Припади к земле

Глава 48

Афанасея ворочалась на сене, вставала, подбрасывала корм лошадям, снова ложилась. Не спалось. Вот и дождалась Фатеева, о котором думала когда-то день и ночь. Потом, сойдясь с Науменко, стала забывать. Нежданно-негаданно нагрянул. Постучал ночью. Войдя в избу, плотно прикрыл дверь, задёрнул занавески.

- Лампу не зажигай! – встрёпанно шикнул, хватая её за руку, в которой были спички.

- Не бойся, не увидят, – Афанасея выкрутила фитиль, оглядела гостя. То ли лампа светила неровно, то ли постаралось время – Фатеев вылинял: лицо стало длинным, волчьим. Когда говорил, во рту тускло отсвечивали казённые зубы.

«Не таким тебя знала!» – подумала.

- Не рада? – он просительно вильнул глазами, лязгнул челюстью.

«Волчина!» – подумала Афанасея. Но это был уже немолодой, с годами потерявший мёртвую хватку волк.

- Вот я и пришёл.

Афанасея молчала.

- Ежели не ко двору, могу уйти.

- Оставайся. Некуда тебе идти, – она старалась не показать своей жалости, говорила нарочито грубо.

Науменко, как бы ему ни было тяжело, не искал поддержки у баб; за гордость и полюбила его. И ещё за ласку. Фатеев тоже гордостью покорил когда-то. Пообтёрлась, порастерялась фатеевская гордость! Видать, хватил лиха!

- Умывайся! – собирая на стол, сказала. Я баню истоплю. Поди, обовшивел?

- Не без этого. Спал где попало, – накинувшись на еду, он не замечал горестно-презрительного взгляда Афанасеи.

После ужина долго тешился в жарко натопленной бане; ждал, когда Афанасея заглянет к нему, потрёт спину, как, бывало, тёрла. Заглянула.

- Наденешь вот это! – чуть приоткрыв дверь, бросила бельё и ушла.

«Для меня берегла!» – благодарно думал Фатеев, натягивая никем ещё не надёванные кальсоны. Афанасея купила их для Науменко.

- Законно или так? – спросила, постелив постель.

- Законные не прячутся.

- По родине затосковал?

- Надо кое с кем счёты свести. Да и золотишко мёрзнет – вынуть пора.

- А я думала, обо мне вспомнил...

- Поминал, – спохватился Фатеев. – Снилась ты мне! – запоздало обнял, приник губами.

- Оно и видно, – насмешливо процедила Афанасея; отпихнула. – Золото всего дороже... Ложись!

- Ты со мной?

- Нет.

- Тогда какой резон в доме меня держать?

- Долго не продержу.

Но она не гнала, и Фатеев не уходил, живя у неё третью неделю, к ней не приставал. Днём спал. Ночью исчезал то к Панкратову, то к Дугину.

- Вот и опять зима пришла, Рыжко! – вздохнула женщина, гладя жеребца по шее. Он моргал большим ликоватым глазом, тряс гривой, прислушиваясь к её голосу.

Заскрипели ворота.

Не закрыв их, ввалился Федяня. Ни слова не говоря, схватил Афанасею, повалил на сено. Обидчиво заржал Рыжко, ударил копытом. Афанасея молча била Федяню кулаком по лицу. Он сопел, обнося её густым и душным перегаром; рвал одежду.

- Кричать буду! – пригрозила, высвобождаясь.

Федяня нащупал пристяжной валек, опираясь на него, поднялся на ноги.

«Убьёт!» – она прижалась к стене. Стало страшно.

- Вот вы чем занимаетесь! – прервал жуткую, с лошадиным перехрустом тишину Дугин. Услышав отцовский голос, Федяня бросил валек и выбежал на улицу. – На молоденьких потянуло?

- Замкнись, короста! А своему зверёнышу скажи ишо раз пристанет – башку топором проломлю!

- Женить его собираюсь. Не сбивай с пути...

- Кабы кто путний! – Афанасея оправила одежду. И вдруг присела: в животе больно торкнулся ребёнок. – О-ох!

- Забрюхатела?

- Хоть бы и так.

- От кого?

- Много будешь знать – скоро состаришься.

- А ведь знаю... Ну, рожай. Ишо одна безотцовщина будет!

- Не твоя забота!

- Лошадёнку бы мне.

- Бери.

- Федька-то давно липнет?

- Как выпьет – так сюда. Трезвый не смеет.

- Гляди, перезреешь...

- Уходи-ка, – зыркнула на него Афанасея и, завернувшись в тулуп, прилегла на сено и уснула.

Утром, по первой метелице, идя домой, увидела Федяню, подметавшего улицу.

- Когда на дежурство придёшь? – Он был сменным конюхом. – Сегодня на смену не явишься – Гордею пожалуюсь.

Федяня замахнулся метлой и погнался за ней: опять был пьян. Забежав за ограду, Афанасея взяла стоявшую у колодца пешню, встретила его у калитки.

- Чаёвничать пришёл? Счас попотчую! – двинув парня по загривку, сунула носом в снег и, не дожидаясь, когда он очухается, ушла.

- Чего ему? – угрюмо спросил Фатеев.

- Известно чего. Все вы одинаковы.

- Дора теперь следить будет.

- Мне-то что.

- Придётся в другое место перебираться.

- Давно пора. Чего ждёшь?

- Своего часу.

- Уезжай! Застукают – и плакало твоё золотишко.

- На золото плевать. Тебя боязно подвести...

- Я, может, сама того желаю! – сказала она спокойно, усмешливо.

- Дура ты, Афанаска! Не токо тебе – врагу своему не пожелаю там оказаться... Всё из меня высосала Колыма! Одна злоба в сердце жива. Утолю – тогда и помереть не страшно...

- Врёшь: страшно! Знаю тебя!

Федяня не пришёл на дежурство и в эту ночь.

Афанасея не спала, рядом с собою положив топор. Пьяный кинется на спящую – пикнуть не успеешь. Вон как выматерел за осень, словно на опаре замешан.

Под утро услышала – в амбарах кто-то возится.

«Воры!» – подкралась ближе.

- Чего прячешься? – спросил из темноты Дугин.

- И ты не выдержал?

- Жить-то надо.

- Не боишься – донесу.

- А я разве без языка? Тоже кое-что знаю.

«Сатана гундявая!» – подумала с ненавистью.

- Хлеб на базар?

- А хоть кому предложи – оторвут с руками с ногами.

- Разбогатеть хошь?

- Не до жиру, быть бы живу. Но, милая! – Дугин негромко прикрикнул на конягу и спокойно, словно нагрузил в своём амбаре, уехал.

- Из наших мест куда ссылают? – спросила Афанасея своего квартиранта.

- Когда как. Бывает вот, что и на Колыму.

- Велика она, твоя Колыма?

- За месяц не обойти.

- Это ничего. Я думала – больше...

«К чему она?» – подумал Фатеев. Он заметил, что Афанасея уже не в первый раз заговаривает с ним о Колыме.