Пропасть

25

В глухой предрассветный час, когда человека вдавливает, вкручивает в сон, в голове шумит, мысли путаются и кажется что сама земля замедляет бег свой вокруг солнца — даже на крупном вокзале немного притихает гам и сутолока, и самая неугомонная публика начинает клевать носом.

Но спать нельзя. Ни в коем случае. Время от времени, по вокзалу ходят наряды милиции, цепкими взглядами ощупывающие пассажиров. Плохо одетых, да ещё спать осмелившихся, вышвыривают на улицу, не забывая пнуть или ударить дубинкой.

Помню, как-то видел фотографию в журнале "Вокруг Света", на которой запечатлён был зал ожидания какого-то железнодорожного вокзала в Индии. Хорошо были видны спящие прямо на полу пассажиры — в том числе и явно нищие. Меж них притулилось несколько собак — и даже худющая корова, у которой можно было пересчитать буквально все рёбра. Вот кого на снимке не было — так это полицейских с дубинками. Оно и понятно: если люди не нарушают закон — чего к ним приставать?

Как всё-таки хреново, что у нас — не Индия!..

С трудом приоткрыв отяжелевшие веки, я нащупал взглядом, у противоположной стены, худого, низенького, взъерошенного старичка, чем-то неуловимо смахивающего на воробья. Усевшись прямо на холодный цементный пол, пугливо озираясь и жадно давясь, он ел — не то булку, не то кусок батона — запивая чем-то из бутылки.

По всклокоченной, явно давно не мытой шевелюре; по старой, изрядно замусоленной одежонке, по затравленному взгляду, можно было практически безошибочно определить, что человек этот принадлежит к той огромной армии отверженных, которых государство, столкнув пинком в пропасть, презрительно нарекло бомжами.

Меня всё сильнее кидало в сон. Непроизвольно закрыв глаза, я видимо задремал…

Проснулся от звона бьющегося стекла, сопровождаемого какими-то ухающе-стонуще-хрипящими звуками. Взглянув туда, откуда доносился шум, увидел того же старика-бомжа, который, свернувшись каким-то бесформенным комком, в луже собственной мочи, пытался прикрыть голову худой пятернёй, похожей на кисть руки скелета. Над ним исполинской горой нависал дюжий милиционер, с лихо заломленной набекрень фуражкой. Твёрдо расставив столбообразные ноги, слегка отклячив неприлично толстую для мужчины задницу, бравый страж порядка, с явным наслаждением, с чувством, с расстановкой, прицельно метясь, бил старика дубинкой.

Р-раз! Дубинка впилась в ногу жертвы. Раздался вскрик, переходящий в стонущее хрипение, рука нищего метнулась к ушибленной лодыжке. Воспользовавшись тем, что голова бомжа осталась неприкрытой (хотя какое там прикрытие — худая старческая кисть!), милиционер с молодецким придыхом нанёс новый удар — по голове.

Может мне это померещилось как результат самовнушения, но показалось, будто голова избиваемого, от этого удара, стала вспухать на глазах…

А слуге закона "игра" явно понравилась (творческий подход к исполнению рутинных обязанностей!). За ударом по голове следовал удар по ногам (или рёбрам). За ударом по ногам — удар по голове (или рукам, спине).

В немом оцепенении глядя на эту картину, я вдруг краем уха уловил приглушённый женский смех, показавшийся мне в такой ситуации каким-то дурацким наваждением. Рефлексивно обернулся на него так, как оборачиваются ночью на выстрел, раздавшийся в полной тишине.

В центре зала стояли две женщины. Одна со шваброй в руке — уборщица. Она с любопытством барана, разглядывающего новые ворота, смотрела на избиение бездомного старика. Вторая, с красной повязкой на рукаве — дежурная — показывала на бомжа пальцем и, время от времени, не в силах сдержаться, прыскала в кулак. Ни одна из них не была похожа на тех страхолюдных мегер, которых обычно показывают в кино, желая подчеркнуть отрицательность персонажа (по принципу: рожа гадкая — значит негодяйка). Даже наоборот — вполне нормальные, в меру миловидные лица…

Смех дежурной привёл в игривое настроение группку молодых балбесов из числа пассажиров, сидевших неподалёку. Послышались топорные шуточки, явно рассчитанные на привлечение внимания дам.

Хрип старика стал тем временем затихать. По грязно-цементному полу, среди осколков разбитой бутылки и огрызков хлеба, начала растекаться лужица крови, которая, смешиваясь с мочой и разлитым до этого содержимым бутылки, превращалась в жидкость отвратительного, буро-зелёного окраса…

В это время изумительным диссонансом, вспышкой света среди мрака, раздался голос неприметного пожилого человека: "Слушай — хватит, ты же убьёшь его! Он уже кончается. Тебе что — труп здесь нужен?"

Моментально наступила тишина. Такая тишина, которую называют звенящей. Уборщица и дежурная повернули оторопелые физиономии на звук голоса. У лоботрясов отвисли челюсти…

Милиционер окинул удивлённо-презрительным взглядом подавшего реплику человека, вытер рукавом вспотевший лоб, смачно плюнул на полумёртвого старика, и неспешной походкой человека, честно исполнившего ответственную работу, вперевалочку, удалился из зала ожидания.

— "А чё — правильно этих бомжей бьют, чё они на вокзал лезут? Воруют, работать не хотят, развелось их!.." Голос принадлежал молодой размалёванной девахе, с пышными формами и туповатой физиономией. Она отнюдь не производила впечатления человека, замученного непосильным трудом.

Я окинул взглядом людей, сидящих в зале. Абсолютно спокойные, равнодушные ко всему, сонные лица. Не то что омерзения — никакого особого внимания к происшедшему, не читалось в их глазах. Лишь вмешательство пожилого пассажира вызвало кратковременное замешательство. Но не более того. Примерно такое же равнодушие довелось мне как-то видеть на ферме, в глазах коров, жующих сено. Коров перед тем осеменили, выгребли из-под них навоз, набросали им свежего сена. Теперь они могли спокойно жевать и испражняться, помахивая хвостами. Коровы были довольны.

За окнами уже начинал потихоньку заниматься рассвет. Объявили посадку на первую электричку. Началось шевеление, зевание, шуршание сумок и пакетов. Жизнь продолжалась.

Я вышел из вокзала. Огляделся, кое-как очухиваясь после полубессонной ночи на вокзальной скамье. Подошедшая электричка выталкивала из себя поток хмурых, но заметно принаряженных людей, прикативших с утра пораньше в облцентр.

Неподалёку от железнодорожных платформ расположено трамвайное кольцо, к которому спешат пройти многие из сошедших с электрички. Кому-то нужно попасть на рынок, кому-то в центр города, в какие-нибудь конторы-офисы-управления; кому-то на работу. Но — между платформами и трамвайным кольцом, лежат железнодорожные пути. А переход установлен далековато — в самом конце платформы. Кому охота туда идти (да ещё зачастую — с сумками), давать порядочного кругаля, если трамвайная остановка — вон она, её буквально видно. И трамвай уже на подходе… Что за препятствие — рельсы?! Перешагнуть их — да и всё. И толпа приезжих провинциалов, широкой лавой прёт через пути…

А их уже берёт в полукольцо цепь омоновцев. Тут как раз их любимое место охоты на людей. Так сказать — промысловая точка.

Слышатся женские крики, причитает какая-то бабка, чью тачку с сумкой уже сцапал дюжий омоновец (ещё вопрос — вернёт ли?), кто-то кинулся бежать… Догнали, бьют…

Облава завершена в образцово короткий срок. Толпу сцапанных ведут (кого и за шкирку) в какую-то забегаловку полуподвального типа, где задержанные будут, вроде как "оштрафованы". То есть, с них сдерут деньги — без всяких, разумеется, справок и протоколов. Сумму сдёра определят на глазок сами грабители в законе. А глаз у них намётанный, они примерно улавливают, кто сколько в состоянии дать. Не желающих платить — либо бьют (в первую очередь — молодёжь), либо шантажируют, угрожая судом и "большими неприятностями" (хорошо действует на бабок — особенно деревенских). Потом, тех кто заплатит — выгонят. Что будет с теми, кто не заплатит — зависит от разных "нюансов" (от самого задержанного и от того, насколько охота омоновцам с ним возиться). Это не предположения — меня самого попервой угораздило попасть в лапы этих вымогателей. Всё происходило именно по описанной мной схеме. С учётом моего абсолютно уязвимого положения (отсутствие документов, прописки, жилья, работы — и наличие судимости) я не мог себе позволить роскошь вступать в какие-то препирательства и качать права. Меня вполне устраивало то, что омоновцев не интересовали документы задержанных. Если бы они проверяли документы, то учитывая моё бесправие, могли бы полностью выгрести всё из карманов — не ограничиваясь какими-то рамками. Поэтому я предпочёл отделаться "малой кровью", предоставив прерогативу возмущаться, другим задержанным. Пусть "нормальные люди", которые в конце концов эту власть избирают, пытаются добиться какой-то справедливости. Стану "полноценным" — сам буду пальцы веером растопыривать. А пока необходимо выживать…

Итак — спектакль окончен, платформы пустеют. Мне тоже пора идти на трамвайную остановку. Торопиться особо не стоит. Транспорт в Орле действует хорошо. Не успеет скрыться из виду один трамвай (автобус, троллейбус), как на горизонте показывается другой. Поэтому толкотни особой нет. И проезд стоит недорого. Хлеб, кстати — тоже. Особенно — в сравнении с Москвой. Москвичи, попадающие сюда, поражаются местной дешевизне. Но когда у них интересуются размерами московских зарплат — поджимают губы и шустро переводят разговор на другие темы. Кстати, и в соседних областях: Брянской, Липецкой, Тульской, Курской (не говоря уж о Калужской, в которой цены соревнуются с московскими), а также и на Украине — хлеб заметно дороже чем на Орловщине (правда, качество орловского хлеба оставляет желать лучшего). Но самое для меня важное, заключается в том, что в Орле великолепно работают бани. С раннего утра — и до позднего вечера. И не одна. Билеты стоят сущие гроши. В этом плане, с Орлом может сравниться только Брянск. Но там баня, всё же чуточку (как и хлеб) дороже орловской — хотя другим областям и до Брянска, ох как далеко!.. Кстати, подержанная одежда ("секонд-хэнд") из Европы, в Орле, действительно уценённая — в отличие от Москвы, где её не моргнув глазом, продают по цене новой. Однако, тут Орёл плетётся далеко позади Воронежа, в котором подобную одежду продают на вес, за смехотворные копейки (в Москве говорил — просто не верили). Правда, свежих газет, кроме "Советской России", в киосках Орла найти было невозможно. Я ведь описываю период, когда в России существовал "патриотический" (или — "красный") пояс, из областей, подконтрольных коммунистам. Губернаторы тогда избирались населением и потому старались хоть как-то это самое население задобрить — учитывая слабость и "невнятность" центральной власти, которая порой сама плохо представляла себе, чего хочет. Конфликтуя с условно демократическим Кремлём, местные власти опасались слишком сильно давить на население. Не имея мощных финансовых резервов для выплаты высоких зарплат и пенсий, они отчасти компенсировали это щадящей ценовой и социальной политикой. И наоборот — "демократические" (читай — прокремлёвские) губернаторы областей, не входивших в красный пояс, чувствуя за спиной поддержку Москвы, позволяли себе совсем уж забивать с прибором на интересы простых смертных. Оттого и возникало устойчивое впечатление, что "под коммунистами" людям живётся явно лучше, чем "под демократами". Сегодня, когда губернаторы, по сути, назначаются Кремлём, деление регионов на красные и белые, почти ушло в прошлое (именно — почти). Всё течёт, всё изменяется…

Я доволен уже тем, что есть, относительно недалеко от Москвы (две электрички: Москва — Тула, и Тула — Орёл), город, в котором можно хотя бы раз в неделю нормально помыться и постираться. Сегодня у меня как раз такой, "банный" день. Сейчас доеду до бани, хорошенько вымоюсь, выстираю одежду, сложу постиранное в отдельную сумку (сначала, конечно, в хороший непромокаемый пакет) и поеду на станцию Цон. Это на краю Орла, первая от центрального вокзала железнодорожная станция, если ехать в сторону Брянска. Туда дотягивает городской трамвай. Там небольшой вокзальчик, с относительно горячими батареями. На них и буду сушить то, что выстирал. До ночи высохнет. Милиция на этот вокзал днём обычно не суётся. Нет смысла и выгоды. Вообще, там часто днём греются бомжи. Установилось нечто вроде негласного соглашения — их не трогают на станции Цон, а они не лезут на центральный вокзал. Такие "отдушины" для бездомных, есть (точнее — были, не знаю как сейчас) и кое-где в других городах. Например в Ливнах, той же Орловской области, бомжей вовсю гонят с главного вокзала, но почти не трогают на вокзальчике станции Ливны-II.

К услугам бездомных на Цне — веник и совочек. Они за собой убирают. Да особо и не мусорят. Забавно смотреть, как трепетно эти люди относятся к каждому окурку брошенному на пол — в том числе "обычными" пассажирами. Им уже кажется, что на этом несчастном вокзале, они почти что дома — а потому должны об этом доме заботиться…

Я с ними не сближаюсь, держусь отчуждённо. Мне сдаётся (максимализм молодости), что есть в их трепетном отношении к этому обиталищу, нечто рабское. Страшно подумать, что я когда-нибудь сам опущусь до такого уровня, что вокзал будет казаться мне родным домом. Лучше уж подохнуть!.. Тут один-то день неприятно проторчать у батарей, ловя порой "понимающие" взгляды цивильной публики (впрочем — немногочисленной), кидаемые на развешанное для просушки шмотьё. Такое впечатление, что стоишь перед ними голый.

Летом-то на речке постираться можно. А посушиться — в ближайшем леске. Но Россия — не Африка, лето здесь не круглый год. В Москве-то (и не только в Москве) на этот счёт — вообще труба. Нормальных общественных бань как таковых, практически не осталось. Одни сауны, ставшие почти синонимом слова бордель. Конечно — у москвичей в квартирах есть ванны. Но они и в Орле есть — тем не менее, желающих помыться в банях всегда хватает. Поговорку "Москва слезам не верит", можно в полной мере осознать, лишь побывав в шкуре нищего, или приезжего (не приезжего миллионера, конечно). С другой стороны — за пределы Москвы выбираться, тоже следует, лишь хорошо подумав. В столице можно хоть как-то кормиться — хотя бы на самом примитивном уровне. Тут снег почистишь, там листовки, или рекламные буклетики пораздаёшь, здесь на рынке поможешь — хотя бы за кормёжку. Конечно, далеко не всё так просто, губу особо раскатывать не стоит. И всё же, всё же…

Я искренне завидую обитателям каких-нибудь индийских трущоб, или латиноамериканских фавел. У них там хоть тепло! Это великое благо. Второе благо — отсутствие лицемерия и тупой ненависти со стороны властей (ну — или почти отсутствие). В одном из старых номеров журнала "Вокруг Света", довелось читать о том, что в конце шестидесятых годов, в Чили, в заштатном городишке Пуэрто-Монт, полиция разгромила трущобный городок бездомных. Это потрясло местную общественность. Популярный в то время чилийский певец Виктор О'Хара, сочинил песню на эту тему — разумеется, обличающую произвол власть имущих — ставшую хитом.

В другом журнале прочёл об индийских трущобных поселениях из картонно-фанерных хижин, над которыми торчит довольно много телевизионных антенн — бездомные стараются приобретать недорогие чёрно-белые телевизоры местного производства.

В третьем журнале повествовалось о трущобах Уругвая, в которые правительство старается, по мере возможности, подводить электричество и водопроводы. То и дело грузовики подвозят к этим фавелам доски, кирпичи, иные стройматериалы — государство подбрасывает людям помощь. Дети из этих трущоб, ходят в обычные, общие школы — и это никого не удивляет. Какой-то чиновник говорит озадаченному советскому корреспонденту: "А что — это же наши сограждане, наши соседи. Конечно, мы стараемся им помогать…"

И наконец, четвёртый репортаж — из Японии. Там бездомных романтично именуют: "избравшие свободу". Эти избравшие свободу, частенько живут в больших картонных коробах из-под холодильников и стиральных машин — установив эти короба в вестибюлях метро и повернув их открытой стороной к стене. Примерно раз в неделю, таких нищих собирает у себя в кабинете начальник местной полиции и читает им нотацию на тему "так жить — нехорошо". Вежливо выслушав эту лекцию и согласно покивав головами, бездомные расходятся по своим коробам… Питаются они едой, которую (когда подходит к концу срок хранения) выставляют на специальных лотках, возле каждого крупного магазина…

Господи!.. Представить-то себе невозможно, чтобы российские бездомные посмели основать открыто, не таясь, что-то вроде трущобного городка, где-нибудь на окраине Москвы, Петербурга, или Новосибирска! Да ещё осмелились бы завести там какие-то телевизоры… Сколько рёбер было бы сломано, сколько бульдозеров задействовано, при сносе и разгоне такого поселения! А за несчастные телевизоры, менты в кровь передрались бы друг с другом. И кто посчитал бы нужным этим возмущаться? Кто из мэтров российской эстрады стал бы петь о страданиях каких-то задрипанных бомжей?! Впрочем — вполне возможно, что милицию опередила бы местная шпана.

Кому это из российских власть имущих, может прийти хоть на минуту в голову мысль — провести в такие трущобы электричество и водопровод??? Я уж не говорю о коробах из-под холодильников, в вестибюле какой-либо станции российского метро…

А если бы возле магазинов, стали открыто выставлять еду (пусть даже просроченную) — боюсь, толпы "нормальных" граждан, не постеснялись бы оттеснить от таких лотков бомжей.

Это притом, что российским-то бездомным крыша над головой понужнее будет, чем индусам, или уругвайцам — при нашем-то климате. В России, зимой, снести жильё — означает убить холодом его обитателей. Но уровень подлости представителей власти столь высок, что сама мысль о том, чтобы дозволить бездомным легально жить в самодельных жилищах, кажется им дикой и абсурдной. Избиение и ограбление нищих, равно как и снос построенного ими жилья, не считается чем-то противозаконным. Бездомный в России бесправен и беззащитен, как забежавший из лесу на окраину города заяц.

Уровень правосознания и гражданской солидарности самого нашего общества, таков, что оно, в свою очередь, не очень-то порицает своих властителей. А ведь в отличие от японских "избравших свободу", российские нищие ничего не избирали. Их искусственно втоптали в грязь и насильно превратили в полуживотных.

Трудно придумать — с чем вообще можно сравнить российскую государственную систему и образ мышления её граждан. Ведь нельзя даже сказать, что у нас африканский уровень гуманизма. Насколько мне известно, в Африке никто с пеной у рта не кидается на стенку, при виде нищенских трущобных поселений. Все понимают — людям надо где-то жить. Какие бы они ни были — это всё-таки люди. Если воробьям позволено вить гнёзда, а паукам — плести паутину, то неужто можно отказать в праве на своё жилище человеку? Он что — хуже воробья, или паука? Если государство не может само предоставить жильё всем гражданам — оно не вправе мешать им самим сооружать хоть какую-то крышу над головой. Это понятно любому диктатору-людоеду из самых диких джунглей. И абсолютно непонятно представителям власти, и немалому количеству самых обычных граждан, "демократической" России… Так с чем же, или с кем, сравнить в этом плане нашу страну и её хозяев? Разве что с обезьяньей стаей — но слышал, что и обезьяны порой помогают друг дружке, демонстрируя нечто вроде солидарности…

А ведь не всегда русские были такими. Так мне, по крайней мере, кажется. Не хотелось бы ошибиться. Ведь есть многочисленные литературные свидетельства того, что когда-то наши предки терпимо и даже благожелательно, относились к убогим, юродивым, странникам (слов: "бомж", "бич", "маргинал", "деградант" — тогда не знали). Человек, бредущий пешком с одного края великой страны на другой (допустим, на поклонение Святым Мощам, в один из отдалённых монастырей), был рад, заметив мелькнувший меж деревьев огонёк. Знал — главное сделано. До людей добрался. Люди не прогонят. Уж на лавке-то место всегда найдётся. Покормят, чем Бог послал — и будут с интересом слушать рассказы странника, о виденных им землях.

Нужно ли напоминать о том, что красивейший Храм России, назван в честь Василия Блаженного — юродивого, который зимой и летом ходил в рванье и босиком. Даже Максим Горький, скитавшийся в предреволюционные, не столь уж давние и благочестивые времена, не знал слов "бомж", или "спецприёмник". И Гиляровский, тоже доживший до советских времён и вдоволь поскитавшийся в молодости, писал о том, что любой бродяга, разбойник, беглый — мог запросто переменить образ жизни. Те же бурлаки, например, часть года бурлачили, а другую часть — разбойничали. И сам Гиляровский был не в ладах с законом, что не мешало ему свободно разгуливать по стране, меняя самые разнообразные занятия. А когда надоедало — превращался во вполне законопослушного гражданина.

Так было. Не являлась Россия бездушной ордой взбесившихся обезьян. Были минусы, свойственные и многим другим странам той эпохи. Но чтобы уровень человечности скатился явно ниже обезьяньего?!.. Только в обезбоженной, лишённой представлений о чём-то святом, стране, возможно подобное.

Может быть я кого-то обижаю своими рассуждениями. Но знаете ли, у меня больше поводов для обиды на власть и на общество, эту власть поддерживающее. Так что извините…

Сегодня я никуда, ни на каком пригородном, не поеду. Просушив вещи, направлюсь на главный вокзал и (так и быть) заплатив, пойду в платный зал ожидания. Там можно чуток расслабиться. Даже телевизор имеется. Наверное опять увижу мамашу с сыном, уже долгонько обитающих в этом зале. Пожилая деревенская баба рассказывает всем и каждому, на весь зал, о том что её сын, видите ли, хочет стать милиционером. А его без взятки, в школу милиции под разными предлогами не берут. Но он своего добьётся!

М-да, у каждого своя голубая мечта…

Однажды попыталась найти сочувствия у меня. Но я заткнул ей рот не слишком вежливым вопросом: "А что — он такой тупой, что его даже в ментовку не берут?" Больше не подходит. Да и нет особой нужды — публики на вокзале хватает. Хмурая хохлушка, торгующая на рынке и ночующая на вокзале (обычное дело; простенькие дешёвые гостиницы в крупных российских городах — величайшая редкость), как-то подала сварливую реплику: "Та воно вам надо, шоб вын людын чепляв, як той пёс? Шо це таке — мылыционэр? Мыслывэць на людын! Хиба ж бильш нияких вариантив нэмае? Хлопэць файный, на шо ему ця погана лямка?!" Но мамаша на её слова — ноль внимания. А больше никто и не комментирует. Сидят, посмеиваются. Пусть тычется лбом в стенку, пока не надоест.

Моё внимание невольно цепляется за слово "файный", из тирады торговки. Словечко польское, пользуются им на западной Украине, на восточной скажут "гарный". Далековато её занесло. Орёл ведь — не киевское, а курское направление. Мимо здешних мест поезда идут в Донбасс, Крым, Днепропетровск. Впрочем — мне ли удивляться?..

Крутятся в том же зале и другие мать с сыном — тихие, молчаливые, какие-то обтрёпанные. Из Тверской области приехали, клюкву на местном рынке продают. Говорят — у них там она дешёвая, не разживёшься, а в Москве торговать не позволяют. Вот, в Орле выкручиваются.

Вечерами откуда-то появляется явный бомж — ещё довольно крепкий старик. Говорят — бывший мент. Я верю. Верю что этот мусор спился и потому теперь бомжует. На него похоже. Эта паскудная профессия навсегда оставляет отпечаток на человеке. Пускают его в зал бесплатно — так сказать, по блату. На других бомжей он глядит сычом, иной раз бурчит что-то себе под нос, матерится, даже пробует кулаками намахиваться. Но — только на тех, кто явно перед ним робеет и одет очень уж плохо. Однако, достаточно и очень плохо одетому бомжу, посмотреть ему в глаза и спокойно сказать: "Что, мразь мусорская — тебя ещё на перо не посадили?" (сам был свидетелем подобной сценки), как руки бывшего мента опускаются и глаза начинают беспокойно бегать. Выходить ночью на улицу он боится. Били уже не раз. Грозились убить. Мои знания о нём поверхностны, почерпнуты из обрывков чужих разговоров. Тех кто одет более-менее прилично, он избегает, ложась на ночь на самую дальнюю скамейку. А я одет достаточно прилично.

Крутится в платном зале и юркий старикашка, у которого есть родня в городе, есть в принципе, где переночевать. Но родня его не жалует. Да и есть за что. Старичок судимый — но это ещё полбеды. Беда в том, что он "кумовой" — на оперов работает. Вынюхивает, высматривает, в доверие влезть пытается. Вежлив и услужлив до приторности, что называется — без мыла в жопу лезет. Особая мерзость ситуации заключается в том, что как раз в доверие судимой публики, нечистой на руку, этому деятелю влезть очень непросто — его знают. Орёл не такой уж огромный город, на всю область имеются только две зоны, сидят в них в основном местные — в такой ситуации стукачу сохранять инкогнито архисложно. И кроме того, у судимых особый нюх на подобную шваль. Он опасен прежде всего для несудимых, для простых, так сказать, людей — которых сам же может толкнуть на что-то противозаконное, чтобы потом заложить. Говорят, его тоже грозились зарезать. Да что-то долго собираются…

Вещи уже малость подсохли. Ещё час-полтора, и можно будет закругляться. Спешить особо не стоит — в платном зале нет туалета. Если приспичит — надо предупредить дежурную и идти вниз. Там находится платный туалет. Поодаль, за вокзалом, у трамвайного кольца, есть и бесплатный. Но его порой на ночь закрывают. А иной раз туда наведываются опера, хватают справляющую большую и малую нужду нищету — бьют, ломают пальцы, требуя признаться в кражах с пригородных дач. Почему менты атакуют именно этот несчастный сортир, мне самому не совсем ясно. Но лучше туда не ходить. Ночью "в туалет" можно сходить у любого забора, или стены.

В общем — в платный зал лучше вселяться попозже. Притом, что сам этот зал на редкость тёплый. В подобном же зале в Рязани, можно замёрзнуть насмерть. В Туле и Курске — легко подхватить простуду, от свободно гуляющих холодных сквозняков. И даже в Брянске заметно прохладнее. Так что в Орле — почти люкс.

Трамваи ходят допоздна. Тут тоже всё нормально. Но ехать ведь надо далеко — на другой край города. Это — минус. За такой долгий путь, могут и ревизоры наведаться. Правда, они в Орле не очень борзые, но всё равно — лучше избегать подобных встречь.

Однажды, во время такой вот поездки, довелось наблюдать странное явление. На одной из остановок, в открывшиеся двери задней площадки, впрыгнула собачёнка — небольшая, рыжая, смахивающая на лисичку. Одна, без хозяина. По ней не было заметно, чтоб она заблудилась, вторглась случайно в чуждую для себя среду. Взгляд спокойный и даже вполне осмысленный…

Двери закрылись, трамвай поехал. Псинка слегка качнулась, оглянулась, отряхнулась — как актриса перед выходом на сцену — и начала обход вагона. Спокойно, не торопясь, никого не пропуская, начиная с самых задних сидений, она обошла пассажиров. Всех до единого. Подойдёт, заглянет в глаза, постоит так секунд пять — и переходит к следующему. Никакой суеты, ни одного лишнего телодвижения.

Кто-то, конечно, просто отворачивается. Кто-то достал кусок батона. Собака поставила на этот кусок лапу — чтобы он не елозил по полу — и, не виляя хвостом, не выпрашивая ничего дополнительно, спокойно съела хлеб, откусывая небольшими кусочками. Видно не была очень голодна — не давилась, не пыталась проглотить всё сразу. Или не могла легко жевать и глотать из-за старости.

Аккуратно слизнув крошки и обнюхав место, на котором лежала еда, она пристально взглянула в глаза человеку и, видимо тут же поняв, что больше рассчитывать не на что, пошла дальше.

Кто-то положил на пол пару печеньев. От них тоже не осталось ни крошки. Кто-то протянул хвостатой просительнице ладонь — видимо не пустую. Она аккуратно взяла с руки подачку… Наконец, обойдя всех подряд, остановилась у передних дверей. На остановке, едва двери открылись — тут же выскочила из трамвая. В окно было видно, как деловито оглядевшись по сторонам, собака перебежала на другую сторону трамвайных путей, к той остановке, у которой останавливались трамваи идущие в обратную сторону.

Интересно… Кто же сумел несчастной животине втолковать, что для того, чтобы не уехать за городскую околицу, ей необходимо обязательно перебежать на другую сторону путей, а не просто ждать следующего трамвая, там же где соскочила с предыдущего? О каком инстинкте тут можно вести речь? Хочешь — не хочешь, а приходится признать, что это уже какие-то зачатки разумного соображения. Вот уж воистину — "нужда всему научит"…