Предыстория под знаком вопроса (ЛП)

Мифы доисторических финнов, тюрков и славян

Подробное исследование восточноевропейских мифов доисторического времени превосходит мои возможности и вывело бы за рамки задач данной книги. Поэтому я только коротко упомяну важнейшие мифы доисторических жителей Восточной Европы следуя книге Николаевой и Софронова. Если в более ранние времена культурные представления доисторических народов исследователи сводили к прарелигиям этих народов, то сегодня понимается гораздо яснее, что исследоваться должны не только экстрагированные из духовного контекста религиозные представления, но вся система представлений этих народов о мире. И мифы дают нам некоторые подходы к этой системе, в которой также и божества должны иметь свое место.

К самым старым мифологическим представлениям человечества принадлежит мировое дерево, которое имелось практически у всех народов Земли как очень ранняя модель мира. Скрывается ли в этой картине воспоминание об очень ранних предках, которые еще жили на деревьях?. Были ли большие деревья так таинственны для древних племен, что они понимали их как модели большого мира? Лежит ли в основе этого мифа также обожествление больших деревьев? Являются ли святые дубы и прочие обожествляемые деревья проекциями мифа о мировом дереве в суровую действительность?

Мифы о мировом дереве известны у многих индогерманских народов (литовцев, русских, иранцев). Считается, что они возникли еще в борейском праязыке, на котором, как полагают, говорили разные евразийские племена и народности. Мифы эти отражают ранние представления древнего населения Евразии о вселенной. Впрочем и у многих не индогерманских народов мировое дерево находится в центре мифологии. У карелов мировое дерево (огромный дуб) поддерживает небесную сферу. В небо как верхний мир веруют почти все люди Земли еще и сегодня. Как символы верхнего мира у многих народов понимались птицы.

Средний мир самоедов (североуральская языковая семья) населен душами еще не рожденных людей. Этот мир представляется почти всегда — у различных народов — оленями и косулями. Современные тюркские народы забыли мифы о мировом дереве, но сохранили представленное в этом мифе деление мира на три части и символизацию среднего мира оленями.

В этом мифе инкорпорированы также появившиеся уже при неандертальцах представления о нижнем мире, в который переселяются мертвые (возможное объяснение для похоронных практик неандертальцев; впрочем, о существовании таких практик споры продолжаются). И сегодня мы встречаем эти представления в иной форме — понятии ада. Не исключено, что и наш врожденный страх перед выползающими из нижнего мира змеями имеет те же мифические корни. Семь змей обитают на семи корнях мирового дерева самоедов и преграждают людям путь в нижний мир.

В многих мифах встречается дракон, который пытается уничтожить мир. Иногда это ему даже удается. Я вижу в этом воспоминания пранародов о космических катаклизмах, которые угрожали всему миру уничтожением. Часто мировое дерево связывается также с водой: между корнями дерева текут реки, но иногда вода пытается свалить дерево (воспоминание о всемирном потопе?). Уничтожение мирового дерева понимается у финских и самоедских народов как конец старых богов, как обновление мира после мировых катастроф.

Также и мифы о возникновении мира часто несут в себе воспоминание о больших катастрофах, таких как всемирный потоп. У многих восточноевропейских народов земля возникает из моря или из океана, сначала как остров. Или она приносится уткой или другой водоплавающей птицей наверх с морского дна. В частности, многочисленные подобные мифы имеют народы уральской языковой группы.

Вероятно, области, которые они населяли раньше, были затоплены в результате быстрого таяния северных льдов после очень быстрого локального нагревания атмосферы Земли (после перемещения полюсов согласно сценарию Хэпгууда?), и эти народы долго помнили о времени, когда они ждали освобождения от воды ранее обжитых, быть может, покрытых лесами и затопленных во время катастрофы, территорий. Упоминание об океане у народов, которые никогда возле океана не жили, свидетельствует о масштабе случившейся с ними катастрофы: земля была покрыта водой до горизонта и это понималось как океан.

К этой эпохе принадлежит, вероятно, также обожествление рыб и водоплавающих птиц у многих восточноевропейских народов, в частности, у народов прапрауральской языковой семьи: дикий мир уничтожался катастрофой и исчезал, рыбы и водоплавающие птицы превратились в самый важный источник питания, спасительный для населения. Николаева и Сафронов полагают, что с течением времени возникли также мифические представления угро-финнов, согласно которым мир (или бог, позднее создавший Землю) был создан из птичьего яйца. Дальнейшее развитие этих представлений авторы видят у славян (в частности, на Украине) в обычае раскрашивания пасхальных яиц. При этом используются многочисленные мифические сюжеты. Авторы датируют эпоху возникновения этих мифов временем около 13–12 тысяч лет тому назад, что составляет около тысячи поколений предыстории, однако наши представления об ограниченности времени существования мифов требуют резкого сокращения этой хронологической оценки.

Обожествленные волки составляют важную часть мифологии тюркских народов, позже также славян. Естественное партнерство между охотящимся человеком и живущим вблизи и также охотящимся на ту же самую дичь волком привело к распространению тотемизации волков еще перед их одомашниванием: человек связывал успех охоты с волком — успешным охотником. Там, где было много дичи, там также видели много волков. Таким образом человек связывал с волками свои представления о богатстве, о больших стадах, о плодородии вообще. У некоторых нецивилизованных народов люди громким голосом говорят с волками, которые, стоя на безопасном расстоянии, внимательно слушают произносимые людьми звуки, как если бы они понимали человеческие проблемы.

Близость людей и зверей, различные формы симбиоза между ними наблюдаются и в природе, и в современной цивилизации. При достижении человеком определенного уровня благосостояния он перестает относиться к диким зверям только как к объекту охоты, делится с ними пищей или просто терпит их присутствие вблизи себя. Сегодня это приводит к интересному варианту сожительства обитателей городов и диких зверей, тоже не лишенному привкуса обожествления животных, но теперь уже не одних только волков или других хищников в форме тотемных образов, а в виде своеобразной религии патронажа над дикими животными.

Я приведу пример. С обществами защиты животных постоянно приходится иметь дело чиновникам городского ведомства Берлина, которые вынуждены следить за популяциями лисиц, енотов, белок и других диких зверей, населяющих все районы города, причем гораздо плотнее, чем окружающие Берлин леса и сельскохозяйственные площади, и изредка прибегать к отстрелу больных или ставших невыносимыми для местного населения животных. Религиозное почитание животных еще, правда, не приводит к таким эксцессам, как отстрел врачей, делающих аборты, фанатиками, борющимися против оных. Однако сегодня в Германии — и этот тренд, кажется, распространяется уже и на большую часть Восточной Европы — молодые семьи часто отдают предпочтение домашним животным в ущерб собственному потомству. Вообще, отношение к животным порой кажется более сердечным, чем к детям, которые в детстве много кричат, а в последующие годы якобы сидят на шее и не проявляют должного уважения к старшим.

Лис и енотов можно сегодня встретить даже в самых центральных районах Берлина. В статье «Городской воздух кормит досыта» газета «Ди Вельт» от 30-го ноября 2006 г. приводит множество конкретных примеров работы названного выше ведомства. То им приходится спасать из телефонной будки как-то пробравшегося в нее лисенка, то искать новый ареал обитания для молодого лиса, вскормленного кем-то на шестом этаже не используемого более для жилья дома (выпущенный на свободу в одном из пограничных районов Берлина и наблюдаемый издалека чиновниками не привыкший к конкуренции лис подвергался преследованиям со стороны уже освоивших этот ареал городских сестер и братьев по виду и был вынужден мигрировать все дальше и дальше, пока не исчез за пределами города).

Впрочем рассказ в газете не ограничивается лисами, пусть даже освоившими под место обитания предназначавшийся на слом бывший Дворец Республики или площадь Алекс (оба места расположены в самом центре Берлина). Ибо наряду с 1800 лисами, в Берлине обитают около 5000 кабанов, правда, в основном в больших парках и лесах в черте города.

Подробно рассказывается об эпопее беременной кабанихи, забредшей на садовый участок далеко от городской границы. Здесь она долго воспитывала большой выводок поросят, которых владелец участка по мере сил подкармливал молоком и пищевыми отходами. Газета приводит снимок кабанихи, уютно расположившейся прямо на улице у колеса автомобиля, чтобы дать своим малышам возможность присосаться к ее соскам. Когда однако подросшие кабанчики начали опустошать соседние сады, сметая изгороди и опрокидывая мусорные урны, терпению жителей пришел конец и они вызвали на помощь охотников.

Еще больше терпения проявляют чиновники к бобрам, постепенно осваивающим все водоемы Берлина. Даже, когда местные жители жалуются на поваленные бобрами деревья, чиновники стараются объяснить, как это здорово, что в Берлине чувствуют себя уютно не только выходцы из Восточной Европы, но и представители этого почти было вымершего вида животных. Кроликами и зайцами, освоившими огромную территорию города в основном занимаются не охотники, а лисицы. И хищные птицы: в Берлине обитает солидное число сов, орлов и соколов.

И вообще, все дикие обитатели и немецкой столицы, и других городов Европы, чувствуют себя в городах вольготно, более сытно, чем в нарушенных монокультурами природных ландшафтах, а также, более уютно, чем на дикой природе, хотя бы из-за на два градуса более высокой средней температуры в больших городах и из-за многочисленных локальных источников дополнительного тепла в городах. Но главный источник тепла исходит от жителей города, готовых делиться крохами своего благосостояния с дикими животными.