Припади к земле

Глава 46

Отголубели по-детски чистые да погожие дни. Завзбуривала осень. С утра до вечера сыпали дожди. Уймётся проливной – начнёт бусить, будто через мелкое сито, нудная изморось. По улицам – лывы, в которых плещутся горластые, разжиревшие гуси, ещё не подозревающие, что догуливают последние денёчки.

- Ранний гость до обеда, с обеда – до утра, – макая оладьей в сметану, говорил Панфило. – В поле, слава богу, управились.

- Град за нас управился! – сердито буркнула Фёкла. – Вчерась бабы на Ямина криком кричали, хлеб требовали...

- То ли ишо будет! От бога отступился, вот и воздаётся ему сторицей...

- Ты хоть при мне своего бога не тереби...

- Оладушки сгорят! К печке стала, дак поглядывай! Моя покойница у шестка, бывало, юлой вертелась...

- Надоел ты мне со своей покойницей! Скоро ли сам к ей отправишься?

- А это не видала? Думаешь, моё хозяйство тебе достанется? Не рассчитывай! Помирать стану – всё сожгу! И тебя в огонь брошу. На свою голову смерти молишь, лапушка!..

Стукнула калитка.

На высокое крыльцо поднимался Ямин.

- Хлеб да соль!

- Присаживайся к столу, Гордей Максимыч! – придвинул табуретку хозяин.

- Не откажи, отведай оладушек! – расстилалась Фёкла.

- Недосуг, Николаевна. Я к тебе, Панфило Осипович. Ток посторожишь?

- С оружией?

- Можно и с оружием, хоть оно и не понадобится. Твоя отвага всем известна.

- Хвастать не буду, а в германскую два Егория заслужил...

- Стало быть, согласен.

- Можешь на меня положиться – не подведу! – растроганно сказал старик: сам председатель просит, а мог бы просто приказать. Это льстило. – Вот так, Фёкла Николаевна! Я ишо при полной боевой выправке! Мафусаила переживу, а уж тебя-то – и говорить нечего...

- Позорче гляди, Панфило Осипович! – наказывал Гордей.

- Мухе не дам пролететь!

- Ну, ежели будешь стараться, зимой снова в сторожа определю.

В конторе Ямина ждали Пермин и Дугин. Михей был навеселе.

- Нашёл время шары заливать! – бурчал Пермин. – Народ и так взвинчен!

- А я не народ? Может, у меня какая гайка в душе раскрутилась. Потому и выпил. Досадно мне, ох, досадно! Всё прахом пошло. И жизнь пошла прахом...

- Раев звонил, – сказал Гордей. – Ишо сто центнеров требует...

- Хватит! – взорвался Пермин. – И так всё выкачали!

- За что робили? – бормотал Дугин. – За фигу с маком?

- Прилетел, сокол ясный! – выглянув в окно, усмехнулся Пермин. Из ходка вылезали Ефим и Митя Прошихин.

- Отслужился, страдалец? – участливо спросила Агнея, топившая в конюховке печь.

- Вроде того.

- Шапку-то куда подевал? – Митя был одет по-городскому: при галстуке и картузе.

- Шапка мне ни к чему. Раньше она за меня думала, теперь – сам большой...

- В колхозе останешься или поедешь куда?

- Сперва с начальством посоветуюсь.

- С возвращением, – сказал Пермин. – Не рано?

- Кому рано, а мне – в самый раз.

- Ответь мне, Митрий, – подошёл к нему Ямин, – почто оговорил меня?

- Хотел, чтоб ты за мир пострадал.

- Пострадал-то не я, а ты...

- И ты пострадаешь...

- Та-ак... Видно, не переломила тебя тюрьма.

- Я не соломинка. Куда на жильё определишь? Дом-то занят...

- Освободим. Без жилья не останешься.

- На работу примешь?

- Ежели воровать разучился – приму.

- Я теперь поумнел – не попадусь.

- Попадёшься. Токо на этот раз я до суда не допущу... Имей в виду.

- Я от Камчука, – сказал Ефим. – Приказывает хлеб доедать.

- А мы тут посоветовались и решили не сдавать.

- Под суд хочешь?

- Лучше под суд. Зато перед людьми буду чист. Правильно! – одобрил Митя. – Там тоже не звери живут.

- Вот, – он вытащил из кармана пухлую пачку денег, бросил на стол.

- Митрий! – нахмурился Пермин, сметая со стола деньги. – Тебе выйти велено!

- Вам легче не станет.

- Выпускают кого не надо...

- Как вы хотите, а я против, – сказал Ефим. – На слона ниткой не замахиваются...

- Ты на людей погляди, Ефим! Ни в ком живинки не осталось... Выданных двухсот граммов хватит ненадолго. Кто поосторожнее, тот приберёг на чёрный день. Но что было делать Веньке с братьями? Взяв эту жалкую горстку зерна, парнишка снёс его на мельницу. Намололось немного. Съелось быстро. Что же дальше?..

- Надо искать выход, – шагая к току, говорил Пермин.

- Жили хуже, – буркнул Ямин. Он стал раздражителен. – С голоду не помрём.

- Теперь надо жить лучше, чем раньше, а у нас – наоборот.

- Кабы знал, где упадёшь – соломки подостлал бы.

- Вот я и говорю, когда от разных разностей зависеть перестанем?

- Сам хочу знать про это.

- Злой народ стал. Косятся друг на друга.

- Помолчи, Пермин!

Бусила тоскливая серая влага. Разбухшее от дождей небо давило на людей, на землю. В траве копошились черви.

- Ты всё ишо сердит на меня? – на Пермина накатило. Бедственное положение не давало ему покоя, он – Гордею.

Пермин пнул попавшую под ноги лягушку. Переворачиваясь, она полетела в яр. Там кто-то испуганно вскрикнул. Захлюпала под ногами вода.

- Венька мешок волокёт! – ахнул Пермин. – Не иначе – с тока! Ну вот как с такими не материться? – он шагнул вниз, но Ямин удержал его.

- Не тронь.

Пригибаясь к осоке, парнишка тащил на спине мешок, таясь от встречных.

- Вот что, – сказал Ямин. – Надо раздавать хлеб колхозникам. Пущай сами сушат, сами и за сохранность отвечают. Колхозной сушилки всё одно не хватит.

- Усушки не будет?

- У Дугина не будет.

- Не глянется мне, как ты заговорил.

- Спьяна.

Увидев их, Панфило вылез из шалаша и начал вышагивать с ружьём наперевес. Подпустив ближе, вскинул берданку и закричал:

- Кто такие? Замрите!

Пермин шутливо поднял руки.

Ямин прошёл под крышу и, вытащив из-под соломы вицу, огрел ею сторожа.

Старик взвизгнул и яростно заклацал затвором.

- Убери пукалку! – сурово предупредил Ямин и сунул руку в сырое недомогающее зерно: оно температурило.

- За что?

Вытащив нагретую хлебным жаром руку, Ямин сказал:

- Я тебя ставил сторожить, а не разбазаривать! Поди, и сам руку приложил?

- Да что ты! – испугался старик. – Бог свидетель, ни зёрнышка не взял!

- Иди домой, пошлёшь сюда Дугина.

- Со сторожей-то снимаешь?

- На тебя надёжа, как на козла в огороде.

- Дак ведь сироты! Без отца, без матери, – бормотал старик.

- Много вас добреньких за счёт колхоза...