Пропасть

30

Неподалёку от Хабаровска я вышел из пригородного поезда (сейчас уже и не вспомню, почему). На том же полустанке, через некоторое время остановился, пропуская скорый поезд, какой-то товарняк. Я пригляделся к нему. На цистерны конечно не полезешь — и грязно, и спрятаться негде. Вагоны-холодильники обычно сопровождаются людьми. Закрытые "пульмановские" (впрочем — сейчас уже редко услышишь это выражение) в принципе, имеют люки наверху. Но эти люки обычно закручиваются проволокой, в которую продет крепкий деревянный клин. Открыть такой люк можно только при помощи лома, или крупного гвоздодёра. Мало того — снаружи, на закрытых люках могут быть установлены пломбы, целостность которых проверяется на определённых станциях. Если тебя "возьмут" в таком вагоне, то за одно только вскрытие опломбированного люка могут отправить в каталажку. А если в этом вагоне кто-то до тебя побывал и что-то слямзил, то разумеется, пропажу повесят на тебя. Ведь того кто украл — искать надо, а ты — под рукой…

Так что, остаётся один вариант — в тот же "полувагон", с высокими стенами и открытым верхом. Там конечно не повезут арбузы, дыни, или консервы. Зато и осматривать такой вагон никто особо не будет. В общем — вперёд и с песней.

В вагоне, в который я забрался на этот раз, лежали огромные деревянные катушки с каким-то кабелем. По трафаретным надписям на этих самых катушках, я уразумел, что груз идёт на Камчатку. Значит — в этом вагоне ехать ему до Владивостока. А потом — на корабль.

Камчатка мне пока без надобности. Природа конечно там прекрасная — но уж больно хлопотно туда добираться. А до Владивостока, нам с катушками по пути.

В Хабаровске вагон спустили с горки. Я в это время находился между передней торцевой стенкой и катушкой, которая от удара съехала в мою сторону. Остановилась буквально в каких-то миллиметрах от моих ног. То есть, чуть-чуть меня там не расплющило.

Только ночью наконец, Хабаровск остался позади. Товарняк на удивление быстро пропёр через Приморье. На рассвете (но ещё в потёмках) я, проснувшись, увидел портовые краны. Это был Владивосток.

Там линия впритык подходит к морю. Пассажирам сошедшим с корабля, достаточно пройти по переходному мосту — и вот они уже на железнодорожном вокзале (который, кстати, изрядно смахивает на Ярославский вокзал в Москве).

Едва я вылез из вагона, как услышал шуршание гравия под чьими-то ногами и голоса. Хватило ума быстро сообразить, что в темноте, самое лучшее — застыть неподвижно. Мимо, по другую сторону от вагона, прошли охранники с фонарями. Когда их шаги и голоса стихли, я, пролезая под вагонами, выбрался на окраину путей, а оттуда — на какую-то городскую улицу. В городе — туман, довольно сыро и зябко. Редкие прохожие, завидев издали друг дружку, резво юркают за угол, или в какой-нибудь подъезд. Видимо по части криминала, тут далеко не Биробиджан.

Днём искупался в Амурском заливе (который является составной частью залива Петра Великого). Кстати, непонятно почему здесь такие названия. До Амура отсюда далеко — примерно как от Москвы до Петербурга. И вообще, Амур впадает не в Японское, а в Охотское море. Пётр Первый (то бишь "Великий") к этим местам никогда никакого отношения не имел.

Вода в заливе, по сравнению с Чёрным и Балтийским морями, удивительно зелёного цвета. Очень сильно пахнет йодом, водорослями. Нигде на Чёрном море я не ощущал такого сильного запаха. Может быть потому что там отдыхающими всё перетоптано-перелопачено? Или потому что всё живое держится лишь в пределах стометровой глубины (глубже всё отравлено сероводородом)?..

Хотя, по степени "ласковости", Чёрное море конечно вне конкуренции. Особенно кавказское побережье между Новороссийском и Сухуми.

Пытался я проехать на электричке в Находку. Говорили, что там всегда нужны люди на рыбный промысел — и берут кого попало. Однако очень быстро понял, что в Приморье, таким как я, просто нечего делать. Практически весь край являлся запретной погранзоной. Кругом — проверка документов. Для покупки обычного билета на автобус или электричку, нужен пропуск, или паспорт с местной пропиской. По всем электричкам (вокруг Владивостока уже ходили обычные электрички), совместно с ревизорами, обязательно ходили пограничники, или милиция — документы проверяли. Там я впервые услышал из уст ревизоров удивительную фразу: "Ой, ну билета нет — ладно. Но как можно без пропуска?!.."

Этот огромный край, мог бы стать житницей, садом и огородом, для всей восточной части страны. Но, я прямо возле железной дороги видел пустые деревни, с дверями и окнами, заколоченными крест-накрест досками. Людей туда, просто-напросто не пускают. Нужен пропуск, нужно специальное разрешение. Некому работать на земле, продовольствие приходится ввозить из западных районов страны, или из-за рубежа — потому что пограничникам удобнее играть в шпионские игры на пустой территории, нежели на заселённой. Это смахивает на один из анекдотов Ходжи Насреддина, про некоего падишаха правившего где-то в районе Бухары. При известии о нашествии врагов, этот доблестный падишах приказал сжечь на пути агрессоров все кишлаки и аулы — дабы устрашить нападающих и оставить их без воды и пищи. Думаю, приморские пограничники не поняли бы этого анекдота, а действия падишаха, наверное были бы одобрены. Эти, чересчур заигравшиеся дяди, смотрят на население как на досадную помеху. Тот факт, что погранцы ничего не производят и живут за счёт налогоплательщиков — то есть, как раз за счёт тех городских и сельских работяг, которых ни в грош не ставят — никем во внимание не принимается. Впрочем, в России слово "налогоплательщик" вообще не является широкоупотребительным.

У меня иной раз даже складывалось впечатление, что в стране произошёл государственный переворот и к власти дорвалась военная хунта. Здешнее царство военных и пограничников, показалось мне ещё более скверным и маразматическим, чем диктатура обычных чиновников и милиции. На моих глазах, под Владивостоком, милицейские "жигули" на большой скорости проскочили мимо военно-пограничного поста. Через некоторое время, бодрым шагом топая вперёд, я увидел тот же самый жигулёнок — уже прижатый к обочине армейским грузовиком. Капитана милиции, вытащенного из машины, держал за шкирку какой-то лейтенант-пограничник. Рядом толпилась куча армейцев и погранцов. У меня грешным делом мелькнуло подозрение, что несчастного мента собрались колотить. Идя дальше своей дорогой, продолжения я видеть не мог…

Зато видел как во Владивостоке, неподалёку от железнодорожного вокзала, вели под конвоем, со зверски-серьёзными рожами, какую-то перепуганную бабу, осмелившуюся ходить по железнодорожным путям.

Дважды меня самого задерживали в электричках и передавали в руки милиции — как не имеющего пропуска и местной прописки. Один раз — под Находкой, другой раз — в Уссурийске. Впрочем, в Приморье того времени, попасть в милицию, означало дёшево отделаться. У ментов я, к своему немалому удивлению, встретил даже нечто вроде сочувствия. Под Находкой они сами сказали мне, чтобы я ночевал на вокзале и никуда не ходил, "а то погранцы заметут" — а утром проваливал бы куда-нибудь на товарняке, или электричке. В Уссурийске, капитан милиции (после того как я сказал, что кругом одни шкуры и стукачи, а куска хлеба ни у одной падлы не выпросишь) вытащил из кармана мелочь — сколько было в кармане — отдал мне и сказал: "Бери — я не обеднею, ты не разбогатеешь"…

Но основные трудности начинались к северу от Уссурийска. От Владивостока до Уссурийска ходили электрички — пусть и напичканные погранично-ревизорскими бригадами. От Уссурийска в сторону Хабаровска, не ходило уже ничего — электрификация заканчивалась. Заехал я в Приморье легко, а выбираться пришлось — как из трясины. Пушкин, в одном из писем жене, как-то написал: "Застрял тут — как шишка в пи*де". Вот и я в Приморье оказался в роли такой шишки. Причём — шишки голодной. В сёлах и небольших городках между Уссурийском и Хабаровском, даже бутылки сдать было негде. На попутках особо не поездишь, кругом блокпосты, проверки документов у шоферов и пассажиров, в том числе — и у пассажиров автобусов. И это — на спокойной территории, не знавшей никаких терактов!..

Под Лесозаводском, на станции Филаретовка, я опять был задержан. Подъехала милиция, сбежались какие-то дружинники. А как же — человек мимо станции идёт! Чужой! Видимо шпион…

Я прекрасно понимаю, что всё описываемое мной, смахивает на какой-то глупый анекдот. Но в том-то и дело, что именно так всё и было — без каких-либо преувеличений с моей стороны. Нормальному человеку трудно себе представить, в каких параноиков превращаются люди одержимые шпиономанией.

Я к тому времени был уставший, злой и голодный, поэтому не стесняясь в выражениях, "объяснил" им всем, что я о них думаю и где я их всех видел. Самое странное, что это имело определённо положительный эффект: какой-то полоумный старикашка, заявивший что он депутат (и правда, махал каким-то удостоверением), начал всем говорить, что это я их специально провоцирую, это тактика такая, ко мне не следует близко подходить — мало ли чего. А верить мне ни в чём нельзя, любые справки могут оказаться "липой". Кто меня знает — возможно я китайский гражданин…

Я сказал, что если к ним когда-нибудь, за каким-то х*ем, заявится настоящий шпион — при деньгах, хороших документах и на дорогом авто, — то они всем посёлком встанут раком и почтут за честь… далее выразился предельно похабно. Но результат был нулевой — зацикленные на чём-либо идиоты, трудновосприимчивы к критике.

Потом приехали погранцы. Спросили: "Оружие есть?" Я сказал, что будь у меня оружие — перестрелял бы всех дебилов на свете.

Привезли на заставу. Попробовали было (это с человеком, который 6 лет отсидел!) поиграть в игру — два следователя, злой и добрый. Но из меня вышел плохой улов. И тому следаку, который пытался напугать грозным взглядом (кстати — у Путина, в начале его первого президентского срока, была манера так глядеть. Потом видимо добрые люди сумели втолковать главе и гаранту, что "рыбий взгляд" — палка о двух концах. Научился, помаленьку, смотреть нормально. Перед телекамерами…), и тому который разговаривал задушевным тоном — я говорил, что они все в этом краю шизанутые, всем нужен врач.

"Добрый" оскорбился и насупился. Реакция "злого" была потрясающей (я ожидал чего угодно, только не этого). Он притащил свои документы, стал трясти ими перед моим носом и орать, что в школе был круглым отличником. Вон проняло-то как — дураки страшно обижаются, когда их называют дураками…

Но в принципе, я своего добился — игру им сломал, настроение испортил. Им стало со мной неинтересно. Они меня отвезли к ментам — в спецприёмник. В этом спецприёмнике я провёл одну ночь. Там не забыли меня накормить.

В наше время существует анекдотическая поговорка: "Чем больше я узнаю таможенников — тем больше люблю гаишников". Перефразируя эту присказку, могу сказать: чем больше в Приморье я глядел на пограничников и то, что они сотворили с краем — тем больше оттаивало моё отношение к ментам. Всё-таки гражданская власть — какой бы примитивной ни была — явно лучше, чем военная хунта. В своё время, один из советников американского президента Кеннеди, говорил ему: "Вы слушайте, что говорят военные — и никогда не поступайте согласно их советам. У них у всех мозги немножко набекрень, им всегда хочется чуть-чуть повоевать". От себя могу добавить: военные — это не наигравшиеся в детстве взрослые, которые не вполне отдают себе отчёт в том, что главными в стране являются вовсе не они, а те кто производит что-то полезное. Иногда вояки обижаются на гражданские власти, которые их время от времени одёргивают. Например, когда американский генерал Шварцкопф, командовавший войсками США в Ираке (во время первой иракской войны) и освобождавший Кувейт, позволил себе высказать критику в адрес руководства своей страны (оно не разрешило тогда свергнуть Хусейна и ввести войска в Багдад) — ему пришлось тут же отправиться в отставку. И это — правильно. Не страна находится на содержании у военных (или — пограничников, полиции), а военные (пограничники, полиция) — у страны. Над вооружёнными и амбициозными людьми, должен существовать максимально строгий контроль общества. В противном случае, военные (обычно ни хрена не смыслящие в экономике) возьмут власть над обществом — и превратят его в стадо нищих идиотов.

Разумеется в спецприёмнике и кроме меня были люди — разного вида и возраста. Я там долго матерился, насчёт "шкур, стукачей и козлоты". Некоторые (преимущественно горожане) качали головами и смеялись вместе со мной. Но были и пожилые, деревенские, которые ничего странного в происшествии не усматривали. "Да мало ли кто по дороге может идти — на лбу ведь не написано…"

Тут уж я сдерживаться не стал (не перед кем бисер метать): "А что можно разведать лазутчику в сраной Филаретовке? Кого еб*т пастух Ванька, или кому даёт доярка Манька?!"

— "Да х*й его знает, всяко ведь бывает…"

"Вот именно — х*й вас знает, что вы тут буробите! Вам вбили в чердаки ваши этот бред — и вы его повторяете как заведённые. Вы здесь уже все еб*нулись наглухо! Ваши занюханные деревни, псам драным сто лет не нужны. В такую вот Филаретовку, в случае войны, даже гарнизон не поставят — просто пройдут мимо, кур-свиней прихватят, баб ваших по-быстрому выебут — и дальше пойдут. И вы, суки позорные, даже скулить не посмеете, дерьмо собачье! А если те же китайцы вас чуть-чуть приласкают — вы на них работать будете высунув языки, любых подпольщиков с потрохами сдадите. Во время Отечественной войны партизаны больше всего боялись всяких лесников, да обходчиков — те людей при советской власти сдавали и при немцах то же самое делали. И вы такие! Вы все предатели потенциальные. Вас всех к стенке ставить надо!.."

Когда кто-нибудь из этих стариков ходил в туалет, я обязательно спрашивал: "Ну что — в очко заглядывал? Шпионов там не видать?" Или нарочито громко декламировал слышанный где-то стишок: "А у нас в квартире газ. А у вас? — А у нас в саду шпионы, оборвали все пионы, и насрали в сапоги. Сталин прав — кругом враги!"

Те кто со мной соглашался, выдвигали разные полуоправдательные версии. Один сказал, что обстановка нездоровая, потому что судимых в этих краях много. Другой заявил, что виной всему "проклятые бандеры" (в Приморье много украинцев, которых частично — выселяли сюда с Карпат, чтобы парализовать партизанское движение на Украине; частично — вербовали большими партиями, формируя "зелёный клин", нечто вроде приморской целины). Третий всё валил на "поганое казачьё" (имея в виду уссурийских казаков).

Но все эти аргументы были, какими-то, скажем так, малость искусственными — хоть вслух я тогда этого и не высказал. Ведь доводилось мне бывать на Украине. Ни во Львове (от которого по железной дороге, до границы ближе чем от Владивостока до Китая), ни в Ужгороде (граница проходит сразу за околицей города) не замечал ничего похожего на параноидальную шпиономанию. Возле самой границы, конечно, пограничники к людям присматриваются. Но именно пограничники — и именно возле границы. Наверное есть среди местного населения стукачи. Но нет всеобщего психоза.

И в таких традиционно казачьих областях как Дон и Кубань, такого помешательства не замечал (хотя оттуда, во времена СССР, было далеко до границ).

Среди судимых могут быть, разумеется, всякие люди. Но уж стукачество в их среде никогда не было в чести. И с чего бы им быть столь верными слугами власти?..

Наверное дело тут в беспрерывном капанье на мозги, в результате которого, распропагандированное в "нужном" русле население, превращается в стадо параноиков — независимо от этнической и социальной принадлежности.

Жутко себе представить, что в 1930-е годы, коллективным психозом была охвачена вся страна. Всё население напоминало сборище сумасшедших. Разумным людям заткнули рты. Более того — многих неглупых людей (писателей, поэтов, драматургов, режиссёров…) заставляли воспевать это сумасшествие. Школьники мечтали поймать шпиона, взрослые громили церкви, те и другие сходу верили, что вчера ещё обожествлявшиеся шишкари, вдруг оказывались агентами двадцати иностранных разведок сразу — даже не задумываясь, возможно ли подобное в принципе. Ведь начало войны профукали, миллионы людей потеряли (миллионы!) из-за того что просто нельзя было говорить вслух о грядущем нападении немцев. Нельзя было сказать разумного слова, из-за всеобщего помешательства, из-за того что толпы распропагандированных баранов, готовы были затоптать любого, кто (пытаясь спасти этих самых баранов) осмеливался произнести вслух слова запретной правды…

Сегодня, когда я слышу сетования на то, что китайцы, мол, заполонили весь Дальний Восток — мне, как русскому человеку, это конечно не очень приятно. Но я помню о том, что самая тёплая и плодородная часть Дальнего Востока, искусственно долгие годы поддерживалась в полупустом состоянии. Нашим доблестным пограничникам (вкупе с активистами из местного населения, всевозможными дружинниками) следует обратиться к китайскому правительству и потребовать себе премии и ордена — они сохранили дальневосточную землю пустой для китайцев, не пуская на неё русских. Они, по сути, и оказались китайскими агентами и предателями своего народа.

Ведь само местное население отнюдь не радовалось, не восклицало — "Ура! Нашего полку прибыло!" — увидев у околицы села, какого-нибудь бездомного русского человека. Нет — они торопились вызвать пограничников, отрабатывая те позорные гроши, которые им кидали за стукачество (была такая специальная добавка к зарплатам) и совершенно не задумываясь о том, что с той стороны Уссури и Амура, на безлюдные российские пространства, давит гигантская людская масса почти полуторамиллиардного Китая. Этот китайский котёл (давление в котором всё растёт и растёт) рано или поздно взорвётся. И рванёт не в сторону перенаселённых Индии, или Вьетнама (там спор может идти лишь за ничтожные пограничные участки), а именно в сторону полупустой России. Природа не терпит пустоты. Если Дальний Восток не освоят русские — значит его освоят китайцы. Это аксиома.

Но даже в наши дни, когда в некоторых районах Дальнего Востока китайское население в 10 раз превышает численность русских, ни один бомж не может рассчитывать на то, что приехав в те края, он получит там землю и жильё. Об этом даже и говорить как-то нелепо! И сегодня, насколько мне известно, значительные территории (в том числе — лучшие пляжи Приморья) являются запретной погранзоной. Это значит, что китайцы (у которых традиционно сильна взаимовыручка — да и правительство ихнее поощряет такую тихую экспансию), за взятку, легко и свободно туда просочатся. Для нищих и недружных русских, вход-въезд на эти земли перекрыт наглухо. Так что — не столько китайцы отнимают Дальний Восток у России, сколько российские власть имущие отдают его китайцам.

Россия уже теряет Дальний Восток. Происходит катастрофа общегосударственного масштаба. А может быть — и мирового. Получив в свои руки гигантские ресурсы российского Дальнего Востока, Китай может заговорить с международным сообществом совсем другим тоном. Ведь у Поднебесной есть люди. И людям этим свойственна громадная работоспособность, помноженная на предельную скромность в потребностях, неприхотливость в быту и покорность властям. Им только природных ресурсов и не хватает, чтобы утвердиться в качестве лидеров планеты. И это лидерство будет радикально отличаться от лидерства Соединённых Штатов — мир очень быстро это почувствует на своей шкуре…

На следующее утро выперли меня из спецприёмника. Посоветовали поскорее из Приморья выбираться. А это не так-то просто было сделать.

В конце концов, всё же дотащившись до станции Бикин, забрался я ночью в товарняк и наконец-то вырвался в Хабаровск, покинув погранзону. В Хабаровск припёрся голодный как волк — меня буквально качало. По каким-нибудь ступенькам подниматься было неимоверно тяжело. Хотелось лечь — и больше не вставать.

Начал усиленно бутылки собирать. Ко мне два мента подруливают, смеются: "Ты где-нибудь подальше бутылки собирай, а то тут на набережной некоторые слабонервные граждане гулять изволят, жалуются нам, что ты им настроение портишь…"

Я огляделся — действительно, место для меня не слишком подходящее. Набережная Амура, местный Бродвей. Много жирных уродов, слоняющихся туда-сюда, в надежде слегка похудеть, или подцепить на рюмочку секса такую же, страдающую от безделья кикимору. Им хочется жить хорошо. Им хочется жить красиво. И если голодный бомж портит своим видом окружающий ландшафт — долой бомжа, где там милиция!???

В Хабаровске надолго не задержался. Раздобыл, в конце концов, поесть — и чуть не помер. Как же хреново делается, когда наешься с голодухи! Это трудно описать — тут и тошнота, и головокружение, и резь в животе. Кажется сейчас вот упадёшь, поизвиваешься немного как червяк на сковородке — и окочуришься. Белый свет не мил. Если бы в это время случилось землетрясение — я бы наверное его не заметил.

К вечеру, правда, пришёл в себя. Долго потом сам к своему организму прислушивался — неужели действительно отпустило и всё нормализовалось?..

Оклемавшись, отъехал на пригородном в сторону Волочаевки. Просто решил, что хватит с меня Дальнего Востока. На Западе я всем чужой — а здесь пожалуй и того хлеще. Там туговато — а здесь вообще труба. Ничего родного уже не проглядывается. Нигде для меня жизни нет. Приходится лишь выживать кое-как. А выживать легче всё же на Западе. Такова уж особенность России: чем дальше от центра — тем больше бардака, хамства, произвола, безнадёжности…