Припади к земле

Глава 50

- Вы здесь человек временный! Да и только ли здесь? – говорил Раев, сидя в кабинете Сазонова. – Теперь я почти уверен в этом.

- Потому и выступили против меня? – Они только что вернулись с заседания, на котором жестоко раскритиковали Сазонова за его доклад о завершении уборочной кампании. Наиболее сдержанно, скрывая за внешней доброжелательностью насмешку, говорил Камчук. Зато другие – Сазонов почувствовал в этом заведомый сговор – слов не жалели. Ему припомнили и заярский колхоз, лишь наполовину выполнивший свои обязательства оттого, что сократил план посевных, и попытки предоставить руководителям известную самостоятельность в решениях экономических вопросов, и прочие его идеи, которые в устах критиковавших выглядели нелепыми заблуждениями. Сазонов не оправдывался, понимая, что любой аргумент в самозащите обернётся против него.

Этот разговор с Раевым был продолжением того, что не успели договорить на заседании.

- Решили устроить секуцию? Ну что ж, отведите душу. Только что вам даёт эта мышиная возня?

- Если вам от неё поздоровилось, стало быть, не такая уж и мышиная...

- Сочтёмся, сочтёмся...

Я не советую вам что-либо предпринимать. Так будет лучше. И если хотите честно, я бы на вашем месте уехал в академию. Не упускайте такой великолепной возможности!

Сазонова направляли учиться, он не отказывался, но и не давал согласия.

- А кто вместо меня останется?

- Найдётся кто-нибудь.

- Скажите, Антон Ильич, что вас заставляет идти против себя? Ведь вы сильный, умный и, в сущности, честный человек!

- На силу находится другая сила.

- Ну, хорошо, я понимаю, в чём-то Камчук оказался сильнее меня. Но ведь это временно. А если даже и нет, есть же наконец партийная совесть!

- Сильнее вас оказался не Камчук, а обстоятельства. Он их видит и слушается, а вы пытаетесь им противостоять.

- Но совесть... что вам говорит совесть?

- Я против собственной совести не иду. Я просто подчиняюсь. Это называется дисциплиной.

- Это называется демагогией! Ею вы прикрываете свой страх перед обстоятельствами.

- Мы разные люди, Варлам Семёнович. Слишком разные! Но я буду с вами откровенен. Вас смяли потому, что вы слишком глубоко копаетесь. Это опасно и неумно.

- Думать – значит быть дураком?

- Думать – значит подчиняться, не плыть против течения. Вы даже и не плыли ещё, а вам уже накостыляли. Поплывёте – на берег вышвырнет. Я вам искренне советую уехать. Камчук вам не по зубам, милый идеалист! И, помимо всего, он прав. Сила и правота непобедимы.

- Но ведь и я прав.

- У вас другая правота. Это правота сердца, а не логики, не рассудка. Иногда эти понятия вступают в единоборство. И, как правило, верх берёт разум...

Выпроводив Раева, Варлам собрался в Заярье, зайдя перед тем к Камчуку.

Камчук не принял.

- Он занят! Он очень занят! – прикрывая спиною дверь, за которой – слышно было – Камчук разговаривал по телефону, суматошливо сказала секретарша. Краем уха Сазонов уловил, что голос секретаря райкома необычно вежлив и искателен.

«Наверно, с областью, – усмехнувшись, подумал Сазонов. – А может, и с Москвой... Ну что ж, он выматерел, стал опаснее... Но это ещё не всё. Рано закрываете дверь, товарищ Камчук!»

Около Заярья нагнал Прокопия, возвращавшегося из военкомата.

- Вы чем-то расстроены? – спросил, увидев хмурое лицо парня.

- Повестку получил. Так что можешь занять моё место. Оно ещё не остыло.

- Я женат.

- Слыхал. Да ведь если Мария поманит – про всё забудешь... Такая уж она баба!

- Пустое! Наверно, уеду скоро.

- Опять пощипали?

- Угадали.

- Тебе у отца учиться надо. В драку не ввязывается, всё тихой сапой давит.

- Тихой сапой не много добьёшься. Он молчит потому, что за него другие говорят.

- Вот меня в армию берут. Ну, там – война или что – драться буду. С врагом так положено. А вы-то между собой из-за чего дерётесь? Как будто все свои.

- Это не драка. Это противоречия. И мы их одолеваем.

- Одолеваешь, а как ни погляжу, всё в битых ходишь...

Это умозаключение развеселило Сазонова.

- Счастливой службы! – тепло сказал он, расставаясь со своим бывшим соперником.

- А тебе синяков поменьше, – ответно пожелал Прокопий.

У фермы его окликнула Катя.

- В армию уходишь? – Они ещё не разговаривали с того дня, когда Прокопий ударил Сазонова. Он часто видел, что Катя ждёт его, таясь где-нибудь в безлюдном месте, но встреч избегал.

- Тебе-то что?

- Возьми на память. Может, вспомнишь когда. Была, мол, такая дура, которая жизни для тебя не жалела. – Катя протянула ему вышитый цветочками платочек. Краем глаза Прокопий прочёл: «Люблю сердечно, дарю навечно».

- Так вот и получается... – пробормотал он. – Любишь сердечно, а вечно живёшь не с тем, кого любишь.

- Я-то ни с кем не живу...

- Успокойся. Дело прошлое. Всё перегорело.

- Сломал ты меня! – Катя закрыла руками лицо, застонала.

- Неизвестно, кто кого сломал. Возьми свою подтирку и не гоняйся за мной. Мать и так всю шею перепилила. Дескать, извёл девку. Сама себя извела!

- Дугину поверил! – зарыдала Катя. – Нашёл кому верить!

- Теперь это неважно. Не надрывайся. В армию ухожу.

- Ждать буду.

- Не жди. Всё одно всё исковеркано. Прошлое не вернуть. Так что устраивай свою жизнь как сможешь.

- К чему она мне без тебя? Сухостоем под ветром качаться?

- Не реви! – жалко усмехнулся Прокопий и посуровел, отвердел голосом. – Предчувствие у меня такое. Не жалей. Перемелется, мука будет.

- Будешь вспоминать?

- Ты всё о том же?

- У меня только это и осталось. Извертело всю, изувечило.

- Кому как выпадет, – он развёл руками и, попрощавшись наскоро, пошёл к Ефиму.

- Берут?

- Вот повестка.

- Угу. Теперь мой черёд. С Катюхой прощался?

Прокопий кивнул и с нарочитой беззаботностью стал насвистывать какой-то мотивчик.

- Какую девку проглядел! Учителка ногтя её не стоит! Бросай ты эту старуху...

- Не могу! Занозой в сердце засела.

- Пока рядом – твоя. Уйдёшь – забудет. Ей мужик нужен, хозяин.

- Выпить охота.

- Ради такого случая следует. Сейчас к Доре в сельпо схожу.

Домой Прокопий явился пьяным. Расстегнув гармонь, прошёлся по ладам сверху донизу и запел о казаке, обманутом казачкой. Не повезло казаку из Амурских краёв.

Не повезло и Прокопию.

- Напился, бесстыдник! – возмутилась Александра. – Что отец скажет?

- Не ругайся, мама! Больно мне. Внутрях давит – спасу нет.

- Тоже мне оправдание! «Внутрях давит»! У меня кажин день давит. Да об этом думать некогда. И на ферме и дома кручусь как белка в колесе. Иди-ка дров наруби – сразу полегчает...

Отложив свою отзывчивую подругу-гармонь, Прокопий, не прекословя матери, взялся за топор.

Александра хлопотала подле печи, готовя обед. Скоро должен был прийти Гордей.

Обед, кроме всего прочего, служил ещё и поводом для неторопливой беседы на бесхитростные деревенские темы. Александра умудрялась растянуть его на час и больше.

Муж ел размеренно, чисто, собирая со стола хлебные крошки и отправляя в рот. Изредка поглядывал из-под густых, метёлками, бровей на детей.

- Добра кашка, да мала чашка! – выхлебав кулагу с черёмухой – густую коричневую жидкость, – похвалила Фешка. – Мама у нас самолучшая повариха.

Александра счастливо зарделась от этой невинной детской лести, высказанной от чистой души. Кому не приятно выслушать похвалу, если она даже чуточку подсахарена!

- Ешь да поправляйся! – сказала, нажав на пуговку Фешкиного носа.

Отложив ложку, Гордей спросил сына:

- По какому поводу выпил?

Прокопий молчал.

Да и что он мог сказать отцу, не бравшему в рот спиртного! Сослаться на грусть? Причин для грусти у Гордея было более, чем у кого-либо.

- Тебя спрашиваю! – густо зарокотал Гордей. – Праздник престольный или именины?

- В армию берут.

- Ну и что? – Но, встретив умоляющий взгляд жены, осёкся.

- В первый и в последний раз, тятя. Больше в рот не возьму!

- Хошь выпить – я не против, но делай это по-людски, в своей семье, а не как распоследний пьяница. У матери, поди, припасено для такого случая... благодарно улыбнулась Александра, встав из-за стола, достала подкрашенную брусникой водку.

- За службу твою, сын! – пригубив, сказал Гордей.

- И за то, чтоб войны не было! – вздохнула Александра.

- Проня всех врагов перебьёт! – убеждённо сказала Фешка.

- Служи без баловства, чтоб нареканий от начальства не было, – наказывала Александра. – В армии строго, не то что в колхозе...

- Тятя, – перебила Фешка, – ты в армии с бородой был?

- С бородой.

- А для чего там борода нужна?

- Чтобы из болота удобней вытаскивать было.

- Тогда и Проне надо бороду отращивать.

- Придётся.