Пропасть

40

Упал уже первый снег, когда я покинул окрестности "полигона" — кое-как одетый, кое-как обутый, в тени казавшийся "нормальным", на свету — явный бомж. На с грехом пополам скопленные гроши, стал покупать всякую дребедень — и продавать её в других местах. В конце концов, остановился на дрожжах. Покупал их в Льгове (Курская область), продавал — то в Орле, то в Туле. Разумеется, бизнесом это могло выглядеть лишь под микроскопом. Я просто старался окупить своё существование. При этом не пытался продавать "товар" где-то поближе — потому что пока ехал от места покупки до места продажи электричками, я отдыхал. Мой дом, мой отдых, моя жизнь — были на колёсах.

Из Льгова в Тулу можно попасть двумя путями. Первый — дизелем на Курск (слышал краем уха, что сейчас линия Льгов-Курск электрифицирована), далее электричками: Курск — Орёл, и Орёл — Тула. Второй путь: дизель-поездом Льгов — Курбакинская, ехать до станции Михайловский Рудник. Сама Курбакинская — слишком маленькая станция, туда лучше не соваться. Дизель идёт до неё лишь потому, что она является последней станцией Курской области (на "границе" с Орловщиной). Михайловский Рудник — это город Железногорск, центр добычи железной руды, в районе "Курской магнитной аномалии". Городок явно зажиточный, смотрится более респектабельным чем сам облцентр Курск, но изрядно заражён радиацией. В городе висели (а может и сейчас висят) карты районов радиационного загрязнения — хотя, возможно, что в других городах России и Украины радиационная обстановка не лучше, только местные власти не столь откровенны. Сами железногорцы сильно подозревают, что, помимо Чернобыля, радиационной грязи сильно и регулярно добавляет Курская АЭС, расположенная неподалёку (город Курчатов, между Курском и Льговом).

Железногорск находится немного поодаль от станции (до города нужно подъезжать автобусом). Милиция там на вокзале постоянно не дежурит, приезжает только время от времени и ведёт себя не слишком агрессивно. Вокзальчик небольшой и не очень-то тёплый, но ночь там кое-как передрожать можно. Частенько там же ночуют цыгане, куда-то едущие перекладными — с грязненькими мешками, сетками, баулами. Местные почему-то уверенно говорят, что эти ромалы — брянские. По каким-то неведомым мне причинам (для которых возможно есть основания), у окрестного населения сложилось мнение, что цыгане курские и орловские — зажиточные; а брянские — нищие грязные побирушки. Так это или нет — судить самим цыганам, но однажды я видел на том же вокзале богато одетую, накрашенную цыганку, которую капитан из приехавшего милицейского наряда, спрашивал, показывая на спящих в сторонке, затрапезного вида соплеменников — что мол, за люди; откуда? Цыганка брезгливо поджимала губы, уверяя, что она их знать не знает, у них тут таких голодранцев не водится… Так что, легендарная взаимовыручка цыган и их преданность свободной, кочевой жизни — явно дали нехилую трещину. Поневоле вспоминаются идеологические клише коммунистов, о расслоении первобытного общества на классы, о зарождении имущественного неравенства и всё такое прочее. Всё-таки власть денег — воистину страшна своей беспощадной силой, без сантиментов ломающей любые традиции и обычаи, если те как-то противоречат идее "капитализации" общества. Читая в Библии рассказ о попытке выведенных из египетского рабства евреев начать поклонение золотому тельцу (беспощадно пресечённой на тот момент Моисеем), я иногда думаю — а может быть это слегка завуалированный намёк на недопустимость поклонения деньгам, богатству, роскоши?.. Разумеется, нас, русских, золотой телец разобщил и отымел куда сильнее чем цыган, у которых этот процесс ещё только набирает обороты.

С Михайловского Рудника идёт пригородный поезд на Орёл. А с Орла — электричка на Тулу. Эта линия была для меня чуточку предпочтительнее, хотя бы тем, что по дизелям Льгов-Курск, часто шастает милиция. В Льгове ведь расположена зона общего режима. И зона эта, по отзывам тех кто в ней побывал — очень плохая. Сидят на общем режиме первоходочники, у которых солидарности — почти никакой. Администрация, через своих "наседок", провоцирует искусственное деление зэков аж на 96 "мастей". Я лично не могу себе представить такой идиотизм, но слышал о подобном не раз и не два — приходится верить.

Пользуясь полнейшим разделением заключённых, менты творят с ними, всё что хотят. Например — новичков из прибывшего этапа, "для профилактики", в первую очередь не в баню ведут, не на санобработку, и не нотации им читают. Нет — новоприбывших для начала бьют. Бьют зверски (у бьющих на лица одеты маски — то ли для усиления устрашающего эффекта, то ли всерьёз мести побаиваются), заставляя кричать: "я — петух!", "я — козёл!", и прочее в том же духе. Доводилось мне встречать человека, который признавался, что и он — кричал. А признавался потому что, по его уверению, через это прошли все льговские сидельцы, так что друг другу по этому поводу претензий не предъявляли (хоть на это ума хватило!).

Ну а везде где существует лагерь, всегда ощущается избыток "служивых". Поэтому толпы ментов бродят по вокзалам подобных станций и частенько шерстят местные пригородные поезда — даже тогда, когда нет никаких побегов. Однажды, например, видел в дизеле Льгов-Курск, как несколько изрядно поддатых "стражей порядка" приставали к девкам из числа пассажиров. В другой раз видел их коллег, игравших в карты и матерившихся при этом на весь вагон. Они ощущали себя хозяевами в своей вотчине. Днём на том дизель-поезде ещё можно проехать относительно спокойно, а вечером в него лучше не соваться. И на Льговский вокзал, без особой надобности, лишний раз лучше не заглядывать.

Правда, доводилось раз, видеть на том же маршруте и другую картину.

В конце вагона, у окошка, вжался в скамью худой парень в поношенной куртке и столь же невзрачных брюках. Явно старается спрятать подальше под сиденье ноги в разбитых кроссовках. Лицо такого тёмного цвета, какой бывает у людей, перенёсших сильный голод, или тяжёлую болезнь. Глядит только в окно, отвернувшись от других пассажиров.

По вагону медленно, проверяя билеты, идёт ревизор. Подходит к скамье, на которой сидит парень, смотрит на него и спрашивает: "ты сегодня ел чего-нибудь?" Тот отрицательно качнул головой. Ревизор громко обращается к пассажирам: "у кого есть какая-нибудь еда — дайте человеку!" И весь вагон зашевелился. Кто-то достал кольцо колбасы, кто-то батон, кто-то пачку печенья, кто-то ещё какую-то снедь… Парень брал и ел, не подымая глаз, едва слышно выдавливая из себя: "спасибо… спасибо…"

Такое — тоже было. Но всё же, линия Льгов — Михайловский Рудник — Орёл — Тула, была предпочтительней, хотя на ней движение поездов и не такое интенсивное, дорога занимала больше времени. Я жил на колёсах, мне некуда было особо торопиться. После тульского рынка, меня ждал сахарный завод в Льгове, на котором я закупал дрожжи — предельно запущенный, могущий служить наглядным примером того, как вредно и глупо предавать забвению собственную сахарную промышленность, увлекаясь закупками сахара на дружественной Кубе, "по политическим мотивам". Можно ведь было довести до сведения кубинцев — за 30 лет активного экономического сотрудничества — что сахар мы и сами производим, зато жители СССР не знают даже названий многих тропических фруктов и овощей (а кофе считался напитком буржуев). Пускай бы выращивали на своём острове (и поставляли в Советский Союз) то, чего совсем не было в нашей стране…

А после Льгова — опять рынок в Туле (гораздо реже — в каком-нибудь другом городе). Такая вот разъездная жизнь, которой я был, можно сказать, рад — после обитания на свалке. Постепенно заработал себе на дешёвенькую китайскую куртку, на тёплые ботинки корейского розлива, приобрёл приблизительно человеческий вид. Даже газетки стал регулярно почитывать. Уже не смотрел жадным взором на пустые бутылки. В общем — почти что оклемался…

Мне не раз доводилось читать в книгах (в основном — у американских авторов; это одна из их излюбленных тем) о том, как какой-нибудь мужественный Джо, терпит финансовое крушение, разоряется вдрызг — но находит в себе силы "подняться". Он по два месяца спит урывками, проводя всё время в офисе, стойко отражая нападки кредиторов, предельно концентрируя внимание на каждом центе, максимально сжимает в кулак остатки бизнеса, мужественно выдерживая известия о биржевых паниках. Или проводит целые дни на бирже, демонстрируя поразительное хладнокровие и стойкость характера, среди всеобщей паники. Ему приходится выкуривать по двадцать пять сигар в день и выпивать по 20 чашек крепкого кофе. Он вынужден каждое утро и каждый вечер принимать контрастный душ, из горячей и холодной воды попеременно, чтобы взбадривать свой могучий организм. Его секретарша по три месяца не получает зарплату и удерживает её на месте только вера в способности и счастливую звезду шефа.

И в конце концов, герой оказывается в полном шоколаде. Он поднимается с колен, "делает" миллионы, покупает яхту — и на этой яхте, в компании сногсшибательной блондинки (в роли которой чаще всего оказывается верная секретарша, красоты которой он раньше "как-то не замечал"), уплывает в сияющую даль.

Он — герой, заслуживший красивую жизнь. Ведь он выдержал такие удары судьбы!..

Этого бы героя — да на подмосковную свалку. Пусть бы попытался выжить и подняться с колен — на грязных бутылках, которые отмывать надо ледяной водой, до потери чувствительности рук. Да чтобы от милиции прятался — похлеще любых маньяков-террористов. Интересно было бы взглянуть на него, этак через пару месяцев подобной жизни…

Я конечно — не герой американских романов. Мои успехи смехотворны. Я не обрёл успокоения, путешествуя на личной яхте — хватит с меня и электричек с вокзалами. Меня не сопровождает соблазнительная бэби — соблазнительные бэби любят мани-мани. И я не сделал миллионов — я всего лишь вырвал для себя кусок жизни.

И вот теперь пережидаю декабрьскую стужу, на Московском вокзале "города-героя" Тулы. Здесь вообще-то два вокзала. Один (основной) — Московский. С него отправляются поезда на север (в сторону Москвы) и на юг (в сторону Орла). Второй вокзал (второстепенный) — Ряжский (от названия города Ряжск, Рязанской области). С него отправляются дизель-поезда на запад (в сторону Калуги), юго-запад (в сторону Брянска) и восток (в сторону Новомосковска). Но Ряжский вокзал — малолюдный. Там каждый человек на виду. А на ночь он закрывается. В общем — туда лучше не соваться. Московский вокзал — другое дело. Хотя электрички на Москву ходят довольно часто и проходящих поездов дальнего следования хватает, тем не менее — людей на вокзале немало. Это хорошо. Как в том анекдоте:

"Ты наверное хорошо с женой живёшь — в любви да согласии?"

— "Да какое там! Как кошка с собакой!"

"А чего ж детей столько настрогал?"

— "Так в толпе легче затеряться…"

Вот и здесь тот же принцип. Зал-то в Туле не совсем платный. С билетом на электричку в него пускают бесплатно. Но — только днём. Ночью — и за деньги не пустят. Поэтому в зал надо днём заходить — и уж никуда до утра из него не рыпаться. Так вот и сижу всю ночь (независимо от того, хочется ли мне есть, пить, или в туалет) — вместе с пассажирами, ждущими поездов дальнего следования.

Всё бы ничего, да только зал огромный, как гигантский склеп, с окнами — от пола до потолка (а потолок — высоченный). Попробуй-ка натопи такое помещеньице! Какими бы ни были горячими батареи, всё равно зябко и сквозняки гуляют.

Ну ничего, курточка у меня ещё не заношена, греет пока. Канительно только с ней, в плане стирки. Приходится на себя одевать и мыльной тряпкой оттирать. Хорошо хоть она тёмная, не маркая (такую и выбирал). Читаю вот от скуки газету. В большом интервью какая-то поп-звезда (а словосочетание-то какое интересное…) жалуется на жизнь тяжкую, судьбинушку горьку. Пятый или шестой муж не хочет алименты платить, пара миллионов баксов, вложенных в "МММ", пропала без остатка, продюсер — козёл; и вообще, вся наша жизнь — дерьмо… На другой странице какой-то политик горячо уверяет, что в России — полный ажур. Мол, в наше время, каждый человек может выбирать — где ему учиться и лечиться, в какую страну поехать отдыхать, где и каким бизнесом заниматься. Он вот, например, недавно был во Франции. И ему там очень понравилось. "А могли ли мы лет двадцать назад, мечтать о подобном?!.."

Кто их знает, о чём они мечтали лет двадцать назад. Они — не мы.

Впрочем — читаю я не очень внимательно. Пропускаю какие-то подробности, фамилии, даты. Уяснил уже, что верить напечатанному в газетах — глупо и смешно. Прошло время мечтаний о том прекрасном дне, когда вся пресса нашей страны станет свободной и независимой, а оттого — непогрешимо объективной и жутко интересной. Сегодня мне не нужно объяснять, что независимой прессы не может быть в принципе, что каждая газета и каждый телеканал, от кого-то да зависят, кому-то да принадлежат. И не факт, что зависимость газеты от какого-нибудь богатого мафиози, делает её более объективной, нежели зависимость от центральной власти. Другое дело, что центральная власть в России, сама напоминает сборище богатых мафиози. Это во-первых. А во-вторых, мне самое время думать о том, что скоро наступит новый, 1996 год. сама цифра мне относительно безразлична, проблема в том, что на новый год все железнодорожные вокзалы катастрофически (для таких как я) пустеют — равно как и пригородные поезда. Каждый человек, находящийся в такое время на вокзале (особенно ночью), вызывает удивление и пристальное к себе внимание. А милиция несёт дежурство как раз в усиленном режиме — и из-за праздника как такового, и из-за гипотетической угрозы терактов, которые, в принципе, нетрудно устроить среди скопления нетрезвого люда (хотя я ни разу не слышал, чтобы хоть одна попытка теракта была сорвана благодаря бдительности милиции — имею в виду какие-то конкретные факты, а не просто бравурные отчёты о том, что: "мы не допустили", или "благодаря усилиям милиции…"). Правда и сами милиционеры, в большинстве своём, на новый год не очень твёрдо держатся на ногах. Но это в чём-то лучше, а в чём-то и хуже — могут ведь и убить по пьянке. Так что надо крепко думать — где перекантоваться в новогодний день (а главное — в новогоднюю ночь, которая, для бездомных, — самая ужасная ночь в году). Благополучно пережить новогодние праздники — это равносильно преодолению знакового рубежа. Вот я и думаю, поёживаясь от вокзальных сквозняков — как этот рубеж преодолеть…