Пути Деоруса

Акт 2. Глава 13 Предел Хестола

Сидя в своих покоях, Ганнон внимательно вчитывался в пергамент, который пытался спасти один из церковников. Написанный неровным почерком, он не был окончен. Внизу были лишь смазанные рукавом чернила. Хестол писал покаянное письмо, просьбу о защите. Говорил о демонопоклонниках, помогающих Корбу и Хестасу. Леорик раскрыл ему эту тайну, когда сбросил Успевшего Видевшего, чтобы потребовать большего от их нечестивых союзников. «Важно для Тризара, ничего нового для нас», — заключил Ганнон. Остальное осталось недописанным.

Юноша направился обратно в святилище Селаны. На улице царила приятная прохлада, путь освещали луны, на фоне которых пробегали маленькие облака. Ноги и руки болели после сражения, но в этот раз вышло куда лучше, чем вылазка на пляж.

Жрица все еще не спала — сидела рядом с неподвижным Хестолом. При виде вошедшего она удивленно вскинула брови и насторожилась.

— Так и не очнулся? — Ганнон указал на Слышавшего. — Теперь ждем месяц?

— Как видите. — Исаин напряглась. — Вы пришли проверить?

— Отдохните немного, — тихо проговорил Ганнон, — я посижу с ним.

— Это святилище Лунной Госпожи, если вы думаете… — жрица встала и сжала кулаки, она глубоко и громко дышала. Страха в ней не было – только гнев.

— С ним все будет в порядке, клянусь. — Ганнон примирительно поднял руки. — Я бы не осмелился.

Когда служительница Селаны все же ушла, юноша присел рядом с Хестолом. Было время немного поразмыслить. Доклад Избраннику получится коротким. Ганнон притронулся большим пальцем к кольцу. Те, кто не мог пользоваться им правильно, быстро исчезали. Это очень опасный инструмент, любая ошибка стоила дорого, но Ганнон всегда умудрялся выйти сухим из воды, несмотря на свои нестандартные практики. Что ж, после возвышения проблем стало куда меньше, да и Коул сейчас далеко.

Их учили, что лучший способ забрать личность и воспоминания – быть рядом с человеком, пока тот настроен открыто и дружелюбно. Иначе риск был велик для обоих. Что ж, враждебным или подозрительным сейчас Хестола точно было не назвать. Ганнон достал из-за пазухи бутыль с остатками зелья из штормовых ракушек. Жидкость плескалась на самом дне — нужно будет навестить Аторца. Юноша надеялся, что это зелье не понадобится, но решил подстраховаться. Кольцо постепенно набирало тепло, но куда медленнее, чем в случае с Родкаром. Было время рассмотреть многочисленные снадобья в затейливых кувшинах и виалах. Рядом на столе были разложены инструменты, которым бы позавидовали и дознаватели Тризара. Юноша догадался, что их назначение – кормить человека, лишенного сознания.

Ганнон погрузился в медитацию. Перед внутренним взором теперь не было башни совета, он сразу переходил к светилу, защищенному от кольца внешней тьмы пергаментами благородных домов. Тьма вела себя необычно: на ее поверхности как будто что-то копошилось. Как черные черви на темной почве. Внутренний взор позволял рассмотреть их, не боясь быть поглощенным. Ганнон хорошо помнил, что он не точка обзора, а само светило.

Он знал, что в реальном мире его рука чувствовала, как нагрелось кольцо. «Осталось немного», — промелькнуло в голове. Подтвердив его мысли, кольцо остыло, а искажения на поверхности тьмы прекратились. Бутыль была наготове, юноша поднес кольцо к виску Хестола и глубоко вдохнул. Зеленая вспышка зародилась, но тут же была подавлена: что-то мешало, сопротивлялось. Он прикрыл глаза и повторил ритуал. Темное кольцо сжималось, но получало отпор от защиты, выстроенной вокруг разума. Снять ее означало выпустить свет. Ганнон попытался исследовать барьер: облетая вокруг, он внимательно изучал каждый пергамент. Один листок привлек его внимание.

«Ну конечно! Сам Хестол», — распознал очертания бескрылого грифона Ганнон. На поверхности листа ниже герба медленно извивались темные знаки. Каким-то образом они находились в двух местах одновременно: на пергаменте и во внешней черноте. Пространство не вмещало такой парадокс, и юноша поспешил отвернуть взор, пока его не выбросило в непостижимое ничто. Он вспомнил, как внешность Родкара отделилась тогда от его же воспоминаний. Внешнюю личину, снятую с Хестола, удалось отделить и отправить в окружающую тьму. Остались только воспоминания. Ганнон ослабил защиту на пергаменте Слышавшего и почувствовал, как охотно устремились через брешь накопленные знания. Их поток не давал энергии светила покидать защищенную область, а как только он иссяк, сразу же закрылась и сама брешь: пергамент Хестола перестал иметь родство с внешней тьмой.

Не успел довольный собой Ганнон оглядеть другие участки защиты, как из материального мира стали приходить тревожные сигналы: его тело довольно быстро падало на пол. Похоже, юношу откинуло со скамьи, отсюда казалось, что летит он очень медленно. Вернуться и взять контроль не получалось, поэтому, оставаясь в медитации, юноша отдал приказы рукам. Дерганые движения марионетки заставили пальцы сомкнуться на затылке. Ганнон завороженно наблюдал, как сухожилия, кости и мышцы деформируются при столкновении с полом, принимая на себя удар вместо его черепа.

В поле зрения юноши вплыла Исаин, двигаясь как будто сквозь воду, она склонилась над его телом. Женщина взяла один из пузырьков и поднесла его к носу юноши. Дверь обратно отворилась, и Ганнон смог вернуться. Он спокойно открыл глаза и перевел равнодушный взгляд на жрицу, заново привыкая к течению времени. Через несколько секунд он полностью вернулся в реальный мир: появились боль и отвратительный запах, жгущий нос. Это не замедлило отразиться на его лице, и Исаин стала немного спокойнее.

— Прилегли поспать? — спросила она.

— Сморило, ночь была тяжелой, — вроде бы и не соврав, ответил Ганнон и подумал: «А она была наготове».

— Вы ведь из Дубильни? — неожиданный вопрос озадачил Ганнона, однако он только кивнул в ответ. Это не было секретом.

Жрица стала осматривать Хестола, будто бы забыв про юношу. Ганнон потряс головой, вспомнив, что увидев его, она не удивилась и не закричала. Стало быть, сработало: внешность все еще его собственная. А память? Он сфокусировался и заметил закрытую область в своем сознании, она мешалась, как типун на языке. Воспользовавшись тем, что внимание жрицы было полностью поглощено ее подопечным, Ганнон забрал бутыль с зельем Аторца и откланялся. Исаин только махнула рукой на прощание.

***

Уже у себя в покоях Ганнон приготовился вскрыть воспоминания Хестола. Если что-то удалось достать из человека без сознания. В этот раз он устроился на кровати, на всякий случай. Дверь в покои охранял один из часовых Коула. Юноша прикрыл глаза и подступился к скрытым воспоминаниям. Они висели посреди темноты ясные, но недостижимые. Стоило приблизиться к ним, как сознание замирало, заражаясь забытием Хестола. Думать об иных вещах было так же легко, как обычно. Юноша нащупал бутыль и, поболтав жидкость на дне, разом прикончил остатки зелья из штормовых ракушек. Образы замельтешили перед глазами: его собственные мысли ускорились, а время снаружи шло мучительно медленно. Он чувствовал, как разгибаются его пальцы, казалось, это тянется целые часы.

Пока обычные мысли летели с немыслимой скоростью, ранее неподвижные глыбы воспоминаний Хестола стали медленно плыть в пустоте. Теперь к ним можно было приблизиться. Шок от соприкосновения заставил тело Ганнона изогнуться на кровати. Как только он узнавал что-либо, медленная мысль превращалась в его собственную – быструю. Это ощущалось как удар, бесконечно растянутый во времени. После нескольких секунд он выпрямился и сел на кровати, издав чудовищный – чуждый человеческому телу – стон. Здесь прошло совсем немного времени, но для него это было вовсе не так. Сумев снова сфокусировать взгляд, юноша увидел щель приоткрытой двери. То, что даже страж покоев Коула решил-таки заглянуть, говорило о многом.

— Все в порядке, — прохрипел Ганнон. Ответа не последовало, но дверь закрылась.

Юноша прикрыл глаза и начал разбирать полученные знания, делая заметки на пергаменте. Он боялся, что они могут испариться после ухода личины. К сожалению, информации из человека без сознания вытащить удалось немного. В темноте мелькали лишь чувства и образы: страх, настоящий ужас, не покидавший Хестола уже несколько дней. Отвращение к бывшему другу. Ощущение опасности: от своих, от Избранников, от Второго Круга…«Письма! Надо сжечь письма!» — всполошился Ганнон и метнулся к камину, но вовремя опомнился. Он увидел руки, принадлежавшие мужчине старше него: Хестол бросал лист за листом в огонь. Мелькали слова, дополняемые воспоминанием: «…я полностью разделяю ваше возмущение недостойным Видевшего поведением лорда… Вы правильно поступили, обратившись ко мне…», «…ужасные события в Тиарпоре могут помочь нам… действовать открыто…», «…заверяю вас, оружие может быть использовано, если вы доверитесь мне…», «…вы попытались сами наладить общение с С., молю вас, предоставьте это мне, не берите этот грех на себя… теперь, когда вам известно…»

Ганнон с трудом унял дрожь в руках: «Это чужой страх», — напомнил он себе и продолжил глубоко дышать, пока сердце не успокоилось. Юноша увидел лишь отрывки писем, но украденные воспоминания – это не только сами образы, но и знания о них, о событиях вокруг. Письма были от Леорика. Ганнон попытался вызвать образ загадочного оружия, но натолкнулся на сплошную стену ужаса, которую испытывал Хестол перед Синдри и другими культистами. Они прочно переплелись в его разуме с образом оружия, которое находилось на Аторе.

Ганнон вздрогнул: «На Аторе, не в Даре! — осенило его. — Почему же Хестас лгал? Глупый вопрос, ведь причин может быть тысяча, начиная с разумной осторожности». Формально Зеленый остров не относился к землям Дара, но плыть до него было почти так же долго.

***

— Значит, Атор. — Избранник был одет в зеленое одеяние, отороченное золотым орнаментом. Он стоял, сложив руки на груди. Когда он посмотрел на свою супругу, та с улыбкой прикрыла глаза. В довольном выражении лица читалось, что она оказалась права в их споре.

— Да, Ваше Величество. — Ганнон кивнул. Он стоял в трех шагах от Избранников. В этот раз волнение было не таким сильным, но юноша все равно ощущал легкий трепет в груди. Он украдкой посматривал на воина из Ордена Солнца, сопровождавшего Избранника даже в личных покоях. Тот стоял, держа руку на массивной глефе, абсолютно неподвижно: на плюмаже высокого шлема не двигался ни единый волос.

— Вы в этом уверены? — Гамилькар еще раз взглянул на юношу.

— Хестол сам сказал мне об этом до того, как… окончательно лишиться чувств.

— Как он, очнется ли? — вступила в разговор королева.

— Это в руках Селаны, — осторожно ответил Ганнон.

— Как поэтично, оказывается, можно сказать: «Я не знаю», — проворчал Избранник и присел на кушетку.

Юноша выбрал самую разумную стратегию поведения: молча стоять, склонив голову, выражая почтение и готовность повиноваться.

— Ганнон, не принимайте это на свой счет, прошу вас, — начала королева, положив руки на плечи мужа и нежно расправив складки ткани. Она, очевидно, наслаждалась происходящим. — Избранник просто никак не может поверить, что все было сделано у нас под носом, почти что в Зеленом саду.

— Я жду ваших распоряжений, — безропотно произнес Ганнон. Он искренне надеялся, что повелитель не мелочен, и быть свидетелем его поражения в споре с супругой не опасно.

— Было бы хорошо вернуть того, кто не просит распоряжений, а предлагает решения. — Правитель Деоруса был все так же мрачен. — Есть ли возможность связаться с Коулом?

— Нет, Ваше Величество, — быстро ответил Ганнон, пойманный в ловушку между страхом перед короной Избранника и кольцом Коула. Старик четко указал, в каких случаях его позволено вызвать. А вот Гамилькар не знал даже о самой этой возможности. Ответ юноши ожидаемо не обрадовал короля, зато его супруга просияла.

— В таком случае вам следует немедленно отправиться на Атор! — провозгласила она. Ганнон поднял взгляд на Избранников.

— Кхм, я повинуюсь, но переживаю за своих людей, сначала Коул, а теперь…

— Мы понимаем, — Избранник говорил, будто бы разделяя его опасения. — Но мы с вашим господином знакомы немало лет и знаем, кто из его людей для чего годится. И иных вариантов уже нет. — Эти слова вскрыли чуть зажившую рану Ганнона. Очевидно, раньше выбор безусловно пал бы на Виннара.

— А читать Избраннику приходящие письма, поджидая хозяина, это растрата таланта, — подхватила королева. — С этим и я справлюсь, с переводчиком из ваших людей, конечно. — Ее медовый голос не скрывал торжества.

«Похоже, она давно ждала шанса. И вот без старика мы остались беззащитны», — с тревогой подумал юноша, одновременно ощутив и облегчение. Он тут же отругал себя: уплывающий из рук контроль снимал ответственность, да, но не предотвращал последствий. И ударят они ничуть не слабее, плевать им, что ты «ничего не мог сделать».

— Ты помнишь уговор? — Гамилькар оглянулся на супругу. Та хоть и поджала губы, но ей хватило выдержки, чтобы не рисковать без нужды, когда победа и так уже в руках.

— Вы должны простить меня, Ганнон, — она склонила голову набок, — Избранник желает поговорить с вами наедине.

После ухода супруги Гамилькар некоторое время стоял молча, раздумывая. Ганнон почтительно ожидал в тишине.

— Вы пьете береговой эль, так? — осведомился Избранник. Надо отдать ему должное, вопрос застал юношу врасплох.

— Да, Ваше Величество.

— Я бы хотел предостеречь вас. — Король хлопнул в ладоши и слуги внесли несколько кубков и тарелку. Послышался отчетливый запах брухта. — Предостеречь от той ловушки, в которую попала моя супруга.

— Ваше Величество... — непонимающе произнес Ганнон: становилось интересно.

— Я, хоть и являюсь потомком Уналмаса, прозванного Унылым, но люблю немного театральности. — Бесстрастный голос Избранника противоречил сказанному, усиливая интригу. Гамилькар обвел рукой напитки и тарелку, в которой поблескивало что-то зеленое, — чистый брухт, занятно! — Пейте же. — Король указал на один из кубков, и Ганнон повиновался. — Что вы чувствуете?

— Обычный эль, Ваше Величество, — честно ответил Ганнон и тут же поспешил добавить: — Прекрасно сваренный. Мастерски приправлен. — «Не чета выбору Иннара, конечно, но терпимо», — мысленно продолжил юноша.

— Он сбалансирован. Мало кто обращает внимание на основу, ведь приправы и пряности куда ярче. Вот и моя избранница увлеклась вашим ремеслом, забыв о главном. Пейте. — Гамилькар указал Ганнону на второй кубок. Там оказался сладковатый напиток, пьянящий, но почти безвкусный. Жидкая каша. Не дожидаясь реакции, король продолжил: — Заговоры интересны, но подавляющее число домов держит слово. Некоторые церковники позволяют себе лишнее, но большинство – просто служат богам.

— Ваше Величество, в доме Хестола…

— Я знаю, что наших следов вы не оставили, но я хочу, чтобы вы поняли, каким оказался ущерб, пусть и наименьший из возможных. Я не терплю не только вражды, что направлена на меня, но и между моими подданными. Нет, конечно, есть мелкие склоки, и они полезны. Но настоящей войны церкви и благородных домов нам не нужно. Исполняйте свои обязанности. — Избранник опустил пальцы в брухт, принюхался и сморщился. — Но помните, что они лишь инструмент для блага «скучной» части нашей жизни. Тысячи и тысячи рилей зерна из Колоний кормят Деорус, а курум позволяет нам собирать положенный налог. На Аторе его добывают и там же чеканят знак. Как только эти земли не называют: остров-тюрьма, остров мятежников, но Атор уникален. Его богатства, история и положение. Боги! Можно сказать, что этот молков клочок суши – основа мира. Моего мира. Помните об этом, когда будете исполнять там свой долг. Разузнайте, что происходит и отправьте донесение, а кару я выберу сам.

— Повинуюсь воле Вашего Величества.

— Хм… — Избранник насупил брови. — Мне кажется, я что-то забыл. Ихарион милостивый, точно же что-то было. Хотел спросить… — грозный вид отступил, Гамилькар указал на свой «реквизит» и вопросительно посмотрел на юношу.

— Стал бы я есть чистый брухт или предпочел бы эль вовсе без него? — испытал удачу Ганнон.

— Точно! — Король щелкнул пальцами и впервые улыбнулся. — Вы умны. Что ж, это дает мне некоторую надежду.

***

Приготовления к отбытию должны были занять несколько дней. Иссур уже отправился искать следующий корабль, что собирался на Атор. В идеале нужно было поторопить судно, что и так туда направлялось, а не заставлять кого-то менять маршрут. А пока что у Ганнона было время собрать все необходимое. Первым делом он решил навестить того, кто именовал себя Аторцем, хоть и не был им. Камерой ему служила комната прислуги, где теперь пахло как в пивоварне. Присматривать за неспокойным береговым было поручено Иннару, помимо стражи, само собой.

Юноша зашел в комнату, в которой эти двое разгоряченно обсуждали нюансы приготовления эля с особыми ингредиентами.

— Записано у него! — возмущался береговой. — Я это варю дольше, чем ты, собака, живешь!

— Ты сам говорил, что их надо добавлять, только когда пузырьки все выйдут! — отвечал Иннар с усталым видом. — И это была третья попытка, а не вторая. — Он обвел руками несколько бутылей, расставленных на столе.

— А третья это какая? — нахмурил брови Аторец.

— Эта. — Иннар приподнял бутыль, на дне были нацарапаны три засечки. Аторец принял у него сосуд, прищурился, а затем и закрыл глаза. Он аккуратно, почти нежно, провел кончиками пальцев по глиняной поверхности и осторожно поставил обратно.

— Да, точно. — Береговой громко поскреб затылок. — Она.

— Как успехи? — осведомился Ганнон, спорщики и не заметили, как он вошел. Иннар приветственно улыбнулся. Береговой, как и всегда, отшатнулся.

— Одна есть, — ответил он и подвинул третью бутыль вперед.

— Всего одна? — Ганнон был удивлен: договаривались они о другом.

— Тут выходит одна из трех, был бы я на воздухе… — затянул Аторец старую песню.

— Был уже, — отрезал Ганнон. — Больше тебе веры нет. Замучались ловить. Ну, допустим, одна из трех, а почему не десять из тридцати?

— Ракушки, — коротко ответил Иннар. — До следующего шторма новых не будет, а запасы все скупили. Как сетью прошлись.

— Веннона это, точно говорю, если бы вы ее… — начал было Аторец, но его прервал Иннар.

— Да тебя послушать, море Гнева тоже она взбаламутила, — отмахнулся ключник. — Не своди счеты чужими руками.

Ганнон забрал бутыль, завернул в тряпицу и аккуратно убрал в сумку.

— Ну что, уговор выполнен? Судья? — Аторец обращался по титулу, но интонация его давала понять, что уж он-то видит нечисть насквозь.

— Да, в камень не обращу, — усмехнулся Ганнон. — Но погостишь пока у нас, Аторец.

— Вот так всегда у вас, с подвохом! — Береговой сложил руки на груди и плюхнулся на табурет. «Ничего, пусть подождет возвращения», — подумал Ганнон, ощутив тревогу: ему предстояло впервые покинуть Деорус.