Протоколы с претензией

ЕЩЕ О ЛЮБВИ, ЕДЕ И ГАЛАНТЕРЕЙНЫХ ТОВАРАХ

Дамская сумочка, которую Я. купил будущей Баронессе ко дню рождения в первые годы их совместной жизни, была очень хороша. Она была благородно-коричневой, в ней не было ничего лишнего, и в то же время была она так восхитительно сложна карманами на кнопках, отделениями на молниях, строгой платиной рисунка на черной материи подкладки. В сумку уложены помада, тушь для ресниц, пудреница с зеркальцем. Это все, что было известно Я. о содержимом сумки, поскольку именно эти предметы иногда извлекались из нее, чтобы привести внешний облик жены к установленному ею для себя уровню женской собранности. Вообще же Я. знает, что внутренность сумочки – это святая святых, символ женской суверенности Баронессы. Он знает также, что его никогда не попросят достать что-нибудь оттуда. Не будет большей глупости с его стороны туда не то что лапу сунуть, но даже заглянуть. Однажды он все-таки подглядел, что там нашлось место для стихотворения. Не то ли это стихотворение, которое он посвятил приготовленному ею плову? Он пообещал тогда, что столько же рифмы набьет в стихи, сколько в плове будет мяса. И вкус стихов тоже будет соответствовать. Как там было?

На замечание, что “спать и спать” – это не рифма, а жульничество, он возразил, что мясо с мясом – это не жульничество, а плов с большим количеством мяса, а спать можно по-разному, и он ее в отместку все равно критиковать не станет. Оценив его благородство, она пообещала, что раз плов он съел, то и стихотворение его она выучит наизусть.

– Это такая отрава! – говорит Я. в задумчивости.

– Что именно? – спрашивает с удивлением Баронесса.

– Любовь к женщине, – отвечает Я. с актерской грустью.

Кулинарные способности жены, как и ее красоту, следует восхвалять непрестанно. К стихам о красоте нужно подходить серьезно, слова должны полыхать искренностью, нежить изысканностью. Поэзия кулинарная может быть приготовлена наспех, ведь и еда семейная – без особых претензий.

Нет, эти простенькие шутки она вряд ли станет носить с собой. Значит, что-то другое. А может быть, там вовсе и не его стихотворение, вдруг думает он. Ну нет, даже если бы такое существовало, она скорее положила бы внутрь змею. Ведь содержание сумочки должно соответствовать состоянию ее души, а душа ее, чья телесная оболочка хоть не может быть застрахована от соблазнов, думает Я. и зачеркивает, зачеркивает эту мысль, – не терпит двойственности.

В первый год их совместной жизни она показала ему пачку писем влюбленного в нее сокурсника. Он посылал ей цветы и письма. Она с сомнением протягивает Я. одно из них. Он читает только несколько строк и возвращает письмо. За неумелыми словесными конструкциями проступает неподдельность настоящей любви, мрачный огонь неразделенного чувства. Им обоим становится не по себе.

Он женился, у него несколько детей, узнают они через несколько лет с облегчением.

У них еще очень мало вещей, купленных ими самими. Так что у каждой – свой вес. Вечером, перед щелчком выключателя, отменяющим электрическое освещение спальни и приглашающим тьму, чуть разведенную светом уличных фонарей, она прощается с сумочкой.

– Покойной ночи, сумочка, – говорит она, укладывая ее в ногах, и Я. улыбается в темноте. Ведь прощаясь с сумочкой, она остается с ним.