Припади к земле

Глава 23

«Очень уж прав он, – шагая в конюховку, думал Варлам про Дугина. – Слишком прав...»

Сам не зная почему, он не верил этому во всём правому человеку. А в чём-либо обвинить его не имел основания.

«Людей-то я, выходит, не знаю», – подытожил свои сомнения Варлам.

В конюховке, как и обычно, резались в карты и лото, хотя главный картёжник Митя Прошихин был на отсидке и пока ещё не подавал о себе вестей.

- Тускло тут у вас.

- Закури – приглядишься... – засмеялся кто-то.

- Подсаживайтесь ближе. Совещаться будем.

- Всех касается аль одних активистов? – переставая греметь фишками, спросил Панкратов, широкий большеротый мужик.

- Всех, кому картёжничать надоело... Отдохните! Готовы всё Заярье проиграть...

- Его даром никто не возьмёт.

Поджидая, пока стихнет гул, Сазонов курил, выпуская синеватые кольца дыма, и ворошил колоду потрёпанных карт, кому-то оставшихся в наследство от Прошихина.

Тишина установилась скоро.

Совещание в конюховке – событие чрезвычайное.

Все ждали с молчаливым любопытством...

- Не томи! Терпежу нету, – торопил пегобородый рябой мужик. – Речь давай!

- Речи не будет, Исай Григорьевич. Я советоваться пришёл. Ну, а кому не терпится, играйте.

- И так уж доигрались... Хоть караул кричи, – невесело усмехнулся Евтропий.

- Не надоело в конюховке? – спросил Сазонов.

- Давай денег на клуб, туда перейдём, – подхватил Ефим. Сазонову это и было нужно.

- Были бы – дал. Да ведь я не купец.

- Тогда не толки воду в ступе.

- Давайте вместе помозгуем... Я прикидывал, клуб есть из чего строить... Если вы поддержите...

- А нам всё едино! – безразлично мотнул пегой бородой Исай. – Повесь на конюховку табличку – вот те и клуб будет... Что там, что здесь – одно паскудство и сквернословие... Ни креста, ни молитвы не знают...

- Ну, за молитвой ты к Дугину ходи, – нахмурился Евтропий. – А здесь твоему богу не место. Дак из чего строить надумал, Варлам? Или, может, и правда табличку на конюховку прибить?

- Это уж как вы решите. Но можно и без таблички обойтись... В сельсовете пристрой пустует – раз, фатеевская баня – два, свой амбар отдам – три... Вот и наберётся. Кирпич и стекло купим. Дадите денег, правление?

- Мне не жалко. Как и другие.

- Я и с другими говорил.

- Втихомолку решил за всех, а теперь советоваться пришёл, – рассмеялся Евтропий, но, заметив, что председатель нахмурился, посерьёзнел. – Мысли твои верные. Давно пора. Да токо не в клубе дело.

- Не сразу Москва строилась...

- Ну ладно, строить есть из чего. А кто плотничать будет? Со стороны помалу не берут...

- А мы разве не мужики?

- Управимся.

Молодёжь, на которую рассчитывал Сазонов, помалкивала. Видно, не проняло.

- Что приуныли? Если затея не по нутру – говорите.

- Затея-то по нутру, да ведь ко клубу надо и читальню, и игры всякие... – задумчиво проговорил Ефим.

- В читальню пока свои книги отдам, а на игры наскребём.

- Книг-то много ли у тебя?

- Сот шесть-семь наберётся.

- Хоть бы нам почитал какую...

Сазонов вытащил из-за пазухи аккуратно склеенную книгу.

Вокруг захохотали.

Его привычка постоянно носить с собой книги была известна всем. Сазонов слегка смутился, но книгу не захлопнул.

Держась кто за шапку, кто за бока, мужики придвинулись ближе.

- Я не с начала, – вынимая закладку, предупредил Варлам. – Но всё равно всё понятно. – И весь отдался чтению.

Читал он складно, умело. Мужики слушали его, раскрыв рты, в полном молчании.

«Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костёр горел ярко, освещая отягчённые инеем ветви деревьев. В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги и хряск сучьев.

- Ребята, ведьмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса на свет костра выступили две державшиеся друг за друга человеческие странно одетые фигуры.

Это были два прятавшихся в лесу француза. Хрипло говоря что- то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе и казался ослабевшим. Пройдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам, солдат был сильнее...».

- Верно, – перебил Исай, громко высморкавшись. – Солдат он, конечное дело, поужилистей офицера. Я в двадцатом с одним в разведке схлестнулся, да не рассчитал... Давнул...

- Не перебивай! – строго взглянул на него Евтропий. – Читай, Сазонов.

«...Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что-то...»

- И тогда, слышь, товарищи были! – теребя чёрную бороду, удивился Панфило.

- Товарищи всегда были, – отодвигая его, сказал Европий. – Сказано: не перебивать.

«Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки...»

- Во! – шепнул Коркин. – А у тебя зимой снегу не выпросишь...

Панфило съёжился, протиснулся назад, подальше от света.

Толпа колхозников вокруг чтеца стала редеть.

Панкратов снова загремел фишками.

- Поговорить надо, – сдерживая обиду за неудавшееся чтение, тихо сказал Ефиму Сазонов.

- Пермин ругает, что не учимся, – говорил Ефим, когда они вышли из конюховки. – Не всякому учиться-то сподручно! За больших работали...

- И вам несподручно?

- И мне. Отец каждым куском хлеба попрекал.

- Присесть бы где. Если у меня – печь не топлена.

- Пошли к нам, – пригласил Ефим, поворачивая от своего дома в противоположную сторону.

Сазонов миновал с ним два проулка и лишь потом удивился.

- Куда это мы?

- Я от отца ушёл... У Тепляковых квартирую...

- И чего вас мир не берёт? Дом – полная чаша. Одной живой воды нет...

- Без живой воды – не жизнь, – голос Ефима стал суше.

- Папаша у вас нелёгкий. Всех разогнал. Одна Шура Зырянова ладит с ним...

Сазонов нарочно заговорил о Шуре, догадываясь, что как раз это и есть Ефимова болячка. Но там, где имеется интерес, болячки не щадят.

- Шурёну не поминай! Ненавижу её.

- За что? По-моему, славная девушка!

- Ходит, перед отцом расстилается!

- Вам-то что? Пусть расстилается, – ковырнул поглубже Варлам.

- А то, что я её сильно... уважаю, – не сумев выговорить «люблю», тихо признался Ефим. – Меня не спросясь, сватать пришла. Не парень я, что ли?

- Дурачок! Сколько вам лет?

- Скоро девятнадцать.

- Молод, но жениться можно. Ведите Шуру к себе. Пока свободен дом Прошихина, можете занять. Потом своим обзаведётесь.

- За дом спасибо. А жениться – не выйдет...

- Разве кто мешает?

- Эх, дядя Варлам! – с болью сказал парень, открывая калитку. – Чего отцовы руки коснулись, от того другим мало достаётся... Не запнись, тут подворотня...

У окна, возле холста с изображением Ямина, сидели Семён Саввич и Логин.

Поздоровавшись, Сазонов подсел к мужикам.

- Говорю тебе, он не такой! – кивнув председателю, указал на портрет старик. – Я не только его – отца и деда знавал... так что не успоряй.

- Какой есть, такого и нарисовал, – негромко возражал Логин.

- А ты на одного себя не полагайся! С людьми советуйся!

- Рисую-то я, а не люди. Если они возьмутся за кисть, я с советами не полезу.

- Ишь, какой самолюб! Тебе токо волю дай – живо всё по-своему обрисуешь! Нет, брат, вас палкой вразумлять надо... Как зарвался, так драть нещадно!

- Под палкой много не нарисуешь, – насупился Логин. – Разве что палку...

- Вот оно самое, – удовлетворённо кивнул дед Семён. – Мотай на ус, Варлам! Пригодится, когда в большие выйдешь. Больших шибко охотно рисуют...

- Я и так в сажень выдурил, – простовато улыбнулся Сазонов. – Куда больше-то?

Негодующе посмотрев на него, старик отвернулся.

- Ты, едрёна-корень, – снова насел он на Логина, – толком объясни: почто живой Гордей мужик как мужик, а на этого смотрю – в три погибели матерок просится?

- Ну, изогните, – усмешливо посоветовал Сазонов.

Логин, нахохлившись, не отвечал.

- Не у вас учён, – ухмыльнулся старик, с торжеством поглядывая на Сазонова: что, мол, скушал?

- Не будем ссориться, Семён Саввич, – миролюбиво предложил Сазонов. – Ссоры – пережиток прошлого. Вы бы о жизни что-нибудь рассказали, нас уму-разуму поучили...

- Это вы должны учить. Для того у власти поставлены. А я одной ногой в могиле, другую, как Митя овечек, на деревяшку променял. Умереть никогда не поздно. А вот посоветовать можно опоздать.

- Слушай, ежели охота есть. Один шшенок без суки остался. Захотел лаять выучиться. Обратился к лисе. Та его в лес увела. Поступил на курсы, всё честь честью. Учили его жаба, ворон, осёл да петух. Срок вышел, начал шшенок квакать, каркать, кукарекать да кричать по-ослиному. А пришёл к собакам с образованием своим, – те его высмеяли. С тех пор, как учителей увидит, так примется на них лаять или, того хуже, за хвост драть, – скороговоркой закончил старик и, стуча костылём, увёл с собой Логина.

- Везде подковырка. Слова зря не скажет, – засмеялся Сазонов: посерьёзнев, спросил Ефима: – Вы с Прокопием Яминым друзья?

- Водой не разольёшь.

- Завидую. А вот у меня нет друзей.

- Он меня на трактор зовёт. Кабы Науменко не воспретил.

- Науменко уговорим. А вы своему дружку посоветуйте, чтобы он... к Марии... ну, то есть к учительнице, не ходил. Не пара она ему.

- А он меня не пошлёт туда, где сидеть неловко? – усмехнулся Ефим и, смекнув, добавил: – Ты председатель, тебе сподручней вызвать и поговорить...

- Несподручно, – внимательно разглядывая стены в щелях, возразил Сазонов. – Тут власть не поможет. А об учительнице сарафанное радио сплетни разносит. Вы подскажите ему. Может, поймёт.