Взаимосвязь между людьми и их солидарность нельзя выводить из эмпирических исследований, даже в том случае, если они дают нам какие-либо указания, или опровергать, основываясь на эмпирических данных.
Карл Ясперс, Истоки истории и ее цель, стр. 69, см. [Ясперс]
Для человека европейской культуры, основанной если не на обоготворении собственной истории, то по крайней мере на почтительнейшем к ней отношении, трудно себе представить такой народ, который обходится совсем без истории в любом из ее вариантов. С точки зрения традиционного историка такое в принципе невозможно. Ведь основная гипотеза относительно возникновения истории состоит в том, что всегда и везде люди естественным путем приходили к идее записывать воспоминания о прошлом. Стоило какому-нибудь восточному деспоту побить своих соседей, разрушить чужой город или вырезать поголовно его население, как он тут же приказывал увековечить эти славные деяния на ближайшей скале или в крайнем случае на отдельно стоящем большом или не очень камне. А уж если подданные этого правителя осилили искусство письма на глиняных дощечках, на выделанных шкурах животных или на папирусе, то немедленно возникали целые библиотеки исторических произведений, позволяющие историкам якобы через многие столетия и тысячелетия реконструировать с точностью до дня все или почти все детали старинной жизни.
Когда же скептически настроенные люди типа автора этих строк утверждают, что историческая идея сложна, она возникает не в каждой культуре и в случае традиционной истории мы имеем дело именно с европейской исторической идеей, возникшей в Европе, постепенно по ней распространившейся и потом занесенной европейцами в разные страны мира, традиция которых не имела исторической компоненты вообще, как в случае Индии или Японии, или представляла себе прошлое не как объект моделирования (описания, реконструкции), а в лучшем случае как исходный материал для поучительных историй, как в Китае, то воспитанные на традиционных исторических воззрениях читатели даже не понимают, о чем идет речь и зачем автор тратит слова на абсолютно чуждые им рассуждения.
Вспоминаю удивление моих коллег из Пекинского института физики атмосферы Китайской Академии наук, когда они узнали, что я интересуюсь не только экологией, но еще и историей Китая. С трудом сдерживая ироническую усмешку (как может серьезный ученый заниматься такой мурой!), они пытались мне объяснить, что прошлое не имеет никакого значения, что важно только настоящее и будущее. И это были образованные люди, ученые экстра класса, знавшие и русский, и английский, объехавшие весь свет и, конечно, знакомые с европейской исторической идеей. Но ничего против традиции поделать не могли. А традиция видит в истории элемент западного влияния на древнюю китайскую цивилизацию и поэтому низы отвергают ее, средний класс относится к ней с иронией, а верхи пытаются ее инструментализировать для целей пропаганды.
Надеюсь, несколько более широко мыслящий читатель поймет мое радостное возбуждение, возникшее при чтении статьи «Жизнь без чисел и времени» в разделе науки журнала «Шпигель (тетрадь 17 от 24-го апреля 2006 г., стр.150–152). Ее автор Рафаэла фон Бредо (Rafaela von Bredow) рассказывает об открытиях этнолингвиста Даниэла Эверетта (Daniel Everett), сделанных им почти 30 лет тому назад в северных бразильских джунглях, где он с 1977 г. исследовал язык племени пираха, живущего в бассейне Амазонки вдоль реки Маичи на протяжении около 200 км приблизительно на 500 км юго-западнее города Манауса. Семь лет прожил исследователь среди насчитывающего всего около 350 человек племени, изучая их язык и культуру, начисто лишенную исторических воззрений.
Много ли пираха пируют фон Бредо не сообщает. Но пишет, что пираха не живут изолированно, не чуждаются браков с представителями других племен этой местности и им известны некоторые индустриальные продукты типа изделий из тканей машинного ткачества, массовой продукции обувной промышленности и кое-что другое. Тем не менее, они охотятся про помощи лука и стрел, добывают рыбу гарпунами и живут в покрытых соломой простеньких хижинах. Иными словами, племя это толчется где-то не перепутье между каменным веком и современной цивилизацией.
Однако, несмотря на первые контакты с последней, племя сохраняет свой язык, некоторые способности которого очень удивили исследователя. Оказалось, например, что пираха не знают временных форм глагола и не в состоянии говорить в прошедшем времени. Причем это лишь логическое следствие их культуры, которая никак не отражает прошедшего. Пираха живут сегодняшним днем и ничто иное их в принципе не интересует. Даже имена своих предков они не стараются хранить в памяти. Эверетту стоило больших трудов найти несколько членов племени, способных вспомнить имена всех четырех бабушек-дедушек.
Абсолютное отсутствие идеи о прошлом в сознании пираха только усугубляется отсутствием в их языке и культуре какого-либо счета. Никаких представлений о хронологии у них не существует и не может существовать. У пираха нет слов для обозначения чисел и они не понимают, о чем идет речь, когда исследователь пытается научить их счету. Даже после весьма длительных упражнений Эверетт не смог вбить в голову ни одному пираха названия девяти цифр хотя и занимался этим терпеливо в течение восьми месяцев. Сколько бы пираха ни учили португальские слова для обозначения таковых, они их вскоре забывали, так как не могли ими никак пользоваться.
При этом Эверетт приводит много свидетельств о том, что общий умственный уровень пираха ничуть не ниже такового рядового бразильца: во многих конкретных ситуациях они проявляют вполне рациональное поведение. Он оценивает их среднюю сообразительность как соответствующую уровню среднего студента начальных курсов университета. Кроме того, пираха контактируют с соседними индейскими племенами, торгуют с бразильцами и не производят при этом впечатления несообразительных людей. Для сравнений фон Бредо отмечает, что в свое время аборигенов Австралии, числовая система которых сводилась к словам один-два-много, удалось научить считать при помощи английских слов для обозначения существительных. Очевидно в культуре пираха нет соответствующих предпосылок и способность к счету полностью отсутствует, так как в их языке нет ни слова «два», ни слова «много», ни даже слова «один».
Правда, им знакомо слово «хой», которое в некоторых ситуациях может приближаться по смыслу к слову «один», но означает и «мало» или «меньше» в ситуации, когда, например, за одну большую рыбину предлагают две маленьких. Но никакого — пусть даже бессловесного — счета на пальцах у них нет. В невозможности обучить пираха каким-либо счетным операциям убедился и психолингвист Колумбийского университета Питер Гордон (Peter Gordon), который проводил с пираха различные цифровые тесты. Они не могли запомнить, положил ли Гордон в закрытую коробочку одно или другое количества орехов. Они не были в состоянии повторить какое-либо действие, в котором количество играло существенную роль.
В опубликованной в известном научно-популярном журнале «Сайенс» статье Гордон приходит к выводу, что отсутствие в языке пираха числительных мешает представителям племени успешно совершать какие-либо действия с учетом количества предметов. Способность пираха к математике не превышает таковую у голубей или обезьян, заключает ученый. Не означает ли это неспособность человека думать о чем-либо, что не соответствует существующим в его языке словам? А отсутствие в языке пираха форм прошедшего времени — неспособность думать о прошлом или говорить о нем.