Он и еще распалял бы в себе неприязнь к “либералам”, у которых глаза лучатся идеалами, обращенными к людям, но внутренний взор направлен в небо, чтобы не видеть человечьего дерьма. Но в нем жило опасение, как бы ему не прослыть крутым “русским” сионистом с его суровой и мрачноватой убогостью, отдаленно напоминающей состарившихся коммунистов Российской Империи в болоньевых плащах с такими же допотопными лозунгами. Однако над этими двумя фобиями возвышался, чувствовал Я., холмик еще одной фобии – фобии к окультуренному, образованному, умному нигилизму, который, по его мнению, – разновидность холопства (тут он благодарен Б. за его резкость, которую ему теперь приходится только повторять, а не изобретать заново). Почему?
Где-то на второй год после приезда в страну американская фирма, в которой Я. работал тогда, устроила курсы английского языка. Преподавал репатриант из США. Я. однажды с гордостью сказал ему, что евреи во всем мире – либералы. “Во всем мире – да, а здесь нет, – ответил “американец”, – здесь есть и то, и другое”.
Теперь Я. кажется, что строки, которые он в своей либеральной юности, вполне возможно, прокомментировал бы словами: “Ладно... о-кей...” - теперь словно в zoom-е приблизились к нему:
Два чувства дивно близки нам –
В них обретает сердце пищу –
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
………………………………
Животворящая святыня!
Земля была без них мертва,
Без них наш тесный мир –пустыня,
Душа - алтарь без божества…
“Какой все-таки экстремизм!” – думает Я.
– Разве я мизантроп? – спрашивает он Баронессу. Она задумалась, но не ответила.