Пропасть

47

Между прочим, в ту кошмарную зиму, находил я время и силы бродить по многочисленным благотворительно-правозащитным организациям. А как же — их ведь в одной только Москве сотни полторы (кто не верит, пусть посмотрит адресно-телефонный справочник): государственные, общественные, религиозные… И все они вроде как призваны помогать бедным, бесправным и обездоленным.

Вот я и начал поход по этим конторам (что-то вроде генеральной ревизии). Наверное, после этого смог бы работать в Москве экскурсоводом. Даже наловчился в метро бесплатно прошмыгивать — хоть это и не так-то просто.

Однако пришлось убедиться, что все (или почти все) такие заведения, созданы в основном для самопрокорма, саморекламы, или для защиты интересов небедных клиентов. Их можно условно разделить на три "категории". Первая — это организации "виртуальные". В справочниках их адреса есть, но найти кого-либо по этим адресам почти невозможно. Окрестные жители только плечами пожимают — не слыхали, мол, о таких. Телефоны, указанные в тех же справочниках — не отвечают.

Вторая "категория" — это навороченные офисы, с телекамерами по стенам и амбалами-"секьюрити" на входе. Будешь рад, если уйдёшь оттуда подобру-поздорову.

Третья — это, как правило, конторы религиозные (в основном — от протестантских конфессий). Там вашему приходу очень-очень рады. У встречающих — улыбки до ушей ("американская улыбка" — оскал, демонстрирующий целостность, крепость и белизну зубов). Вашу робко протянутую руку, горячо жмут сразу двумя своими. Называют вас братом. Читают вам душеспасительную лекцию (что-нибудь из жизни некоего Джонни, из штата Айова — который был плохим парнем, курил марихуану, не слушал маму с папой и ни во что не верил. Но однажды Джонни вдруг осенило, что он ведёт неправедную жизнь. Он встал на колени, покаялся — и теперь у него свой дом в штате Канзас и доход два миллиона долларов в год). У вас спрашивают, слышали ли вы что-нибудь про Христа (таким тоном, как будто Россия — это далёкий остров в Тихом океане, населённый потомственными буддистами) и знаете ли вы, что он умер за ваши грехи? Предлагают покаяться (о чьём-либо покаянии перед вами, естественно, речь не идёт). Потом вручают какую-нибудь брошюру, с набором прописных истин. И… выпроваживают. Топай дорогой брат — туда, откуда пришёл. Приходи в следующий раз обязательно (если не замёрзнешь насмерть где-нибудь под забором, если не убьют тебя в каком-нибудь подъезде и если сам от безысходности не повесишься). Мы тебе потом другую брошюру дадим — в два раза толще. Ты ведь нам теперь не чужой…

Впрочем — и на брошюру не всегда стоит рассчитывать. Помню, как-то забрёл в Брянске к баптистам "на огонёк". Уж не знаю, какая блажь накатила. Попросил чего-нибудь почитать. Не дали. "Ты — говорят — наверное торговать нашими книгами хочешь". Интересно — кому это в наше время можно загнать религиозные брошюры баптистов?..

Вот иеговисты — те на этот счёт не заблуждаются. Брошюрки и журнальчики свои — даром раздают. Но эти ребята подходят только к тем, кто выглядит прилично. Если ты одет как бомж — можешь не опасаться, тебе эта беда не грозит. Вот когда принарядишься поприличней — тогда тебя атакуют. И обязательно поинтересуются — как бы к тебе домой прийти, навестить, так сказать, дорогого брата, Библию ему разъяснить. А то ведь без них ты в ней ничего не поймёшь. Её ведь вообще никто кроме иеговистов не понимает. А между тем конец света уже не за горами. Вот-вот всё медным тазом накроется. И все кто не марширует в ногу со "Свидетелями Иеговы" — в ад сразу пойдут. Так что пусть дорогой брат хорошо подумает…

Бывают конечно и исключения. Поехал я раз в район Казанского вокзала. Говорили что там, где-то на задворках, бездомных кормят бесплатно. Суп дают, кашу, ещё что-то. И даже одежду-обувь подбрасывают. Организовал это дело какой-то эфиоп. Приехал человек из Африки, поглядел на русских нищих — и ужаснулся. Заведя в России кой-какой бизнес и заручившись поддержкой каких-то западных благотворительных организаций, стал добрый сын чёрного континента, спасать от голодной смерти русских людей. Больше ведь это сделать некому.

Вообще-то я никогда в жизни не попрошайничал и в очередях за бесплатной миской похлёбки не стоял. Есть для каждого человека своя красная черта, перейдя которую, он из человека (пусть даже плохого) превращается в человекообразное животное. Кто-то перестаёт быть человеком в лагере — когда становится стукачом. Кто-то утрачивает духовное родство с людьми, садясь на иглу, или попадая в рабскую зависимость от бутылки. А кто-то протягивает руку за милостыней. И здесь важно одно условие: если самого человека внутренне корёжит, когда он попрошайничает — это значит, что не всё ещё потеряно. Если у человека выпрошенный кусок застревает в горле и он клянётся себе, что просил милостыню в последний раз в жизни (даже если ещё пару-тройку раз эта клятва будет нарушена) — значит, внутренний стержень человека ещё не сломлен (хоть и погнут). Ведь и женщина далеко не каждая, после изнасилования становится падшей. Но если человек просит спокойно, без душевной муки; просит тогда, когда можно без этого как-то обойтись — на нём можно ставить крест.

Впрочем, что-то я углубился в философию.

Немного в стороне от Казанского вокзала, действительно, начинали уже (к моменту моего приезда) собираться нищие. Странное дело — они возникали, как бы из ниоткуда. Вроде улица почти пустая (насколько может быть пустой московская улица — пусть и малозначительная), жмутся к забору 5–6 оборванцев… Глядь — а их уже 10–12. Причём, по обе стороны от ворот, таким образом растут (словно два снежных кома) две "группы". С одной стороны мужчины, с другой — женщины. Среди последних, иные и с детьми — кто с грудными, а у кого уже и школьного возраста. Не надо быть доктором психологии с двумя дипломами, чтобы глядя на них, понять — никакой школы эти дети от роду не посещали. Более того, вглядываясь в их лица и вслушиваясь в разговор, невольно приходишь к выводу, что это какая-то особая порода (слово "нация" здесь как-то не подходит) людей, совершенно чуждая, не просто русским (хотя по облику — обычные русаки), а вообще землянам — будто инопланетяне, с абсолютно обособленным душевно-психическим устройством. Тут всего словами не выразить, это нужно видеть. Просто невероятно, какая пропасть отделяет, с рождения бездомных людей, от "обычного" общества (в том числе и от бездомных — но не от рождения)!

И эта "женско-детская" сторона, тоже растёт, будто тесто подымается. Люди незметней тараканов изо всяких щелей материализуются.

На улице вроде не очень-то и холодно, но зима есть зима, ветерок то и дело взвихривает позёмку, стояние на месте снижает сопротивляемость организма, тело как-то постепенно начинает трясти мелкой дрожью, зуб на зуб перестаёт попадать…

А ворота по-прежнему закрыты и за ними всё тихо и глухо. Тем временем, обе толпы увеличиваются на глазах, прирастая самыми странными фигурами. Вот жмётся к забору какой-то щуплый чукча в валенках, подвязанных верёвочкой. Никто бы и не знал, что он не калмык и не киргиз, но ведь сам рассказывает, как лётчики какого-то "грузовика" (так "на северах" грузовые самолёты именуют) втихаря, из жалости, "подбросили" дитя тундры с Чукотки до Москвы. И так оказывается бывает.

Только почему он вообразил, что в Москве ему будет лучше чем на родине?..

Трое помятых-потёртых-испитых мужичков, обмениваются впечатлениями о посещении кучинской свалки. Причём, каждый по-своему явно склонен к преувеличениям — общая беда всех нищих, которые готовы битый час рассказывать, как однажды наелись от пуза и упились в стельку, "забывая" пояснить, что перед тем неделю с голоду пухли. Чукча слушает разинув рот — аж кажется, что глаза у него шире становятся и уши в сторону рассказчиков самостоятельно, на манер локаторов поворачиваются. Видимо начитался газет, в которых расписывают порой, как на подмосковных свалках нищие чемоданы денег находят (или, разнообразия ради — оружие, трупы, ордена…) — да уж не потому ли в Москву прорваться умудрился?

В другой группке — публика поблатней, попохабней. Один — здоровенный верзила — скалясь щербатым ртом, юморит насчёт того, что в какой-то зоне (он называет в какой именно) в Коми, ему уже наверно прогулы пишут — аж на три месяца на свободе задержался!

Другой (худой как жердь, с кадыком кошмарной величины и погнутым от чьего-то удара носом) говорит (постоянно сплёвывая) что ютился в последнее время где-то у жириновцев, исполняя какие-то поручения. Третий тоскливо замечает, что "наверно и Жирик, если к власти придёт, про нас не вспомнит". — "Да кому ты нахуй нужен — вспоминать о тебе! Скажи спасибо, если к стенке нас всех не поставят!.." Собеседники дружно смеются.

Поодаль сцепились два дряхлых дедка (судя по уровню мата — не раз судимые). Оба едва на ногах стоят, не совсем на людей-то похожи; обоих почти что ветром качает. Тот и другой, взаимно грозятся друг друга непременно на британский флаг порвать, наизнанку вывернуть, шкуру снять и на забор выкинуть, во все дыры отыметь… Все эти кошмарные угрозы изрыгаются старческими дребезжащими голосами, похожими на скрип ржавых петель садовой калитки. Один бравирует тем, что сидел на такой-то зоне (по его мнению — крутейшее место), другой с презрением ответствует, что тянул срок в ином (видимо ещё более крутом) лагере и знал самого такого-то (называется какая-то дурацкая кличка, долженствующая морально уничтожить противника, не общавшегося с такими знаменитостями)…

В одной из книжек Киплинга про Маугли, я как-то читал описание стычки двух обезьян, каждая из которых готова была порвать в клочья супротивницу — но, одна из них забыла обо всём на свете, увидев проползавшего мимо жирного жука; другая в это же время узрела аппетитную гусеницу. На этом стычка была исчерпана.

Не знаю уж как там у обезьян, а у стариков произошло как раз что-то подобное. Исчерпав запас ругательств, каждый уставился выцветшими мутными глазами в одну точку, будто вспомнив о чём-то. Больше их не было слышно.

Зато раздались вопли неподалёку: какой-то отвязный кавказец лет двадцати (скорее всего дагестанец), демонстративно расталкивая стоящих, протиснулся вперёд, двинув плечом безучастную ко всему фигуру в драном чёрном пальто, опирающуюся на костыль. С неожиданным проворством, "фигура" треснула дагестанца костылём меж глаз. Джигит завыл по-бабьи и осел на снег. Глаза сошлись на переносице, по лбу потекла струйка крови…

Впрочем — все эти страсти как-то терялись, в ставшей уже огромной толпе. В свою очередь, с "женской" стороны слышался какой-то истерический визг, похожий на кошачий — сопровождаемый однако, вполне человеческим, отборным трёхэтажным матом…

Ворота как-то вдруг распахнулись. И началось то, что можно представить себе приблизительно, лишь глядя на стадо голодных животных, ринувшихся к полной кормушке. Вмиг оказалось, что никакие представления об очереди тут не действуют и занимать эту самую очередь было совершенно бессмысленно. Крик, рычание, мат, гвалт, потасовка… Я много раз читал и слушал речи всевозможных правозащитников, возмущённых тем, что происходит где-то в далёкой Чечне, или жуткими страданиями несчастных гонимых миллиардеров. Но почему никто не удосужился снять на видеокамеру то, что творится при раздаче бесплатной пищи бездомным — практически в центре Москвы? Причём, пищи плохонькой — постной баланды и безвкусной кашицы. Насколько мне известно, такие "пункты питания" действовали также возле Курского вокзала и ещё в двух-трёх местах (по Москве). И нигде никто не потрудился создать хоть самую примитивную столовую, хотя бы в крупной палатке, где люди могли бы поесть сидя и в относительном тепле (допускаю, что сейчас что-то такое где-нибудь и появилось — но в таком случае туда не допустят всех бездомных; обязательно будут пускать лишь по специальным талончикам, со скрипом выдаваемым в каких-то конторах).

До какого же скотства доходит голодный человек!..

Одежду с обувью перед нищими вываливали из мешков прямо на снег. Это был настоящий хлам — видимо аккурат с помоек.

Так или иначе, но я для себя усвоил накрепко — ходить в такие места не следует. Ходить сюда — значит опуститься, деградировать и, в конечном счёте, перестать быть человеком. А за хламом на свалку можно и самому съездить.

Помнится, сразу после освобождения из ливенской зоны, будучи проездом в Орле и имея в запасе время до нужной мне электрички, решил зайти в молитвенный дом к баптистам (возможно это были пятидесятники — разница между ними очень небольшая, я могу ошибаться).

Посидел, послушал. Хорошо говорят люди. Толково. На живом русском языке. И стоять всё время, во время богослужения, не требуется. Для прихожан лавочки удобные поставлены. Правда, некоторые Православные священнослужители тоже не слишком принципиально требуют от паствы непременного стояния на ногах. Как выразился один священник: "Лучше сидя думать о Боге, чем стоя — о ногах". Но такой "либерализм" — скорее исключение, нежели правило. Доводилось встречать в Подмосковье одного доброго батюшку, который со строгим лицом говорил прихожанке: "Сдохни — но службу выстои!.."

Хотя коробит порой ощущение, что протестанты слишком уж "легко" к богослужению относятся — почти как к шоу. К тому же орловский пастор, что-то уж чересчур много распинался о том, как ему предлагали переехать жить в США — а он отказался. Ну да Бог с ним.

После окончания службы, я потихоньку пошёл к выходу. Ко мне, однако, подошёл человек, видимо "специализирующийся" на "работе с новичками". Спросил — кто, мол, откуда? Я не посчитал нужным скрывать, что только вот освободился, еду в Тульскую область, буду пытаться там где-нибудь на работу устроиться. Он дал мне несколько адресов в Москве, по которым я могу обратиться за помощью, если совсем уж жизнь прижмёт и если в Москву каким-то ветром меня занесёт.

И вот зимой, уже после "колхозной эпопеи", отыскал я в записной книжке (истрёпанной и чудом не потерявшейся) эти адреса. Первый из них — "Миссия в Иисусе". Располагалась (а может и сейчас существует) на Люблинской улице. Это бывшие заключённые, по мере сил помогающие зэкам находящимся в лагерях и тем кто после освобождения оказался в тяжёлом положении. Пытаются также оторвать алкоголиков от водки, а наркоманов от наркотиков.

Непросто было к ним добраться — на окраину Москвы (тогда я ещё плохо знал город). Но разыскал всё-таки. И не только я. Собралось в тот день, вместе со мной, человек двадцать таких неприкаянных визитёров. Дали нам всем хлеба, сала, кой-какую литературу. Была и небольшая проповедь. Но — резко отличавшаяся от того, что я слышал раньше. Никто не пытался втолковывать, что бродяжничать — плохо, а работать — хорошо. Эти люди действительно знали жизнь и не тратили время на бормотание чепухи. Выступал перед нами бывший бомж, скитавшийся в своё время не только по России, но и по всей Европе (если я верно уловил по кой-каким оговоркам, побывавший даже в рядах "иностранного легиона"). Разумеется, он не призывал нас вернуться к "нормальной жизни" — мы бы и без него не отказались. Он поставил вопрос по-иному. — "Вас затаптывают, вам плюют в лицо, не считают вас за людей. Но именно это говорит о том, что вы — не от мира сего. А раз не от мира сего — значит от Бога. Вы — Божьи люди. Следовательно — оплот Христа, агенты Христа в этом мире, пребывающем под пятой сатанинской оккупации. Вы — люди Христа, солдаты Христа. Значит — вы не одиноки. Там — за небесной линией фронта — пребывает руководство ваше, командующий ваш, ваш законный и могущественный Президент — Иисус Христос. Выше голову! Вы — передовые отряды Христа. За вами — несокрушимая сила. Сила — которая просто обречена на победу. В этом абсолютно глупо, совершенно бессмысленно сомневаться. Те, кто против вас — обречены на поражение. Они уже списаны со счетов жизни. Они уже — мертвецы. Живые мертвецы. Они ещё ходят по земле, что-то там едят, о чём-то там говорят, над кем-то ещё пытаются смеяться. Но от них уже несёт мертвечиной. А вы — бессмертны. Вас невозможно убить. У вас впереди — вечная жизнь. Вам абсолютно не о чем беспокоиться. Вы — привилегированные, особо отмеченные, счастливейшие люди на земле. Вы — гвардия Иисуса Христа. Будьте горды этим! Держите марку! Ведь вы — лучше всех остальных! Вы — соль земли!.."

Надо признать — этот человек умел находить доходчивые слова и выражения. Никогда ни в какой радиопередаче, ни в каком телевизионном или газетном выступлении, я не слышал и не читал, похожих по силе воздействия проповедей, со стороны самых маститых священнослужителей. Притом, что этот человек не был облечён никаким саном.

Конечно, шмат сала, буханка хлеба и ободряющее слово — не Бог весть что. Но если бы во всех подобных (религиозных и правозащитных) организациях, помогали хоть так!..

Кстати — там же, на Люблинской, мне настойчиво посоветовали снять ксерокопию со справки об освобождении (я согласился, копия была снята), потому что очень уж упорные слухи ползли по Москве о том, что милиция, по негласной указке "сверху", рвёт эти самые справки, дабы бездомные уж совершенно точно не могли нигде на работу устроиться, как-то где-то за жизнь зацепиться (даже теоретически), поскорее вымирали бы — или попадали обратно за решётку. Я лично уверен, что действительно было такое указание с начальственных высот — уничтожать нищих. Никогда никто меня не убедит, что имела место отсебятина со стороны отдельных ментов.

По второму из адресов, записанных в Орле, находилась правозащитная организация, расположенная неподалёку от метро "Медведково". Организовал всё это дело депутат Бабушкин, объединивший вокруг себя добровольцев-адвокатов. Эти люди, после своей "официальной" работы, приезжали в вышеупомянутое заведение, где, примерно с обеда и до глубокой ночи (порой — до часу!) принимали бесплатно целые вереницы посетителей — в первую очередь бездомных (но и не только их). Я и сегодня готов кому угодно сказать, что на тот момент, никаких правозащитников кроме Бабушкина, в России не существовало. Многочисленные и голосистые, но чисто виртуальные, чеченозащитники и олигархозаступники — не в счёт.

Именно у Бабушкина я впервые не был отфутболен и не завален ворохом красивых бессмысленных советов. Люди, которым я обрисовал свою проблему, принялись активно названивать по разным адресам, организовали депутатский запрос в московский ОВИР, снабдили меня кучей справок и объяснили что делать. В ОВИРе сначала хотели от меня слишком дёшево отделаться — послали в Ливны (видимо надеясь, что я туда не поеду) с кое-какими бумагами (дескать, пусть там мне выправляют паспорт). Но Орловская область не так уж далеко от Москвы (впрочем, это мне так "повезло" — а каково тем, кто сидел где-нибудь в Забайкалье?). Пригородными, всего две пересадки — в Туле и в Орле. Добрался я до этого райцентра, пришёл в местный РОВД. А там — поголовная пьянка, уж не знаю по какому случаю (может у них это — без каких-то особых случаев, "на постоянной основе"?). Прямо в коридоре менты лупят какого-то замурзанного мужичка. Один из стражей порядка, с красным, будто свекольным лицом и выпученными глазами, еле стоя на ногах, старательно пытается попасть какой-то книгой (уж не уголовным ли кодексом?) мужику по голове…

На меня дежурный посмотрел, как на невесть откуда свалившегося марсианина. Вызвал какого-то капитана. Тот покрутил привезённые мной бумаги, нацарапал пару дешёвых отмазок и велел ехать назад в Москву. Но к этому я был готов, рук не опускал. Чувствовал, что то-то там хрустнуло, в глухой круговой блокаде.

Прикатил опять в ОВИР (в который ходил пешком, от железнодорожной платформы "Калитники", курского направления — денег было в обрез, не до метро). Там почесали репы, пошушукались — и послали меня в Орёл.

Видимо поняв что так просто не отвяжусь, овировцы действительно созвонились с Орлом и малость на облцентр наехали. Поэтому, сокрушённо вздыхая (как будто от сердца отрывали!) в Орле мне паспорт, наконец, выдали — буквально через день после моего приезда. Вон оказывается, как всё просто-то!..

Так я обзавёлся документом, на который всегда имел право. Не сомневаюсь, что если бы какая-то фирма (не государство, а лишь отдельно взятая фирма!) вздумала издать рекламный буклет — красочный, многостраничный, на хорошей глянцевой бумаге — то довольно скоро (максимум через неделю) этот буклет раздавали бы (чуть ли не силком суя в руки) бесплатно, всем прохожим, возле всех станций метро, настырные молодые люди с улыбками до ушей. А тут какая-то несчастная краснокожая паспортинка, которую государство (целое государство!) обязано (именно обязано — ведь оно само эти паспорта изобрело) выдать всем своим гражданам. И эту сраную книженцию люди вынуждены у государства вымаливать, чуть ли не на коленях — притом что она, по большому счёту и нахрен не нужна. Живут же без паспортов люди во всех нормальных странах. Например — в США, Великобритании, Греции… Там используются лишь загранпаспорта — сугубо для выезжающих за рубеж. Ничего — не помирают.

Кстати, паспорт бездомному выдаётся "пустой" — без прописки, без регистрации. Толку от него не особенно много — надо ведь как-то объяснять отсутствие этих самых прописок-регистраций (в стране, именующей себя демократической). Приходится показывать заодно уж и справку об освобождении. А она для потенциальных работодателей — что икона для чертей. Этой справкой система МВД как бы метит человека, предупреждая все иные "конторы": это наш раб, его у себя не привечать, мы его просто погулять выпустили, в отпуск краткосрочный. Руки долой от чужой собственности!

Однако, неожиданно для меня, паспорт стал моим спасителем — хоть и совсем не в том смысле, какой можно было бы предполагать.

Ночёвки на цементных полах подъездов, ударили в конце концов по здоровью. Не знаю что со мной приключилось — может быть пневмония, может что-то иное. Но чувствовать я себя стал, всё хуже и хуже. Тяжко было даже просто ходить по ровной дороге. В Орле платный зал тёплый и более-менее спокойный. Приехав в город из-за паспорта и ночуя в этом зале, я уберёгся от дополнительных ночёвок в убийственных условиях. А получив паспорт, должен был решать для себя нешуточную задачу — что дальше? В подъезды — нельзя, и так уже всё плывёт перед глазами. Но где-то ведь надо жить и кормиться!

Пришла в голову идея — попробовать сунуться в какой-нибудь из монастырей. Может где-нибудь и приютят. В самом деле — почему нет?

Монастырей на Орловщине я не знал. Но в соседней Калужской области их несколько штук. Например — знаменитая Оптина Пустынь.

Еле передвигая ноги, порой забывая куда я вообще иду — добрался пригородными до Брянска. Оттуда — до Сухиничей. В Сухиничах пережил на вокзале настоящую ночь кошмаров. С одной стороны — впадая по временам в забытьё, видел какие-то нелепые полусны-полувидения. С другой — на вокзале в ту ночь происходила облава. Хватали каких-то потрёпанных мужичков, крутили им руки, волокли в "автозак", стоявший неподалёку. Почему не обратили внимания на меня? Тому, на мой взгляд, есть два разных объяснения. Первое: мне всё было по барабану, я никого не боялся, будучи в полуживом состоянии. И это отсутствие страха, возможно подействовало на ментов так же, как оно действует на собак — то есть, "нейтрализовало" их агрессивность. Рассуждать так, наверное не совсем тактично. Но пусть со мной поспорит тот, кто сам имеет опыт бродяжьей жизни и частого общения с представителями закона.

Второе объяснение заключается в том, что в Сухиничах расположена зона (причём, "образцово-показательная", с паскуднейшим уровнем режима, по отзывам всех кто на ней побывал). Не исключено что те, кого хватали, бежали из лагеря — и менты точно знали, кто им нужен. Но беглые обычно хорошо понимают, что на вокзал соваться — очень глупо. Именно там, в первую очередь, их и ищут. На вокзал может сунуться одиночный беглый глупец. Но — целая группа идиотов?.. Конечно — зима, холод и всё такое. Но могли ведь просто костёр в лесополосе развести. В общем — не знаю…

От Сухиничей доехал автомотрисой до Козельска. Там оказалось, что до Оптиной Пустыни нужно топать километра четыре. Монастырь не в самом городе находится.

А у меня уже и сил нет. И денег — тоже.

Но двинулся кое-как. Шёл как зомби, "на автопилоте". Ноги передвигались как-то отдельно от тела. Аж самому интересно было — сколько они ещё двигаться смогут? На сколько их "ресурса" хватит?..

Самое удивительное — дошёл. Неприятно поразило (но и приободрило, заставило сжаться в кулак) наличие милицейского поста на входе. Ладно — зашёл. Поговорил с привратником (не уверен, что правильно называю должность этого монаха). Выяснилось, что мест у них нет и вообще они людей без прописки к себе не берут. Покормили, правда. Только я почти ничего не ел. Ложкой водил около рта и думал: за воротами подохну. Ведь не дойду до станции — это уж точно…

Но, повезло. Какой-то служебный автобус собирался отъезжать в сторону города. Люди в него садились. Ну и я влез. Иначе действительно — упал бы в снег где-нибудь у дороги.

От Козельска доехал до Сухиничей (опять же, везло — ревизоры нигде не ссаживали). Там залез в электричку, идущую на Калугу. Доехал до станции Тихонова Пустынь. Если бы изначально знал, насколько там далеко до монастыря — не дошёл бы. Но уверили, что — близко. И я побрёл…

Дорога хорошая. С обеих сторон стоит угрюмый, заснеженный лес. Где-то дятел стучит. А сердце стучит-забивается ещё громче. Иду-иду-иду…

Мысли в голову лезут: "вон до того поворота дойду, если за ним ничего — упаду… Но ведь могут подобрать. А машин — очень мало. Пока подберут, руки-ноги отморожу, калекой останусь. Значит — нельзя падать. Лучше в лес зайти и на суку повеситься… Но ведь самоубийство — грех… Так всё равно же кранты — разница в какие-нибудь полчаса-час…"

Дошёл до поворота. Впереди по-прежнему пустая лента дороги.

Но вроде ноги ещё не отказали? Ну-ка: как там правая нога? Слушается?.. А левая?.. Ну тогда — до следующего поворота. Если за ним пусто — тогда уж точно в петлю…

Но, поворот чередовался за поворотом, вокруг по-прежнему высился лес, а я всё двигал и двигал ногами.

В этот день, видимо довелось мне на ногах перенести кризис.

Уже впотёмках дошёл до монастыря — отмахав километров двенадцать. Там торопились к службе, поэтому (явно рассчитывая на отказ) скороговоркой спросили: "Есть хотите?"

Во мне уже зародилось какое-то озлобление, я начал понимать "систему." Вроде, по дороге, ни о чём "постороннем" не думал и думать не мог — но мозг "сам собой" делал определённые выводы. Поэтому, твёрдо глядя в глаза пухленького монаха, не отводя взгляда, заявил: "Есть — хочу. И очень сильно. Мне тяжело терпеть".

"Да?"

— "Да."

Вообще-то, это было почти неправдой. Еды больной организм особо не просил. Но, апатия начала потихоньку отступать. Стал прорезаться в поведении какой-то стержень.

Поставили мне поесть (уж не помню в деталях, что именно там было). Ушли на службу. Я остался в столовой один. Начал буквально насильно впихивать в себя еду — даже подталкивая пальцем: "Так надо; надо жрать; иначе — крышка"… Боялся — только бы не стошнило от насилия над организмом, только бы не вырвало. Но ничего — пронесло.

Потом, после службы, состоялся разговор с настоятелем. Объяснили мне, что без прописки у них нельзя. Но на ночь, так и быть, оставят.

Отвели в помещение — нечто вроде гостиницы. Обшарпанные стены. Целый ряд коек, застеленных предельно замызганным бельём. Обилие тараканов. Но — тепло. Народу много. Окрестная нищета. Причём — нищета прописанная, не бомжи. Спрашивают закурить. Говорю что не курю. Огорчаются. Рассказывают, что все они при монастыре — в качестве дармовой рабсилы. За миску похлёбки пашут. Работать их заставляют целый день. Если не наберётся столько полезной работы — заставят снег с места на место перекидывать. А потом — обратно.

При этом работягам всё время внушают, что им оказывается величайшая милость — возможность поработать во славу Божью. А кто чем-то недоволен — тот жалкий грешник. Курить не дают — как можно! Даже в тюрьмах и спецприёмниках, менты курева обычно не жалеют для тех кто их обрабатывает. А монастыри — особый случай. Многие монастыри только и держатся — трудом нищеты. Разве ж монахи работать будут?! Они — то молятся, то интриги друг против друга плетут. Как пауки в банке. Каждый второй — вообще неверующий. Среди этой братии — кого только нет! Даже менты бывшие…

Я засыпаю, слушая приглушённый говор монастырской рабсилы. Чувствую, что мне вроде легче становится.

Утром выставили меня за ворота. Как я понял, здесь опасаются ранее судимых — как людей, теоретически способных посеять какие-то семена недовольства.

Сам я становлюсь чуточку умнее. Пешком уже не иду. Внаглую лезу без всяких билетов в автобус — и доезжаю благополучно до Калуги. Там сажусь на электричку и еду до Москвы. Берегу силы буквально на каждом шаге. Где-то читал, что раньше в Средней Азии, прежде чем рыть арык, делали так — нагружали тяжелейшей поклажей осла и пускали его в ту сторону, куда должна течь вода. Животное инстинктивно шло так, чтобы не сделать ни полшага вверх — только вниз (даже если этот уклон был практически незаметен для человеческого глаза), по кратчайшему маршруту, экономя каждую каплю сил. Потом, по тому пути которым проковылял ишак, рыли канал. Вот я так же точно экономил каждую каплю сил. И чувствовал, как организм выкарабкивается…

В Москве, неподалёку от Киевского вокзала, совершенно случайно познакомился со священнослужителем, который оказался настоятелем небольшого женского монастыря в Подмосковье. Не вдаваясь в подробности, я упомянул о своих плутаниях по монастырям. Тот предложил мне поехать с ним… А почему бы и нет? Что мне терять? Хоть уже и охладел, в целом, к своей монастырской затее — но зима-то ещё не кончилась.

В этом монастырьке я и перекантовался до начала весны (реальной, а не календарной). Малость подкормился, отдохнул. Но именно — малость. Жизнь в монастыре — это существование в условиях эксплуатации. Причём эксплуатация эта особенно паскудна тем, что прикрывается именем Бога. Сами монахини — полдня молятся, полдня сплетничают. Ну иногда что-нибудь и делают — охая и ахая. Вообще, что монахи, что монахини — это прежде всего бездельники (за исключением редких энтузиастов). И даже молитвы для них — тяжкий труд, выполняемый обычно с неудовольствием и кряхтеньем. Вряд ли Всевышнему угодны такие потуги.

Во всём монастыре я был единственным человеком, прочитавшим Библию полностью, от корки до корки. Причём — добровольно, ещё в зоне. В монастыре никто к этому не стремился.

Кроме того, замкнутое однополое существование, накладывает нездоровый отпечаток на взаимоотношения людей, не наделённых к тому же особо развитым интеллектом (главное развлечение монашек — чтение, тайком от "батюшки", журнальчика "МК-Бульвар"). Справедливости ради следует сказать, что анекдоты о любовных похождениях монахинь — ерунда. С этим действительно строго. Но, психика человеческая так уж устроена, что мужчины без женщин и женщины без мужчин, немножко дуреют и становятся не совсем адекватными в мышлении и поступках. От этого никуда не деться. Видимо староверы более правильно поступают, уходя от людей — либо одиночками, либо семьями. Действительно, если тебе люди поперёк горла встали (бывает и так, очень даже понимаю) — уходи от них один, в полное одиночество. А если просто хочешь жить в обществе верующих, близких тебе по духу и мировоззрению людей — так и живи в деревне, населённой единоверцами, в том числе и женщинами. Создавай семью. Почему нет? В конце концов, Библия неоднократно, ясно и чётко, повелевает людям: "Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю". А вот чего-то однозначно противоположного в ней нет. Абсолютно…

Ушёл я из монастыря в апреле. Причём, ушёл — в чём прибыл; только в ещё более обтрёпанном. Ведь работал в своей одежде, рассчитывая на ту хорошую, которую мне дали в монастыре. А хорошую, при уходе — не отдали.

Эта подлость наглядно объяснила мне, почему после 1917 года, русские крестьяне с лёгким сердцем громили монастыри. В самом деле: если где-то что-то происходит — значит, на то есть причины. Разве Православная церковь в России когда-нибудь выступала против крепостного права? Разве она не была одним из ответвлений государственной власти?

И сегодня, возрождающаяся церковь спешит наступить на те же грабли, млея в объятиях государства и теряя авторитет в народе.