Пропасть

3

Наконец, я — за воротами лагеря. Помню, в какой-то французской книжке, вычитал рассказ об освободившемся из тюрьмы узнике, который окидывал радостным взором расстилавшиеся перед ним холмы, леса и поля. Вчерашнему французскому зэку хотелось бегать и скакать, приплясывая и напевая весёлую песенку…

В Коми зимой особо не попляшешь: узенькая тропинка протоптанная в снегу, вьётся меж сугробами, иные из которых — в рост человека. Идёшь, словно в траншее. Ярким пятном на бело-сером фоне полыхает красный флаг, который и сейчас — в 1994 году — как ни в чём не бывало, полощется над зоной. Весьма символично. Действительно — ведь никаких улучшений, с распадом СССР, в лагерях не произошло. Наоборот — стало заметно хуже, особенно если сравнивать с Советским Союзом именно "горбачёвской", либеральной эпохи.

А ветер метёт и метёт колючей снежной пылью. На душе тяжко — будто гора навалилась. Только тот кто сам не сидел, способен думать, будто сразу за воротами освободившемуся зэку охота пуститься в пляс. Представьте себе, что у вас, после перелома, неправильно срослась рука или нога — и теперь её предстоит ломать по-новой. Это во благо конечно — но разве приятно?!.. Так и психика, вся нервная система зэка — искорёжена в ненормальных лагерных условиях и уже одеревенела в этом искорёженном состоянии (за столько-то лет!). А теперь — новая ломка, на новый (пусть и лучший) лад. Года два-три, как минимум, будет ныть и колоть душевная травма. А потом (как и перелом кости, на непогоду) будет давать о себе знать при каждой нервотрёпке, до самой смерти. Недаром многие судимые частенько спиваются — уже после освобождения, когда казалось бы всё уже позади. Боль души пытаются глушить водочным псевдонаркозом.

Освобождение после долгой отсидки — это прежде всего шок (не менее тяжкий, чем шок при аресте). Конечно — если эта отсидка не длилась пару-тройку недель.

Что интересно — зимний ветер в Коми (летом этого нет) заставляет телеграфные провода гудеть как-то по-особому зловеще. Я никогда не слышал подобного гула нигде в Центральной России. Казалось бы — ну что такого необычного может быть в гудении телеграфных проводов? Но нет — здесь на севере, это нечто особенное. Этот тоскливый звук невозможно передать словами — его нужно услышать. Также как невозможно передать словами тревожное ощущение, в один из таких вечеров (перед наступлением сильных морозов), когда видишь странное явление природы — лучи слабого (но достаточно хорошо видимого) мерцающего света, поднимающиеся вверх от всех продолговатых предметов (например — от фонарных столбов).

Много позже, на станции Михайловский Рудник, Курской области, довелось мне краем уха услышать, как какой-то старый цыган, часто кашляя, прокуренным до хрипоты голосом рассказывал собеседнику (русскому мужичку — видимо своему знакомому), о том как ездил "к сыну на свиданку", на север. Я не ставил своей целью подслушать и запомнить весь разговор (мало ли кто с кем о чём-то болтает на вокзале). Да и вообще наверное не обратил бы на них внимания. Но одна фраза заставила вслушаться: "…Ой! Ты золотой не знаешь как это страшно — сугробы кругом, бараки почти не видно, одни крыши торчат, мороз, ветер, и провода так жутко гудят! Это ужас, настоящий ужас — словами не передашь!.."

Да, действительно — приятного мало.

Порой, находясь в тех краях, я склонен был верить в то, что Коми — проклятая земля. Говорят что ещё одному из царей, какие-то не в меру изобретательные придворные блюдолизы, попытались подбросить ценную идейку — ссылать осужденных в район междуречья Печоры и Воркуты. То есть — как раз туда, где сегодня расположена эта самая республика. Но царь (не ограниченный никакой конституцией деспот) ответил, что осужденные — тоже люди, и негоже, дескать, над ними так издеваться.

Свергнувшие впоследствии кровавое царское иго "друзья народа", излишней щепетильностью не страдали, нелепыми предрассудками старорежимной эпохи обременены не были. А потому ударными темпами, под аккомпанемент громких воплей о грядущем счастье и скором построении рая на земле, превратили захолустную болотно-комариную окраину в особо "прославленную" лагерную республику, в которой собственно комяков нужно искать днём с фонарём, зато трудно не столкнуться нос к носу с зэками-расконвойниками, или "обычными", идущими под конвоем — буквально на каждой железнодорожной станции. Воистину — благими намерениями мостится дорога в ад. Впрочем, ещё вопрос — а были ли благие намерения?..

Помню, возник как-то у нас, зэков, спор, по поводу того — есть ли, мол, в Коми хоть одна железнодорожная станция, вблизи которой не располагалось бы ни одной зоны (а две-три зоны, да парочка колоний-поселений вдобавок — обычное дело)?

Кто-то назвал станцию Чинья-Ворык, и тут же получил уверенный ответ-отчёт: две зоны особого режима, да две колонии-поселения неподалёку.

— Станция Синдор?.. Колония общего режима и два "поселения" рядом.

Ещё и ещё назывались станции.

— Княжпогост?.. О! Это столица целого лагерного района.

Печора?.. Упаси тебя Бог парень, попасть в печорские лагеря! Там с зэками разговаривают не языком, а дубинками. Причём зачастую — сделанными из обрезков железных труб…

Кто-то рассказал о такой колонии-поселении (к сожалению не запомнил названия), в которой нет — ни мышей, ни крыс. Предположительно потому, что там близко к поверхности земли подступают урановые руды.

— Воркута?.. Построена буквально на зэковских костях!

— Да, — но сейчас-то есть там лагеря?

"Есть-есть, не беспокойся! Там даже случай был, пару лет назад"… Один из находившихся в помещении зэков, подсел ближе к печке, расстегнув пуговицы на телогрейке.

— "Там под Воркутой тундра кругом, если на крышу многоэтажки подняться — далеко видно. А если бинокль с собой прихватить, то можно горы разглядеть на горизонте — Полярный Урал недалеко. И метели бывают такие, что ладонь своей же вытянутой руки не видно. Да ведь ещё и с морозом — вообще кошмар!.. Вот в одну из таких метелей с местной зоны парень свалил. Часовой — чурка какой-то, непривычный к такому климату — завернулся в тулуп с головой и уснул. Известно ведь: в ненастье чуть пригреешься — сразу в сон тянет. Тем более — дело перед рассветом было, время самое глухое. Вот парнишка доску длинную на вышку втихаря завёл и по ней прямиком к часовому в гости забрался. Оглушил его маленько, автомат забрал и в тундру ломанулся — в сторону гор. А куда ещё там пойдёшь — если не в сам город, конечно? В открытой тундре спрятаться негде — ни от непогоды, ни от ментов на вертолётах. Железная дорога в Воркуте есть, да поедь-ка в товарняке зимой!.. Пассажирские ведь проверяют. И редко они там ходят. А в горах хоть какое-то укрытие. Опасался конечно, что и в горах пропасть может, сожрут какие-нибудь росомахи. Хотя, пока патроны есть — не так страшно. А там видно будет… Но оказалось — в горах не так уж плохо и безлюдно. Там с оленями местные чукчи кочуют — или ненцы, как их там?.. Он к ним прибился. Бабу ему нашли — всё путём, короче… Правда, долго не мог привыкнуть к тому что они и сами не моются, и посуду не моют — чушпаны одним словом. Котёл у них там был, сроду не мытый — сантиметра на два сажей покрытый. Он его чистил-чистил… Они ведь мясо как едят? Покидают его в котёл большими кусками, оно чуть обварится — они его длинными ножами вытаскивают. Объедают верхнюю часть куска, остальное — обратно в котёл. И едят-то как — зубами кусок ухватят и ножом его у самых губ обрезают. Он мало того что брезговал эти куски по десять раз мусолить, так поначалу боялся, как бы тем ножом нос себе не отхватить. Да и заразиься чем-нибудь можно — у них ведь там целый букет…

Но постепенно пригляделся, притерпелся, как-то приспособился. Мог бы хоть всю жизнь там с ними кочевать. Они ведь, по правде-то сказать, не пасут оленей, а просто ходят следом за ними. Там ещё вопрос — кто кого пасёт. Куда олени — туда они. Олени не могут в тепле жить — у них копытка развивается. Это зараза такая — копыта выедает, типа грибка. Да и жрать кроме ягеля ничего не могут, трава им не подходит. Поэтому летом к северу движутся. А зимой — к югу, до тех пределов где ягель есть. Ну и чукчи — за ними. Если через болото есть хоть какая-то тропка, олени её точно учуют — и, один за другим, след в след, идут куда им нужно. Ну и чукчи тоже — след в след за ними. Это особенно так трудно на полуостров Канин проходить — перешеек там заболоченный, а дорог нормальных нет. Правда, в тундре ловушки такие природные бывают — что-то вроде колодцев, там где расщелины в вечной мерзлоте образуются. Сверху такую ямину только по одному признаку заметить можно — над ней мох влажный, а потому более тёмный. Оттого чукчи палку длинную с собой постоянно таскают — хорей называется. Не только чтоб оленей, или собак погонять, но и для того чтоб она легла поперёк колодца и не дала человеку туда ухнуть — глубина там какая угодно может быть. Это конечно, если хватит скорости среагировать…

Всё это парнишке, в принципе, объяснили — не сказать чтоб ему было так уж тяжко. Но у него в башке мысль засела — навестить с автоматом следака, который его посадил. Вот загорелось ему обязательно в город наведаться — хоть ты кол на голове теши! А может просто по цивилизации, по рожам русским соскучился — кто знает…

Ну и попёрся он значит в Воркуту. Нашёл квартиру того следака. А того, урода, дома нет. Закон подлости!.. В квартире — жена и двое детей. Ну вот представьте картину — жена воет, в ногах у него валяется, дети хнычут…

Что ему делать? Плюнул на них и ушёл. А баба тут же в ментовку звякнула. Он из города выйти не успел. Менты его окружили. Перестрелка была, его раненого взяли. Он сам мне в камере рассказывал как дело было. Что потом с ним стало, не знаю — меня на суд увезли, а после суда привезли уже в другую хату — в осужденку… Вот так шакалов-то жалеть!.. Так что зона в Воркуте есть — одна, как минимум, точно."

Рассказчик запахнул телогрейку и пересел от печки подальше в тень.

Зэки зашевелились, заспорили:

— "А что — детей что ли убивать нужно было?!"

"Нет — в жопу их перецеловать!"

— "От змей только змеёныши и рождаются — нехуй мусорское отродье жалеть! Они людьми никогда не станут. Говна без них хватает — ещё на расплод их оставлять!.. И эту падлу хотя бы выебал, если уж убить духу не хватило — глядишь, постеснялась бы так сразу в ментовку звонить, признаваться, что её отъебали".

"Э, земеля — если она под мусора легла, то какое там нахуй стеснение! Она и слова-то такого наверное не знает…"

— "Ну с детьми-то счёты сводить…"

"Ты видать ещё мало горя хапнул! Тебя никто не пожалеет, не сомневайся. Ты-то для них точно — не человек. Думаешь небось, что освободишься — и всё у тебя хорошо будет? Женишься, на работу устроишься и зону вспоминать будешь как кошмарный сон? Сейчас, ага! Эти твари тебя в покое не оставят, жить нормально не дадут. Это им можно жениться и плодиться, и наполнять уродами землю. А тебя обязательно сюда снова загонят. Посмотрим, что тогда запоёшь…"

Поспорив ещё немного на эту тему, вернулись к тому, с чего начали. Кто-то сказал, что на станции Иоссер точно нет никаких лагерей.

Станция Иоссер?.. Иоссер… Никто и не слыхал о такой удивительной станции. Некому было опровергнуть слова единственного человека, утверждавшего что лагерей там нет.

Аж смутились сердца изумлённых зэков — да неужто и впрямь нету?!!..

Но тут же вырвался у кого-то убойный аргумент: "А чего ж там тогда станцию построили — если лагерей нет?"

— "Так для людей. Местных."

"Для людей??!!!.. Дружный смех, раздавшийся из нескольких глоток, подвёл черту под дискуссией."

В самом деле — трудно предположить у власть предержащих в этом каторжном краю, наличие желания заботиться о людях. Здесь как в ожившем анекдоте, дети играют в зэков и расконвойников. И не стоит удивляться, увидев как замурзанная девчушка лет пяти-шести, одной рукой держа наперевес палку (автомат!), а другой вытирая сопли, с серьёзным выражением на рожице конвоирует свою, не менее сопливую сверстницу. А молодёжь разговаривает на лагерной "фене" и продавщица в сельском магазине может всерьёз обидеться, и даже способна обратиться через расконвойников "за правосудием" к зоновским блатным, услышав по своему адресу такую фразу, на которую её коллега из Московской или Рязанской области, не обратила бы никакого внимания (по крайней мере — не поняла бы её "полного", лагерного смысла).

Однажды вечером, в зоновском бараке, я встретил старика-расконвойника, который был явно не в своей тарелке. Пересыпая речь отборным матом, он рассказал о том, как вынужден был целый час просидеть тише мыши в каком-то подъезде, потому что там же выясняли отношения какие-то акселератки пэтэушного возраста.

— "Прикинь: одна другой нож к горлу приставила и рычит — "Ты, лярва позорная, если с Генкой ещё путаться будешь — я тебе буфера поотрезаю, зенки выколю, матку наизнанку выверну! Он мой — поняла?! Я на него ещё осенью глаз положила!.." А у неё за спиной ещё две такие же кобылы стоят — скалятся, ляжки почёсывают. Ну, думаю: если они меня тут учуют — всё, пиз*ец! Х*й на пятаки порежут!.."

Почему-то в этой ситуации у рассказчика вызвала ужас, не перспектива быть зарезанным вообще, а оказаться с членом пошинкованным на ломтики…

Кстати — ошибается тот, кто быть может думает, что так ведут себя лишь дети зэков. Увы — в тех условиях дети бывших заключённых практически неотличимы от детей сотрудников лагерных администраций, и вообще от всех других живущих там сверстников. Хамство и духовная деградация — напасти весьма заразные. Непросто воспитать из ребёнка порядочного человека. А хамом и воспитывать не надо — достаточно чуть ослабить усилия, позволить улице влиять на человека по-своему. Более того — многие культурные вроде бы люди, получившие неплохое воспитание, попав в лагерную среду, довольно быстро деградируют. Человек — как растение. Ему постоянный уход требуется. В противном случае — начинается процесс одичания.

Между прочим, сотрудники администраций северных колоний — тоже ведь, фактически сосланные. Кто-то, работая в более южных районах, проворовался. Кто-то на взятке, или на торговле наркотой попался (забыл с начальством поделиться). Кто-то убил задержанного во время допроса — а у жертвы оказались настырные родственники, так что прикрыть убийство "смертью от сердечной недостаточности" не удалось… Ну не терять же такие ценные кадры, из-за столь мелких досадных недоразумений! Если всех подобных из "органов" выкидывать — кто там вообще останется? Пускай едет слегка увлёкшийся товарищ на север, пусть там продолжает свою плодотворную деятельность — подальше от центра и любопытных глаз…

Так что, по уровню умственно-культурного развития, многие зэки (но не все — среди них попадаются порой достойные люди) и те кто их охраняет — настоящие близнецы-братья. Наиболее опустившиеся из тех и других, остаются в Коми навсегда, оседая в местных пристанционных посёлках. Те у кого не иссякла сила воли, сразу по окончании срока отсидки (службы) делают ноги из этого царства сугробов и колючей проволоки.

Что касается собственно представителей народности коми, то их в республике довольно мало. Живут они в стороне от железных дорог, всерьёз никем не воспринимаются, зачастую никакого языка кроме русского не знают. Многие из них жестоко поражены алкоголизмом. Фольклор таких "осовремененных" коми, сводится обычно к воспоминаниям о какой-нибудь грандиозной, длительной пьянке, завершившейся грандиозной, длительной дракой — с применением кольев и лопат.

Местные русские, как правило, вообще историей и культурой коми не интересуются (это не в упрёк русским — так коми себя поставили) и знают о них, порой до смешного мало. На моих глазах русский, не совсем трезвый парень (темноволосый и кареглазый), говорил столь же нетрезвому мужичку-коми (голубоглазому блондину): "Вот как мы, русские, вас е**ли — вы чукчи аж побелели!.." Самое нелепое заключалось в том, что в этом плане комяк с ним не спорил. Видимо он сам никогда не слышал, что принадлежит к финно-угорской группе народов, не имеющей к чукчам никакого отношения. Зато блатную "феню" знал неплохо — как и многие другие жители этих каторжных просторов.

Впрочем — чего я так накинулся на несчастную республику почти не существующих коми? Ведь и в Центральной России, мат и "феня" успешно вытесняют русский язык из всех сфер жизни. Осталось только техническую документацию перевести на матерный лексикон — и можно объявлять матерно-блатной жаргон, государственным языком Российской Федерации. Я ведь не удивляюсь тому, что и культурная наша "элита" (на самом деле — сборище расфуфыренных хамов, ничем не доказавших что имеют право претендовать на какую-то элитарность) сама себя именует "тусовкой", и тоже начинает забывать нормальный русский язык. А ведь что такое "тусовка"? В тюремной камере обычно мало места (также как и в прогулочном дворике), а разминки организм требует. И вот, зэк начинает ходить — от двери до "решки" (зарешечённого окна) и обратно. От двери до решки — и обратно. И опять: от двери до решки — и обратно… Ходит — ноги разминает, мысли слегка в порядок приводит. Потом — залазит на нары и уступает проход другому зэку. Так и тусуются по очереди. И в прогулочном дворике тоже тусуются — от стенки до стенки, либо по кругу. Особенно часто тусуются те, у кого нервы не в порядке и те кому срок большой светит. Точно таким же манером "тусуются" животные в клетках зверинца. Я, после освобождения, никогда не посещаю зоопарков и зверинцев. Слишком хорошо понимаю состояние несчастных тварей, пожизненно лишённых свободы, на потеху двуногим бездельникам. У них во взгляде — что-то общее со взглядом исподлобья старых зэков.

И вот, наши "звёзды" кино и эстрады, мнящие себя небожителями, тоже оказывается тусуются — в ночных клубах и на всевозможных фестивалях, в немыслимо дорогих нарядах, с бокалами шампанского в руках. Что может быть глупее?..