которых я бросил во имя свободы.

Кандалы сомкнулись вокруг моих лодыжек при мысли о том, чтобы собрать свои вещи и покинуть свой дом. Железные наручники обхватили мои запястья.

Но я бы научился терпеть их. В память о папе я бы нашел способ носить эти цепи.

Дверь позади меня открылась. Я поставил последние несколько бутылок на место и повернулся, чтобы поприветствовать своего клиента с тряпкой для пыли в руке.

— Добр…. Пета?

— Привет. — Она помахала рукой и прошла через зал, осматривая бар по мере приближения.

— Что ты здесь делаешь? — Я отбросил свою тряпку.

— Я хотела проверить, как ты. Вчера нам не удалось поговорить.

Пета разыскала меня после похорон. Я стоял с Хейзел и Ксавье на кладбище. Ветер дул сильно, кусая нашу кожу, так что мы недолго задержались у папиной могилы.

Пета была одной из немногих на службе, кто был мил с моим дядей. Она приветствовала его и Хейзел с улыбкой, которая значила для меня больше, чем она могла представить. Затем она выразила мне свои соболезнования и обняла меня со слезами на глазах.

— Милое местечко. — Пета выдвинула стул напротив меня и села.

— Могу я предложить тебе что-нибудь выпить?

Она кивнула.

— Мне кока-колу, пожалуйста.

— Без льда? — Пета всегда ненавидела лед в своей газировке.

— Ты помнишь.

Я пожал плечами.

— Ты единственная женщина в мире, которая предпочитает теплую газировку холодной.

— Я не возражаю против холода. Я просто не люблю лед.

Я наполнил ее стакан, отказавшись от соломинки, потому что она их тоже не любила. Затем я поставил его на стол и обошел бар сбоку.

Она осталась на своем месте, когда я обнял ее и устроился на табурете рядом с ней.

— Как ты держишься? — Спросил я.

— Я должна была спросить тебя об этом.

— Я в порядке.

— Нет, это не так.

— Хорошо, — признал я. — Нет, это не так.

Ее темные глаза встретились с моими.

— Когда-то давно ты разговаривал со мной. Ты все еще можешь.

— Когда-то давно.

Пета была тем человеком, которому я доверял, когда злился на кого-то в школе, или расстраивался из-за оценки, или злился из-за судьи на баскетбольном матче. В обычных школьных проблемах она была моим доверенным лицом.

Но я никогда не говорил с ней о том, что имело значение. Я никогда не делился своим желанием покинуть резервацию или своей потребностью увидеть мир и вырваться на свободу. Тогда она понятия не имела, насколько сильно я чувствовал себя подавленным и загнанным в ловушку, даже будучи подростком.

С настоящими проблемами, С настоящими чувствами я обращался к Ксавье.

И Софие.

За те дни, что я провел с Софией, я рассказал ей о себе больше, чем Пета когда-либо знала.

Вот только Софии здесь не было, а Пета была.

Найдем ли мы дорогу обратно друг к другу, когда я перееду домой в резервацию? Не было никаких сомнений, что маме это понравилось бы. И моим сестрам тоже.

— Мама хочет, чтобы я переехал домой. — Я ждал реакции, но она просто уставилась на меня. — Так что, думаю, я перееду домой.

— Ты этого не хочешь.

— Да, — пробормотал я. — Я не знаю. Но все остальные хотят этого. И не говори мне, что ты не в этом лагере.

— Хотела бы я видеть тебя чаще? ДА. Я не собираюсь лгать. Хотела бы я, чтобы между нами все наладилось? ДА. Мы оба это знаем. Но тебе когда-нибудь приходило в голову спросить, чего я хочу? Ты не единственный человек, который хочет определенных вещей в жизни.

Я моргнул, ошеломленный ее резким тоном. Пета никогда не злилась на меня. Ни разу.

— Я, э-э… ты права. Извини. Чего ты хочешь?

— Я хочу дом и семью. Я хочу, чтобы мои дети жили рядом со своими бабушкой и дедушкой. Я хочу остепениться и жить простой жизнью с мужем, который к тому же является моим лучшим другом. Раньше я хотела этого с тобой, потому что ты хороший человек, который всегда был добр ко мне.

Ее плечи опустились вперед.

— Когда-то давно ты был мужчиной моей мечты. Я слишком долго цеплялась за эту мечту. Пришло время отпустить ее.

— Я не хотел причинить тебе боль.

— Я знаю. Ты не сделал ничего плохого. Как бы ни было приятно возложить на тебя какую-то вину, я не могу винить тебя за то, что ты следуешь зову своего сердца.

— Я ценю это.

— И как бы то ни было, я думаю, что было бы ошибкой, если бы ты переехал домой.

Я вздохнул.

— Я должен.

Мой отец умер.

— Тебе там не место, Дакота. — Пета положила руку мне на предплечье.

— Я знаю. Но где? — Мой голос дрогнул, мои глаза искали ее ответа. — Где мое место?

Оно было не в Ларк-Коув. Не в резервации. Мне действительно нужен был кто-то, кто сказал бы мне, потому что я чертовски уверен, что не знал, где мое место прямо сейчас.

— Со мной.

Шепот эхом разнесся по бару.

Я развернулся, ища голос, который слышал во сне последние два месяца. Я нашел источник прямо за дверью. София. Стоя почти на том же месте, где она стояла в первый раз.

Ее волосы были распущены, длиннее, чем месяцы назад. Она завила концы, и они свились до талии. Ее глаза были полны слез.

Слезы по мне.

И на ней снова были эти чертовы зимние ботинки. В октябре.

Я скучал по этим чертовым ботинкам.

— Прости меня. — Пета встала со своего места и наклонилась, целуя меня в щеку. — До свидания, Дакота.

Я бросил на нее быстрый взгляд, когда она уходила, но в основном сосредоточился на Софии.

Ее глаза не отрывались от моих, даже когда Пета прошла мимо нее и вышла за дверь.

Когда в баре остались только мы вдвоем, я нарушил молчание.

— Что ты здесь делаешь?

— Твой отец умер.

— Мой отец умер. — Мое горло горело, как будто кто-то провел раскалённым железом по моему языку. Я повторял эти три слова в своей голове в течение нескольких дней. Ни разу они не слетели с моих губ.

До тех пор, пока София не вошла в бар.

— Мне очень жаль, — тихо сказала она.

На этот раз слезы наполнили мои глаза.

Папа сказал бы мне смириться с этим. Он никогда особо не верил в слезы — это было то, что мужчина в одиночестве. Но подавляющее облегчение от того, что она была здесь, когда я нуждался в ней, даже после того, как я не был рядом с ней, было больше, чем я мог сдерживать.

— Мой отец умер, — сказал я.

Она обняла меня за плечи, крепко прижимая к себе.

— Я знаю, любимый.

Пришел потоп. Волна боли, гнева и безнадежности. Я взвалил все это на плечи Софии, обнял ее за спину, уткнулся лицом в ее шею и заплакал.

Ее власть надо мной никогда не ослабевала. Она никогда не ослабнет. Она взяла все, что я ей дал, а потом еще немного.

Я не знаю, как долго мы там просидели, я сидел на табурете, она стояла у меня между ног. Нервный срыв, с которым я боролся, был немаленьким, и я был рад, что не было посетителей, и Тея оставила нас наедине. Наконец, когда я взял себя в руки, я откинулся назад и принял ее всю целиком.

Она была здесь. Она стояла прямо здесь, держа мое лицо в своих руках, мои слезы были на ее больших пальцах, когда она вытирала их.

— Ты здесь.

Она кивнула.

— Мне так жаль твоего отца.

— Мне тоже. Кто тебе позвонил?

— Ксавье. — Ксавье, должно быть, тоже рассказал Тее, потому что я не сказал ни слова. Я глубоко вздохнул, затем провел руками вверх и вниз по лицу. — Спасибо за это. Извини.

— Не извиняйся. Тебе это было нужно.

Нет, я нуждался в ней.

— Мне очень жаль, — снова сказал я ей.

— Дакота, все в порядке. Тебе не нужно извиняться за то, что ты плачешь после смерти отца.

— Нет. — Я покачал головой, затем обхватил ее щеку ладонью. — Извини за Нью-Йорк. Мне жаль, что меня не было рядом, когда ты нуждалась во мне. Прошу прощения за телефонный звонок.

Она наклонила голову, ее лицо покоилось в моей руке.

— Ты прощен.

— Так просто?

— Я злюсь на тебя уже несколько месяцев, и я устала злиться. Я отпускаю это.

Я вздохнул и многомесячное сожаление улетучилось.

— Как долго ты можешь остаться?

— Столько, сколько тебе нужно.

Годы. Мне нужны были годы с этой женщиной.

Я не собирался их заполучать, поэтому вместо этого принял поцелуй.