Предыстория под знаком вопроса (ЛП)

Предыстория была иной. Слабости традиционного подхода

Рассказав о границах Восточной Европы, я совершил маленький научный подвиг, который даже не каждому пятикласснику по плечу, и теперь, оттерев выступивший во время невероятного интеллектуального усилия на лбу пот поросшей еще только начинающим седеть волосом вроде бы совсем человеческой рукой (не стану спорить с теми, кто будет утверждать, что у жителя палеолита на территории Восточной Европы были еще более мохнатые тыльные стороны ладони) я могу позволить себе расслабиться и предаться любимому занятию: охаиванию так называемой «науки» о прошлом, в данном случае о давнем-предавнем прошлом. А что, в конце концов, мне остается делать, если даже великий Герберт Томас, имени которого я бы никогда не узнал, если бы не замечательная книга Игоря Стогова, намекает на то, что никакой предыстории по крайней мере в те отдаленные времена, которые традиционная историческая «наука» с большой точностью подразделяет на периоды и века (предлагаемое нами сокращение этих дат в десять и более раз — пустячок, из-за которого не стоит и потеть) нигде на свете, а, следовательно, и в Восточной Европе еще и в помине не было.

В устоявшейся исторической «науке» преобладает крайне сомнительная парадигма: парадигма хронологизации. Все на свете, хошь-не хошь, должно быть хронологизировано, окольцовано исторической датой. Как я показал в «Истории под знаком вопроса» [Габович] эта «парадигма тотальной хронологизации» выводится из подмены понятия «хронология истории» понятием «хронология прошлого». Так вот, эта научно никак не обоснованная великолепная парадигма бросает луч своего света и на область исследования археологов, которым, по крайней мере в названном Томасом довольно длительном периоде времени, вообще-то, и исследовать нечего. Ни в Западной, ни в Средней, ни в Восточной Европе, не говоря уже об Азии и прочих многочисленных частях света. Однако, несмотря на такую печальную ситуацию, в археологии каждый артефакт имеет, согласно этой парадигме, право на свою датировку. Право, не менее серьезное, чем права человека неископаемого, а вполне даже ныне живущего.

Вообще-то, всех тех, кто занимается историей, я называю по-немецки словом Geschichtler, переводимым на русский не иначе, как словом «историки», хотя и с большим оттенком в сторону словосочетания «рассказывающие истории». Может быть, стоило бы ввести в русском термин «нарративисты» как аналог названного немецкого слова. Так вот, все нарративисты, как пересказывающие нам — вычитанные ими откуда-то истории — историки, так и придумывающие — на основании раскопанных костей, каменных «орудий» и прочих покоившихся в земле или валявшихся в якобы древних руинах артефактов — новые истории археологи, твердо убеждены, что они должны более или менее точно датировать каждую археологическую находку, и даже в том, что они почти всегда в состоянии это сделать. Вместо того, чтобы изредка произносить крамольные слова «о времени изготовления этого артефакта у нас нет ни малейших данных», не умирая при этом немедленно от испуга из-за собственной смелости и вызванного оным инфаркта миокарда, нарративисты от археологии с серьезным видом кормят нас побасенками вроде «сей артефакт датируется периодом от взятое с потолка первое число до взятое с потолка второе число тысяч лет» или чем-нибудь иным в том же роде.

Кстати, пропагандируемое мной употребление в немецком языке названия Geschichtler для определения тех, кто занимается профессионально традиционным вариантом истории, должно помочь преодолеть противоречие, заключающееся в том, что по-немецки история — это Geschichte (чисто немецкое слово»), а историк — Historiker (производное от латинского historia). Слово Geschichte имеет значения и «история», и «рассказ», и «повесть». Поэтому, производное от него слово Geschichtler, которое используется с некоторой застенчивостью и потому крайне редко представлено в словарях, на практике фактически не встречается. Хотя оно и переводится как «историк», но может пониматься и «как пишущий или рассказывающий истории», т. е. в смысле «нарративист».

Использование вместо слова «Geschichtler» названия «Historiker» свидетельствует, по моему мнению, о комплексе неполноценности этих «рассказчиков»: они очень хорошо понимают, что не имеют никаких оснований становиться в один ряд с истинными учеными и самоуверенно выводить название своей профессии от названия поля деятельности, как это, например, делают химики и физики в случае химии и физики. Ситуация с немецкой терминологией напоминает в нашем случае таковую со словами «врач» и медицина (от имени знаменитой Екатерины Медичи, первого реального медика в истории?) в русском языке, хотя здесь вполне возможно применение пар слов «лекарь — лечение», «врач — врачевание» или «медик — медицина». Уж не стесняются ли наши врачи того, что они больных лечат или врачуют? Или они, действительно, их только «медицируют», напичкивают «медициной», т. е. таблетками и уколами?

В силу названной выше парадигмы хронологизации возникла и классификация доисторических культур, которая больше ориентируется на предполагаемые датировки, чем на содержательные признаки этих культур, и рассматривает одновременность различных культур и их типов скорее как препятствие для чистой классификации, чем как отражение реальной сложности предыстории. В этом вопросе восточноевропейские исследователи предистории не ушли ни на шаг дальше, чем их западноевропейские коллеги, хотя восточноевропейская Россия принадлежит к оплотам критики и сокращения исторической хронологии. До предыстории Восточной Европы, как мне кажется, хронологическая революция еще не докатилась. В этом частном вопросе западные и в первую очередь немецкие скептики от истории обгоняют своих российских коллег.

При этом временные представления исследователей предыстории произвольны точно так же, как и исследователей исторического прошлого. Как я показал в предыдущей главе, человеческое доисторическое развитие было гораздо короче, чем считают (пред)историки: никаких миллионов лет, только тысячи. Но и последние около 40 тысяч лет развития современного человека, принимаемые в рамках обычных представлений, должны быть сокращены до немногих тысяч лет, как продемонстрировали Хайнсон и Иллиг. Как мы видели, ошибочно растянутая по времени хронология предыстории — это ребенок эволюционных представлений. Вдохновленные теорией эволюции исследователи предыстории почти полностью игнорируют геологические и мифологические удостоверения прошедших катаклизмов, которые нередко принимали, вероятно, размеры планетарных катастроф.

Только в течение последних 20 лет современное естествознание в лице физика Альвареса (Alvares), геолога Толльманна (Tollmann) и многих других, упомянутых в настоящей книге ученых и писателей, начинает обсуждать некоторые из возможных сценариев таких катастроф (как результат падения на Землю астероида или кометы). Большинство (пред)историков еще не ушли настолько далеко, как Великовский, который изучил огромное количество мифов и легенд, сообщавших о катастрофах и связанных с этим сопутствующих явлениях. Отдельные исключения среди них, такие как австрийский исследователь финно-угров Кох (Koch, см. [Кох1-2]), который собрал мифы сибирских народов, описывающих падение в океан расколовшегося на несколько осколков ядра кометы в смысле Толльманна (см. [Толльманн]), не меняют общую картину. Идея катастрофы в сравнительно позднее время (называется 1260 г. — что это, уже история или еще предыстория? И еще более поздняя дата: около 1350 г.) получило в самое последнее время распространение в Российской исторической аналитике (об этом подробнее ниже), но пока еще не принимается некоторыми видными представителями новой хронологии.

В то же время, среди восточноевропейских ученых, пользующихся традиционной растянутой хронологией предыстории и работающих в рамках классической теории, нашлись несколько мужественных и оригинально мыслящих людей, которые привнесли новые точки зрения в исследование предыстории. О них тоже пойдет речь ниже в этой книге. Как мне иногда кажется, иной подход к изучению предыстории, отличный от традиционного археологически-исторического, в ходе которого любая археологическая находка немедленно интерпретируется в исторических терминах, было бы возможно построить, например, на основе классификации наших знаний относительно мест происхождения исходных сведений, само собой разумеется, не забывая об их взаимосвязях. Ниже названы некоторые объекты изучения предыстории, а через тире указаны соответствующие профессии:

• Под землей — классические археологи

• В пещерах — спелеологи, антропологи и археологи

• На поверхности — местные следопыты и натуралисты, энтузиасты исследований мегалита

• В языках — лингвисты

• В мифах — мифологи

• В обычаях «первобытных» народов — этнологи

Можно продолжать этот список еще и еще:

• В останках доисторических людей — антропологи, палеоархеологи

• В останках костей животных — зоологи, исследователи истории приручения животных

• В находках доисторических инструментов, оружия, устройств — исследователи доисторических технологий

• и так далее

Многослойность исследований доисторических времен требует в еще большей мере, чем в случае самой истории, междисциплинарного подхода и тесного сотрудничества самых разных отраслей науки, в том числе и названных в этом списке. Я хочу попытаться коротко рассмотреть ниже некоторые из пунктов этого списка, в первую очередь, в приложении к Восточной Европе. Важно попытаться при исследовании предыстории освободиться от представлений традиционных историков и разработать независимый способ рассуждений и доказательств. Предыстория и история должны взаимно проверять себя и обеспечивать таким образом строго независимые доказательства правильности собственных выводов, а не перенимать, как только это кажется возможным, результаты родственной области исследований.