Пути Деоруса

Акт 2. Глава 10 Три жреца

Дорога к замку заняла немалое время. Усталость от наряда давала о себе знать. У входа, помимо стражи, было три фигуры в сером. Значит, не показалось. Подойдя ближе, юноша распознал брата Второго Круга, Тризара. Вторым оказался Саур – тот церковник, которого Ганнон не пустил с собой к культисту. Третий был судье незнаком.

Все трое направились навстречу юноше, обогнав стражника у ворот, успевшего вовремя остановиться со свертком в руках. Тризар был мрачнее обычного, а его первый помощник смотрел на Ганнона с нескрываемой ненавистью. Юноша заметил, что с его пальца исчезло золотое кольцо, красовавшееся теперь на руке незнакомого прислужника.

— Что вы сделали? — уперев взгляд в Ганнона, спросил Тризар. Его голос был тихим, но подрагивающие мускулы на лице выдавали ярость. Ганнон собрал все самообладание и постарался ответить спокойно:

— Я пытался поговорить с вашим пленником, но он ничего мне…

— Ты еще смеешь… — взорвался Саур, рванувшись в сторону юноши, но Тризар поднял руку, преградив ему путь.

— Прошу за мной, — все так же тихо проговорил дознаватель. Он повернулся, не опуская руки, как бы приглашая пройти.

Вчетвером они направились в замок мимо белого, как мел, стражника. Оказавшись близко к бедняге, Ганнон указал на сверток и прошептал:

— Доставь вино в новые покои. Надеюсь, мне оно еще понадобится.

***

Ганнон следовал за Тризаром, спиной чувствуя пристальные взгляды его людей. Похоже, дознаватель вел его в темницу к своему пленнику. Что ж, может он и не вспомнил верный закон, когда заполнял книгу, но право точно имел. Церковник был слишком серьезен. Что могло случиться? Спускаясь в темноту, на первом уровне подземелья юноша увидел пустой стол и запертую дверь, этот вид заставил его улыбнуться.

На уровне, занятом Серыми, мало что поменялось, кроме настроения присутствовавших там людей – оно стало еще мрачнее. Приход хозяина отозвался на лицах церковников стыдом, а его спутника – гневом. Тризар прошел вперед и скрылся за дверью, а Ганнону преградили путь двое людей дознавателя. Они молчали, лица были непроницаемы. Выждав с полминуты, мужчины расступились и пригласили юношу пройти вслед за их хозяином. С двумя конвойными за спиной Ганнон осторожно шел по коридору к клетке единственного на всем этаже пленника.

Вот только клетка эта оказалась открыта. Рядом с ней на деревянной койке лежало неподвижное скрюченное тело. Будто коряга на столе плотника, оно опиралось на поверхность кровати своими изгибами. Кожа культиста была молочно-белой, на ней ярко выделялись неестественно темные вены. Губы несчастного посинели, от них мелкой паутиной расходилась сеть сосудов того же цвета. Глаза… глаза были абсолютно черными, их можно было бы принять за пустые провалы, если бы не отвратительный влажный блеск на их поверхности. Темнота в них заворожила Ганнона, он наклонялся все ближе, скривив рот, пока не ощутил, как шапка начала соскальзывать со вспотевшей головы. Он едва успел поймать головной убор, после чего резко выпрямился и сделал пару шагов прочь от окоченевшего тела.

Из темноты сбоку выступил дознаватель. Он пристально изучал лицо Ганнона и, похоже, делал это из тени с самого начала. Тризар склонил голову набок и после нескольких секунд произнес:

— Это был не ты.

Ганнон лишь покачал головой. Он все продолжал осматривать изломанное тело демонопоклонника.

— И видишь ты такое впервые, — тихий голос дознавателя почти шептал.

— Он… он мертв? — наконец смог выдавить Ганнон.

— Не совсем, — протянул Тризар с ноткой мрачного веселья в голосе. — Я надеялся, что о его состоянии расскажешь ты. Но эта надежда не оправдалась. Он теплый, но пульса почти нет. Суставы неподвижны, дыхание заметить не удалось. — Церковник перечислял факты, будто ученый, предвкушающий грядущую работу с ними. — Может, твой хозяин знает больше?

— Он сейчас…

— Да, вот именно. И время совпадает. — Тризар тяжело опустился на табурет и жестом пригласил Ганнона последовать его примеру. — А ведь почти удалось… — Он закрыл ладонями лицо и опустил голову.

— Его сломали пытки?

— Пытки – нет, этим его оказалось не взять. Хоть мы и старались, — хмыкнул дознаватель. — Ключ был в его вере.

— Ее удалось поколебать? — Юноша с любопытством оглядывал церковника. Было трудно представить, как он смог вразумить этого фанатика.

— Нет, такое упорство в грехе трудно поколебать. Но можно направить против самого себя. Саморазрушение их максима. Он был готов поверить, что его собратья предали свою нечестивую церковь, что они вовсе не «добрые» слуги демонов. — От этих слов среди людей Тризара послышались перешептывания, но они быстро стихли. — Культист мог захотеть использовать нас против них.

— У вас остались записи того, что он говорил? — осторожно спросил Ганнон: запретное знание манило. Подкрепляя свою просьбу жестом, юноша протянул руку ладонью вверх. В темноте блеснуло кольцо.

— Что ж, почитай, раз уж имеешь право, — мрачно ответил дознаватель. В этот раз ему пришлось пресечь ропот своих людей взмахом руки. — Хотя о природе своих прав тебе следует разузнать получше, — заметил Тризар. Ганнон услышал громкий долгий выдох, проследив за звуком, он увидел вперившиеся в него глаза того, кто и заставил его писать о своих привилегиях в книге. — Но хочу рассказать тебе о своих, может, это придаст тебе смирения, посланник Видевшего дома. Тебе известно, когда и как возник наш Круг, Второй?

— Тихие холмы, — поежившись Ганнон назвал место великой битвы.

— Именно, — подтвердил Тризар. — Два Видевших дома охраняли остальную страну от ужаса на юге, у моря Гнева. Они владели силой, которую им даровали боги. Но что произошло потом?

— Война, — лаконично ответил судья. Эту историю, почти легенду, знали все. Но говорить о таком не любили.

— Да, обычные гордыня и ревность стали ключом к осквернению одного из домов. Второй дом – Виссарин – не без помощи остальных лордов, но сумел уничтожить врага. Однако это был последний бой, в котором они направляли силу Небесного Отца. Кто-то говорит, что дело в том, что прямая ветвь их дома тогда прервалась, но это не так.

— Что же случилось?

— Смертные доказали, что им нельзя давать силу по праву рождения, — продолжил Тризар. — Ее следует заслужить. Смирением и самоотречением. Тогда право судить окончательно передали жрецам. И тогда же в некоторых из нас стала просыпаться сила нашего Отца. Те, кто отправили тебя сюда, могут называть себя Избранниками, но это – лишь титул. И настойчивые расспросы королевы о наших ритуалах подтверждают, что они и сами это понимают, пусть старые легенды о силе и питают их гордыню. — Эти слова церковника едва не заставили юношу вздрогнуть. Он ведь и сам пытался найти в упомянутых преданиях ответы о природе силы: Коула и его собственной. Дознаватель же продолжал: — А вот твой хозяин… Помни, даже если в Преисподнюю тебя заведет он, это только твоя душа, и думать о ней – только твой долг.

— Даже если при этом я спасу других? — Ганнон вспомнил другой опустевший этаж, где до того держали Боннара.

— Будь осторожен: вместе с высокомерием такой путь может привести в ересь. — С этими словами Тризар подошел к своему пленнику – или теперь уже подопечному – и продолжил осмотр. Он жестом показал, что разговор окончен.

На прощание Саур, потирая след от кольца на мизинце, шепотом проговорил Ганнону:

— Хозяин может и не увидел в тебе зла. Но я бы с удовольствием очистил мир. И пусть он или Отец наш покарает меня потом, но дело будет сделано.

Поднимаясь по темной лестнице, Ганнон размышлял о своих делах, спасении Боннара, о словах Тризара и его подручного. В какой момент Леорик, готовый на сделку с демонопоклонниками, перестал быть благонамеренным человеком? Заметил ли он свое падение? «Смогу ли я заметить свое?» — думал Ганнон, продолжая путь в громоздком судейском одеянии.

***

Встреча с другим слугой Ихариона разительно отличалась от первой. Одеяние Прелата своей массивностью не уступало судейскому. Он встретил и поприветствовал Ганнона без задержек и опозданий, но уже сидя. Пока Ганнон неуклюже пытался уместиться в тесное кресло, укладывая слои ткани, царила неловкая тишина. Было похоже, что Прелат наслаждался этой сценой. Наверняка заранее позаботился о таком узком сидении.

Усевшись наконец напротив, Ганнон вопросительно взглянул на собеседника. Приосанившись внутри своего наряда, жрец начал речь:

— Как вы, безусловно, знаете, судебная власть находится в руках Видевших домов, но было время, когда прерогатива эта принадлежала духовенству…

— После битвы у Тихих Холмов, — вклинился Ганнон, решив блеснуть знанием, но это было опрометчиво. Оскорбленный тем, что его перебили, жрец сжал губы и после паузы продолжил:

— Да, хотя были прецеденты и более ранние. Почитайте о Первом Совете Видевших. Кхм, тем не менее, опыт, накопленный нами, не имеет цены и все еще востребован в вашей работе…

Пока продолжалась речь, Ганнон не смог удержаться, и его мысли понеслись своим потоком. Гнев на того, кто из-за мелочной обиды чуть не погубил доброго человека, удавалось сдерживать мрачным торжеством. Боннар скоро будет в безопасности. Ганнон коснулся кольца большим пальцем, скрыв кисть в рукаве. Он знает больше, чем этот напыщенный тип, и видит мир куда шире. Как же хотелось рассказать ему всю правду, ткнуть носом.

Часть сознания все еще слушала наставления Прелата, вымывая крупицы золота из словесного потока. Углубившись в стихи и прецеденты, церковник изменился в лице, и даже тон его перестал быть надменным. Жрец хорошо разбирался в законах. Он принял волю Избранников как данность и теперь облегчал свою жизнь, пытаясь наставить нового судью.

— У вас есть еще вопросы? — осведомился Прелат, закончив рассказ о Пересмотре Пакта.

— Да, если позволите. — Ганнон указал на один из стихов. — Я знаю, что многие старые дома все еще владеют землями в Даре. Разве это не запрещено?

Лицо Прелата снова вернуло себе надменно выражение, он откинулся на широкую спинку своего кресла, сложив пальцы вместе.

— Я бы посоветовал вам быть внимательней, ведь я уже говорил об этом. Документ длиной в сотню-другую стихов, может, и кажется коротким, — насмешливо произнес Прелат, — но знать его нужно досконально. Иначе вы рискуете не справиться с задачей, возложенной на вас Избранником и богами. — Церковник выдержал паузу, а затем все же объяснил: — Отняты были завоевания, добытые некоторыми выходцами из земель названных домов, но не личные владения Видевших и Слышавших. Такого быть не может. Основы мира для всех одинаковы.

— Благодарю за пояснение. — Ганнон изо всех сил старался сохранять невозмутимость. — А часто ли приходится, кхм, — юноша все-таки не удержался, но постарался перейти к этой теме будто бы случайно, — иметь дело с настолько серьезными делами? Где затронуты основы мира?

— Мне, — Прелат горделиво поднял подбородок, — подобные запросы приходят со многих окрестных земель, но в случае одного города, пусть и такого большого… Не думаю, что это будет происходить слишком уж часто. В таких случаях, безусловно, следует обращаться ко мне за советом. Впрочем, чтобы угрожать основам мира, о них нужно что-то знать. Городской люд редко обладает таким умом. Все чаще виновники такого – сбившиеся с пути жрецы, слишком долго бывшие сами по себе. Единственный светоч посреди глуши может возгордиться, — закончил он строкой из Писания.

— Когда же было последнее разбирательство в пределах городских стен? — невозмутимо продолжил тему Ганнон: нужно было немного додавить. Нутро лихорадило от смеси гнева, торжества и желания мести. Хотелось удостовериться.

— Полагаю, вы все равно узнаете. Но это решено сохранить в тайне. — Прелат помрачнел. — Не только в городских, но в этих самых стенах. — Он выдержал драматическую паузу, Ганнон послушно изобразил изумление. — Брат Боннар очернил себя, в те времена, когда вы еще были на посылках. Его больше нет с нами.

— Ох, он казался таким добродушным! — воскликнул Ганнон с притворным изумлением. Внутри он остался спокойным, несмотря на оскробление. Труднее было сдержать радость от понимания того, что Прелат уверен в казни старого монаха. Еще тяжелее было не уколоть его, не намекнуть на правду. — Никогда бы не подумал.

— Истина в том, что еретики редко бывают злодеями с когтями, как демонопоклонники. Они по-своему считают себя правыми. Это и есть самое страшное. У них всегда будет убедительная история и, чаще всего, благочестивые намерения, с которыми они уходят с пути. Но все уже записано. — Прелат постучал по книге Ихариона на столе. — И незачем пересоздавать мир.

***

Вечером Ганнон с удовольствием шел в сторону морского порта в своей старой одежде. После дня, проведенного в образе — «в качестве» — поправил он себя, в качестве судьи, быть незаметным и нескованным было вдвойне приятно. Удача, что день отплытия Боннара совпал со встречей с Прелатом. Радостный вечер послужит противоядием.

Следуя инструкциям Коула, которые тот оставил перед отбытием, Ганнон увидел нужный ему корабль. Пузатое судно было пришвартовано во внутренней гавани, в него загружали последние бочки и мешки. Капитан, следивший за погрузкой, подчеркнуто не обращал внимания на мужчину неподалеку от него, сидевшего на ящике. Когда Ганнон подошел к ссутулившейся фигуре, капитан в синей рубахе и с несколькими золотыми перстнями предпочел отойти подальше.

Боннар радостно поднял взгляд на подошедшего воспитанника, но вовремя спохватился и не стал вскакивать, чтобы не привлекать ненужного внимания. Ганнон с ужасом разглядывал исхудавшую фигуру монаха. Боннар осунулся, глаза впали, под ними появились темные круги. Он сидел согнувшись так, как раньше ему бы не позволил внушительный живот. Только волосы и борода остались прежними. Пышная шевелюра, обрамлявшая голову на истончившейся шее, теперь походила на гриву.

— Ган… юноша, — громко начал Боннар, но перешел на шепот, — уж не надеялся, что успеешь.

— Не смог отказать себе в удовольствии. — Ганнон грустно улыбнулся. — А не лучше ли в трюме посидеть?

— Правда твоя: капитан тоже ворчал, но не могу я там, — монах затравленно огляделся, — похоже на темницу.

— Худоба тебе не к лицу. — Ганнон потянул себя за рубаху в районе живота. — Совсем скверно было?

— Еду давали, клеветать не буду, но поили только водой. Сам не мог заставить себя есть, было страшно.

— Допросы? — Ганнон уселся на соседний ящик.

— То была в своем роде радость: хуже всего часами быть одному. В четырех стенах. Трезвость и скука составляют мучение.

— Не успел выйти из застенка, а уже насмехаешься над максимами? — Ганнон горестно покачал головой. Жест был наигранным лишь отчасти.

— Да что мы обо мне? — увильнул от критики старый монах. — Мой провожатый мне кое-что рассказал. Благодарю тебя за спасение. Ты теперь большой человек, юноша. — Боннар слегка склонил голову. — Вижу гордость, уверенность. Смею надеяться, и мое учение пошло впрок.

— Без сомнения, — мягко сказал Ганнон, поправив застежку, слегка показавшуюся из-под складки плаща. Злиться на старика он не мог. — Расскажи, что же ты такого выписал из книг, которые я тебе доверил? Вортан – единый бог? — понизил голос юноша.

— Нет, нет! — Боннар замотал головой. — Не единый, но единственный, чьи творения постижимы. Поэтому наставления Ихариона и надо слушать беспрекословно, каким бы нелепым не казался ритуал. А над бренным миром должно думать. И придавать ему форму.

— Похоже на жизнь ремесленника-безбожника. — Ганнон задумчиво потер подбородок.

— Ух, если и твоя светлая голова так подумала, то что мне было пытаться увещевать остальных. Нет, всему свое время: и неведомому царству Гирвара, и великой борьбе Ихариона. Но здесь и сейчас мы на ладони Вортана. Не знаю, удалось ли выразить то, что знает моя душа…

— А что нового ты хотел узнать в тех книгах? Неужели там это записано?

— Нет, нет. Туда меня привело желание узнать подробнее устройство нашего мира. Нужен был лишь кусок о столпе, на котором в небытии балансирует наша мирская обитель. — Монах обвел рукой небо, причал и морскую воду. — Старый текст, скорее из Старого слова, чем то, что мне пытались приписать. Там всех называют одинаково: и богов, и… иных. — Боннар сглотнул и указал глазами вниз.

— И что же? Нашел что-то? — юноша немного подался вперед.

— Нет, только сказки. Молхар да Валана.

— Валана?

— Его дочь, иногда внучка. Эту редко поминают. Сбегает со смертным мужчиной, хитростью бережет его от гнева Молка. То старые легенды, с долунных времен. А Столп тот каменный… думал, как такой без Вортана взгромоздить? Но там только самого Молка хитростью и повергали.

— Тебя за это захотели казнить? За книгу? Поначалу ведь обвинения были легче?

— Ха, нет, мой мальчик, — в улыбке Боннара заблестела гордость, — не за это. Просто не сразу они поняли мои записи: видно, Прелат читал. — Он усмехнулся. — А потом дали кому поумней. Достаточно умному, чтобы увидеть там основы мира, но недостаточно – чтобы понять, что я их трогать не собирался.

— В землях Дара я бы об этом помалкивал. Думаю, там не больше ученых, чем здесь, — посоветовалон Боннару Ганнон: он беспокоился о монахе, ведь тот был упорен в своей… своих воззрениях.

— Буду чтить закон, не понимая его. — Боннар склонил голову с притворной покорностью, подпитав тем самым беспокойство юноши. — Но скажи, как ты смог помочь?

— Точно не по закону. — Мрачный тон юноши заставил монаха сбросить свою веселость.

— Куда же меня отправят?

— Неизвестно, но определенно не на первый остров, на котором окажешься. Жди второго плавания.

— А как вообще узнал? Стерегли меня строго. А бранили не столько за проступок, хоть и считали его страшным, сколько за позор, если кому в Арватосе известно станет.

— Иннар. — Ганнон внимательно смотрел в лицо монаха, на его удивление и промелькнувшее чувство вины. Бывший инструктор Дубильни не жаловал «несобранного» воспитанника и часто отправлял будущего ключника в колодки. — Подсуетился.

— Я, даже не знаю, юноша, — Боннар глубоко вздохнул, — воспитывал вас, как мог. Но, видать, мало я знаю. Прошу, передай ему что-то… подобающее. — Монах выглядел абсолютно потерянным.

— Он недавно отвел душу, с избытком, — заметил Ганнон, вспоминая реакцию товарища при виде растерзанных инструкторов.

— Горе. — Боннар совсем помрачнел. — Даже в каземате и тут, в бочке, — он указал рукой в сторону корабля, — я слышал о приюте. Такое святотатство, такой позор!

— Да. — Ганнон отвел взгляд в сторону, что не ускользнуло от внимания монаха.

— Неужто… — у Боннара аж перехватило дыхание. Не то от возмущения, не то от стыда. — Неужто такой кошмарной была жизнь там?

— На мой взгляд, нет, не всегда, — Ганнон мотнул головой, — а вот для Иннара все было иначе. Наверное, для него я недостаточно кровожаден — ужаснулся произошедшему. Но не стану скрывать, что часть меня тоже радовалась. Тут я, наверное, немного Иннар, хоть шкура и не облезла, как у него. — Юноша хлопнул себя по плечу, там, где у Иннара от штормового ветра побелела кожа.

— Спасибо тебе. — Боннар заговорил только после нескольких минут молчания. — Я отправлюсь в новую землю с новообретенными знаниями и смирением. Будет мне о чем поразмыслить. Я постараюсь заново понять законы этого мира. Благо он все еще удивляет меня.

***

Вечером, оставшись один в новых покоях, Ганнон раскладывал на столе листы, к которым долго не решался притронуться: с записями допроса демонопоклонника. На столе стояла бутыль, которую они так и не попробовали с Виннаром. Ганнон все не осмеливался что-то с ней сделать. Как там сказал Хиас’ор? «Таких больше нет и не будет». Вот уж точно. Вздохнув, юноша отодвинул вино, чтобы не мешало работать. Он поиграл пальцами над пергаментом, не решаясь начать, — кольцо сверкнуло в свете свечи. Смешно: о богах и демонах, о святейших Черных жрецах и мерзких культах демонопоклонников знал каждый. О Коуле и его людях – только они сами, те, кто был в услужении у старика. Ганнон – сам большая тайна, чем показания этого культиста. Но все же, несмотря на секретность, разница в силах была несопоставима. Подумать только – общаться с демонами, антиподом ангелов. Строки в докладе, записанные во время самого допроса, были ровными и аккуратными, меж тем более поздние заметки самого Тризара – размашистыми и немного небрежными:

«Обвиняемый: Мы были на месте встречи и готовились спросить совета. – Речь о призыве демона. – Слушающие землю – главы ковенов – выглядели настоящими, но…

Брат Тризар: С ними было что-то не так?

Обвиняемый: Да, они знали начало, – ритуала вызова, – но они не слышали, не слышали, хотя и знали, куда приложить уши. Золотые глаза – ??? – были слепы. Это были не они!

Брат Тризар: Они не знали, к какой сущности обратиться?

Обвиняемый: Они не знали, где мы сами.

Брат Тризар: Как они могли не знать этого?

Обвиняемый: *смеется* Ты так слеп, раб.

Брат Тризар: Стой, Саур! Стой, я сказал! – До сих пор болит рука. – Что ты имеешь в виду?

Обвиняемый: Ты не видишь, насколько прекрасен этот мир, как он един. – Бредит? – Дух Мира остался цел, хвала Мерхариону. – Баал, добавить к обвинению. – Он всеобъемлющ, понимаешь? Прошедший по нему может оказаться, где угодно, – сообщить братьям старшего круга, – но надо указать путь. (Плюет). А вы поминаете столп, как «основы мира», заменив их нелепыми максимами».

Дальше страницы были измазаны чернилами, ниже стоял короткий комментарий Тризара: «Чрезмерное рвение, стремится оправдаться. Завтра принять меры».