Пути Деоруса

Акт 3. Глава 9 К свету

— Детей отдают в Дубильню не потому, что они сероглазые, а когда нет родителей. — Ганнон продолжил объяснять, как только затихло журчание. Нусску веселила стеснительность чужака, для нее же справлять нужду за борт, не прерывая разговора, было в порядке вещей. Впрочем, по-другому тут было никак. — Просто так часто бывает, — сказал юноша, все еще не решаясь повернуть голову в сторону женщины.

— Тогда не понимаю, не похоже на мы, — пожав плечами, проговорила ведунья. Она уже устроилась поудобнее и вертела в руке свой стилус для письма на глиняных табличках.

— Я просто хотел сказать, что это хорошо, что их есть кому принять.

— Не кто-то другой принимает их. Они нуссы, и мы тоже. Мы и принимаем, — пояснила обычаи своих соплеменников женщина. И тут она была права, да и относились взрослые изгои к новоприбывшим совсем не так, как братья-инструктора из приюта – к своим подопечным. — Так зачем Ташмор? Зачем плыть по здесь?

— Нет, мы так не договаривались, сейчас мой вопрос, — добродушно рассмеялся Ганнон. С тех пор как нусска вывела лодку на течение, тянувшее их в сторону нужных пещер под Ташмором, свободного времени стало даже слишком много — можно было и поговорить. До этого Ганнон боялся, что придется грести всю дорогу. Когда он рассказал об этом своей спутнице, та минут пять смеялась своим глухим, каркающим смехом.

— Спрашивай, но имя не назову.

— Да понял я, понял. Расскажи лучше, что это за значки на твоих табличках? — Юноша указал на записи, где после цифр множество раз повторялся один и тот же овальный символ.

— Ха, это я придумала. Для счет товары. Называется нусс, как мы.

— И сколько это?

— Нусс? Нисколько.

— Зачем же вам цифра для ничего? — нахмурился Ганнон.

— Чтобы запоминать меньше ваш цифра. Смотри, это один сотня. — Нусска указала на два кружка рядом с единицей. — Десять нусс, единица нусс, но сотня есть.

— А тысяча?

— Добавь еще нусс к сотня.

— Так они же все время будут становиться длиннее и длиннее.

— Зато не надо новый символ на каждый большой число. — Она пожала плечами.

— Нусс это ведь и название вашего шрама? — Ганнон начал догадываться, как у нее возникла эта идея.

— Много вопросы. Моя очередь. Зачем Ташмор?

— Я уже и не знаю. — Ганнон вздохнул, откинувшись назад. Он закрыл глаза и потер веки. Его постоянно бросало из огня да в полымя, и только в этом плавании у него появилась возможность подумать, впервые за долгое время. — Там будет опасно.

— Зачем плыть тогда? Человек должен жить. Даже если тяжело.

— Долго объяснять…

— Время много! — фыркнула нусска.

Ганнон открыл глаза и смотрел на проплывавшие над ним огни. Неприкасаемая периодически измеряла их пальцами, вытянув руку, словно настоящие звезды. «У меня есть приказ, — рассуждал юноша. — Приказ, который я должен выполнить, потому что служу Гамилькарам. Служу им потому, что служу Коулу, который может… Да ведь Коул вообще не тот, кем я его считал! — Ганнон встрепенулся: вся система рушилась, или же наоборот, все становилось куда отчетливей. — Коул еще сильнее и опаснее, чем я думал, а Боннар в его руках, да и Иннар тоже».

— Я защищаю тех, кто мне как семья, — наконец подобрал слова юноша.

— Есть у тебя? — Женщина удивилась и почесала ногтем шрам.

— А что тут такого? — огрызнулся Ганнон.

— Ничего, просто у вас нет свое племя для изгой, ты сказал. Не как тут.

— И все же они у меня есть.

— Тогда делай. Ради них делай.

— Делай что?

— Все что угодно. — Голос троглодитки прозвучал зловеще, впервые под стать ее пугающей внешности. Абсолютно черные глаза выражали стойкость, которую могла выковать только самая тяжелая, полная лишений и презрения, жизнь. — Если есть свои люди, которые хоть не кровь, но свои, делай все.

Прежде чем Ганнон успел ответить, их лодка качнулась, заставив его желудок перевернуться. В подземном море не было волн, и качка застала юношу врасплох. Он поднял взгляд на нусску, та замерла, держась одной рукой за борт, а палец второй руки прижимая к губам. Вода по обе стороны от судна посветлела: оранжевый свет позволял различить бледную плоть, скользившую под ними. Лодку повело вбок следом за левиафаном, неприкасаемая развернула ее и начала работать веслами против возникшего течения. Размеры чудовища поражали воображение: нусска уже успела вспотеть от гребли, а тело исполина все не кончалось.

Когда под судном промелькнул хвост, проводница не прекратила движения, напротив, она ускорилась, стремясь очутиться как можно дальше. Минуту спустя Ганнон понял, зачем нусска это делала: абсолютно белый – здесь казавшийся оранжевым – кит вынырнул из-под воды. Пока неприкасаемая разворачивала лодку, чтобы оказаться к чудищу носом, юноша завороженно рассматривал подземного титана: на массивной голове с костяным наростом было не видно глаз, зато от нее отходили тонкие широкие полосы усов-вибрисс, доходивших до трети длины исполина. На месте, где должна была располагаться шея, налился округлый, тяжеловесный зоб. Он темнел на светлом теле, но раз в несколько секунд пульсировал зловещим пурпурным светом.

На прощание кит окатил их струей воды, вместе с которой полетели ракушки и мелкая рыбешка. Рыбки бились о дно лодки, моллюски были искрошены: клейкие нити плоти соединяли осколки раковин. Запах напомнил юноше напиток Аторца, что он вез с собой. Грохот упавшего в воду тела несколько раз вернулся к ним эхом, отразившись от каменных сводов. Порожденная падением волна тряхнула лодку, но неприкасаемая уверенно провела судно навстречу и сквозь нее.

— Слишком большой, чтобы трогать мы. Не заметит. Нужно только убираться с путь, — сказала женщина после того, как снова вернула лодку в нужное течение.

— Да уж... — выдохнул Ганнон.

— А вот кто меньше он, но больше мы – идут за ним. Смотри в оба, если что — бей весло в нос, — весело закончила неприкасаемая.

***

По счастью, тварей, питающихся объедками кита, Ганнону и его проводнице не попалось, и остаток пути был благословенно скучным. Подплыв к стенам, они направились к арке, что отделяла циклопическую оранжевую пещеру подземного моря от примыкающих к ней меньших.

— На стенах оранжевый свет не растет, — заметил Ганнон. Здесь было хорошо видно, что светящийся гриб не подходил к воде ближе двадцати руббов.

— Да, поэтому так говорят: «до оранжевый свет», когда очень далеко или когда что-то хрен достанешь! — хохотнула нусска.

Они пришвартовались в месте, которое, судя по всему, было облюбовано нуссами-перевозчиками. Удобный закуток между сталагмитами позволял пришвартоваться и спрятать лодку. Соскочив на каменный пол, неприкасаемая отодвинула в сторону тяжелый плоский камень, под которым оказалась яма, служившая тайником. Посветив фонарем и скептически осмотрев содержимое, она положила туда несколько вещей из своей сумки и вернула камень на место. Отряхнув руки и недовольно проворчав что-то себе под нос, троглодитка махнула рукой своему спутнику, дав знак выдвигаться.

— Осторожно, здесь совсем другой земля, — предупредила она перед тем, как взобраться на уступ и проскользнуть в проход.

Они пробирались по пещерам, то и дело карабкаясь вверх, и с каждым подъемом Ганнон замечал, что порода вокруг них меняется. Гладкий и твердый камень превращался в сухой и шероховатый, земля действительно становилась другой. По мере того, как они продвигались, на стенах стали попадаться рисунки. Времени рассмотреть их не было, да и свет фонаря был довольно тусклым, но там явно было изображено кровопролитие. В конце этой своеобразной галереи чернело круглое отверстие, выходившее в соседнюю пещеру, будто круглое окошко.

Внезапно наступившая темнота ошарашила Ганнона не хуже яркой вспышки. Он ощупью пробрался вперед, ориентируясь на еле видное голубое свечение, что пробивалось через швы сумки, куда нусска спрятала светильник. Юноша аккуратно выглянул в отверстие — они находились над длинной вытянутой пещерой, настоящей подземной дорогой. Мутные зеленые огоньки быстро скользили по ней, рассмотреть их не получалось, но обострившийся слух четко распознавал приглушенные шаги многочисленных ног.

— Они ходят по три группа, — протянула нусска. Голос неприкасаемой и раньше был не то, чтобы звонким, но сейчас ее старый говор казался песней. Слова будто бы впитывались в камень без всякого эха. — Считай. Они в грязь, идут воевать с вы. Увидят меня вместе с ты, будет плохо для нуссы.

Затаив дыхание, Ганнон смотрел на бегущие отряды сверху-вниз, стараясь не показываться. Первая группа быстро скрылась вдали, вторая вскоре последовала за ней, а вот третьей все не было видно. В каждой группе было где-то двадцать троглодитов. «Может, мы пропустили первую и в начале увидели вторую?» — подумал Ганнон, но нусска все еще была тут и не собиралась двигаться с места. Юноша решил довериться подземной жительнице и не зря: через минуту показался третий отряд, бежавший чуть медленнее других. Замыкавший их группу, воин подгонял своего товарища. Пробегая мимо, тот споткнулся и, получив очередной тычок в спину, выругался и ускорил шаг.

Подождав еще немного, неприкасаемая полезла вниз, Ганнон последовал за ней. Пещера, в которой они оказались, и правда была настоящим подземным трактом, не уступавшим Тропе Легионера. Стены по обе ее стороны были усеяны небольшими окнами-проходами, из одного из которых и спустились сюда юноша и нусска. Это окружение придавало сходство с тесными улочками правобережного Виалдиса, где древние дома наследных слуг теснились друг к другу, смыкаясь над дорогой.

Пересекая тракт поперек, спутники шли к противоположной стене, им предстояло вскарабкаться наверх и пролезть в одно из «окон». Посередине пути Ганнон чуть было не подвернул ногу: что-то проскользило у него под стопой. Опустив руку, он нащупал грубое лезвие. «Она уронила дурумовый нож?» — мелькнула мысль. Но нет, юноша бы это услышал. Да и на ощупь материал был другим. Приглушенные сумкой огоньки, по которым Ганнон отслеживал нусску, резко двинулись вверх, как только он зашумел. Спустя мгновение юноша уже лез наверх, вслепую хватаясь за камни, стараясь следовать за своей проводницей. На середине пути он отчетливо услышал вдали одинокие шаги: троглодит, видимо, возвращался за своим оружием. Стук сердца гулко отдавался в ушах, пока Ганнон старался вскарабкаться, не создавая лишнего шума.

Шаги становились все ближе, юноше казалось, что он уже видит отблески зеленого света. Руки, ободранные до крови, безуспешно шарили по камню в попытке ухватиться. Он сумел нащупать небольшой выступ и с усилием подтянулся, но пальцы не выдержали. Ганнон с ужасом ощутил легкость падения: отпустив руку, он отклонился назад, его нога соскальзывала с опоры. Юноша дернулся вперед, стараясь удержать равновесие, но безуспешно. Готовясь упасть, он почувствовал боль в запястье: крепкая хватка жилистой руки потянула его вверх, затаскивая в пещеру над «трактом».

Оказавшись внутри, Ганнон сел спиной к стене ниже «окна», в которое его втащили, и старался отдышаться, зажав рот рукой. Открыв глаза, юноша с нарастающим страхом понял, что картина перед глазами не изменилась: он был в кромешной тьме, один. Ганнон надеялся, что нусска просто спрятала сумку, чтобы ее свечением не выдать их. Он прополз всю пещеру по кругу, ведя рукой по стене. Юноша оказался в совсем небольшом помещении, из которого вело три выхода… и ни в одном из них не было даже отблеска света.

Ганнон сел и постарался побороть страх и собраться с мыслями. «Неприкасаемая боялась, что нас увидят вместе, стала бы она бросать меня ради безопасности своих? Конечно стала бы, без сомнений. Но ведь все обошлось, не так ли? — рассуждал юноша. — Или это мне только так кажется? А для любого троглодита я нашумел так, что скоро здесь будет не протолкнуться? Факел еще при мне, но я не знаю дороги, а огонь только привлечет внимание…» От невеселых размышлений Ганнона отвлек тусклый зеленый свет в окне, выходившем на «тракт». Звук шагов, доносившийся снизу, усилился: похоже, троглодит только добрался до места, где потерял свое оружие. Аккуратно выглянув, юноша увидел, что тот был один. Спускаться и шуметь там было опасно. «Завидный ли я трофей для провинившегося?» — с этой мыслью Ганнон беззвучно вытащил меч, отошел на шаг и легонько ударил им о металлическое навершие кинжала.

В то же мгновение, когда раздался звук, на него налетел противник. Тот сумел взобраться наверх и атаковать с немыслимой для человека быстротой. Меч отлетел в сторону, двое катались по полу, сцепившись в борьбе. В пещере становилось все светлее по мере того, как с подземного слезал маскирующий покров грязи. Ганнон был значительно больше и тяжелее, но его противник с лихвой компенсировал это яростью. В конце концов юноше все же удалось прижать руку троглодита, державшую костяной нож, коленом к полу. Ганнон обнажил свой кинжал и, приставив острие к горлу врага, прошипел:

— Зу-хар, зу-хар! — Это означало «кто-то на поверхности», он надеялся, что троглодит поймет его. Для верности Ганнон указал кинжалом наверх, тут же вернув его на место.

Понять мысли поверженного по его черным глазам было невозможно. Тот смотрел на авхара, не мигая, и тяжело дышал, скаля зубы. После десяти секунд в таком положении они оба вздрогнули, услышав скрежет металла о камень — кто-то подобрал меч. Пленник заглянул Ганнону за спину и хищно ухмыльнулся. Юноша медленно отвел нож от троглодита и положил его на камень. Поднявшись, Ганнон обернулся и увидел свою проводницу, та стояла с мечом в руке, сумка лежала позади. Троглодит, освещавший пещеру своими татуировками, встал и жадно осматривал новый кинжал, что попал к нему в руки. Нусска что-то сказала воину, на что тот лишь грубо бросил в ответ пару коротких слов. Неприкасаемая кивнула, сделала шаг в сторону авхара и, развернувшись, всадила меч троглодиту в живот.

Подземный только успел охнуть и схватить нусску за плечи. Троглодит с ужасом посмотрел на свои руки и последним в жизни движением оттолкнулся от неприкасаемой, соскользнув с лезвия и упав навзничь. Ганнон принялся подбирать кинжалы, пока его спутница вытягивала свою сумку из-под мертвого тела. Закончив с этим, она сразу же схватила авхара за руку и пустилась бежать. Юноша несся вслепую и, несмотря на опущенную голову, все же несколько раз ударился лбом. На пути прочь они миновали несколько проходов и поворотов, после чего нусска наконец позволила себе встать и отдышаться. Как только звуки стихли, Ганнон ощутил на своем лице ее руку, та довольно бесцеремонно похлопала его по лбу и щекам.

— Ты здесь, хорошо. — Неприкасаемая с облегчением выдохнула.

— Где же мне быть? — раздраженно спросил Ганнон.

— Не знаю, авхар, ты же не пошел за мной сразу, как втащила верх. Успела дальше, чем здесь пробежать, пока поняла, что ты нету.

— Долго же тебя не было.

— Я была близко. Потом ты шумел, шуметь нельзя. Я затихла и ждала, так правильно. Не зря ждала.

— Я специально ударил мечом, хотел привлечь того воина. — Ганнон избегал слова «троглодит», он так и не спросил у неприкасаемой, как называл себя народ, отвергнувший нуссов.

— Ха, ты шумел до того, когда достал меч. Воин услышал и полез, — отметила женщина. Это объясняло скорость подъема. — А зачем он тебе? Почему не убил?

— Думал, ты ушла, и хотел заставить его показать дорогу.

— Хаха, не вышло бы. Но это правильно попробовать. Если я ушла, по-другому никак.

— Если бы не получилось, думал отрезать ему что-то для света.

— Охохо, тоже хорошая идея для авхар, но в мертвом теле свет затухает. Тот уже не светит. Хорошо, что ударила твой меч. Не подумают на нуссы. — Она вернула оружие хозяину. — А когда пришла, зачем положил нож?

— Я не знал, кто это был. А почему ты выбрала его? Почему убила? Он ведь тебе ближе, чем авхар.

— Почему так думаешь?

— Он число. — Ганнон вспомнил свою догадку. — Ты нусс: ничего, но тоже число. А авхаров на табличке с числами вообще нет.

— Это ради нуссы, а не ты. Торговля с Ятта, хорошо для нас. Она платит, надо сберечь.

Хоть в этом и было здравое зерно, но в тусклом свете все же было видно, как женщина нахмурилась. Осознав это почти одновременно, двое стали оглядываться: Ганнон в поисках врагов, а нусска с ужасом смотрела вниз. Свет шел не издали, сияние расходилось от лужицы, растекавшейся по камню из сумки. Неприкасаемая упала на колени, открыла ее и стала возиться с содержимым, что-то жалобно бормоча. Похоже, упавшее тело троглодита повредило ее сокровище, что-то пробило в нем небольшую брешь.

В затухающем свете было видно, как по лицу нусски текут слезы, падавшие в тускнеющую жидкость. Вскоре сияние на полу иссякло, и стали слышны только всхлипы женщины. Выждав, пока они затихли, Ганнон рискнул сказать:

— У меня есть факел и огниво. — Он уже почти забыл о закрепленных за спиной припасах. Аторцы дали ему два, первый догорел, пока юноша ждал проводника, но второй все еще был при нем.

— Его увидят, это смерть. Такой свет смерть. Я не понесу его к нуссы. Иначе они придут, — сокрушалась нусска. Ее слова причудливо повторяли страхи аторцев. И боялась она тоже своих – других троглодитов.

— Мы не сможем пройти к ним без света? Или это сокровище священное?

— Да! — ответила неприкасаемая. — Оба. Но нуссы дали бы новый свет. Но мы не пройдем, темнота.

— А идти далеко? — Ганнон вздохнул и ощупал флягу. По счастью, его сосуд с зельем остался цел.

— Не очень, но теперь без разницы, там нужно видеть… — Ее голос звучал почти жалобно.

— Бледный синий свет, — протянул Ганнон, поправил кольцо и сосредоточился на внутреннем взоре, где пергаменты охраняли светило от голодной черноты. Ему давно не приходилось бывать там и, признаться, он был рад, что удавалось обходиться без этого. Но другого выхода не было. Ганнон стал пытаться воспроизвести то, что делал при своем возвышении: открыть путь силе, сохранив контроль. Задача была похожей, но разница была в том, что тогда Коул отворил двери настежь, а он пытался обуздать силу и запереть их. Сейчас же нужно было лишь приоткрыть выход, что был запечатан им самим, не дав всей силе прорваться наружу. Одно неверное движение, и бушующее пламя поджарит их обоих.

Он пытался сфокусироваться на одном пергаменте, но они ускользали от него, смешиваясь и подменяя друг друга. Ганнону нужна была зацепка, что-то из реального мира. Он решил не усложнять: его приказ исходил от Гамилькаров, дома, который было найти легче всех прочих. Крылатый волк услужливо показался перед внутренним взором, и юноша понемногу сдвигал его, образуя брешь. Труднее всего было вовремя остановиться, он не столько открывал выход, сколько сдерживал вырывающийся поток. Несколько раз сила почти ускользала из-под его контроля, но сфокусировавшись на мыслях о тех, кого он защищает, выполняя миссию Гамилькаров, юноша смог обуздать ее.

Ганнон открыл глаза одновременно с тем, как закрыл флягу, что на всякий случай держал наготове. Слава богам, она не понадобилась. Его кисть была покрыта тусклым синим пламенем, нусска смотрела на нее своими черными глазами, медленно приоткрывая рот. Искушение было велико, но юноша не стал ничего делать и дождался, пока она сама вспомнит, что нужно подобрать челюсть.

***

Ганнон боялся, что если поддерживать свечение долго, то даже слабое пламя со временем истощит его самого. Однако, оказалось, что гораздо тяжелее было постоянно держать руку на весу: плечо страшно затекло, боль становилась невыносимой. Карабкаться с одной рукой тоже было сложно, но неприкасаемая каждый раз спешила помочь ему, хоть в остальное время и держала почтительную дистанцию.

Они вышли из очередной пещеры – юноша уже сбился со счета – и увидели внизу огоньки стоянки. Это был большой круглый зал со множеством выходов. Воды здесь не было, каменный серпантин спускался вдоль стен вниз – туда, где расположились неприкасаемые. Вся пещера напоминала огромный амфитеатр, где сценой была круглая площадка на ее дне. Ганнон закрыл глаза и вернул пергамент Избранников на место. Огонек на его кисти погас, и юноша с облегчением встряхнул рукой и опустил ее.

— Не рассказывай своим об этом, — сказал Ганнон, разминая плечо. Он не сильно надеялся на то, что нусска будет держать язык за зубами, но в нем все еще тлели остатки почтения к правилам Братства. К правилам, самое главное из которых он только что грубо нарушил. Впрочем, Ганнон был уверен, что при следующем разговоре с Коулом он уже не будет скован какими-либо догмами. Да и кто поверит троглодитам.

— Не расскажу, — кивнула неприкасаемая. — Тебе не надо идти туда, нам вверх. — Она указала на один из проходов рядом с ними, уходивший в бок. — Я только спущусь за свет.

Уставший юноша с удовольствием примостился на камень и наблюдал, как его проводница спускается по каменному серпантину. Она торопилась как могла, но обойтись без приветственных объятий со всеми остальными нуссами было, конечно же, немыслимо. Это не вызывало в юноше раздражения, наоборот, Ганнон ощутил внутри тепло, наблюдая за этой сценой.

С новым фонарем – поменьше прошлого – нусска провела его дальше. Дорога начала забирать вверх, все круче и круче. Юноша с нарастающей радостью чувствовал, как воздух становился свежее с каждым десятком шагов. Посреди одного из проходов неприкасаемая остановилась как вкопанная, и Ганнон, пройдя по инерции еще несколько шагов, оказался впереди. Он оглянулся, его проводница подняла руку, прощаясь:

— Удачи тебе, зухар. — Значит, они уже были на поверхности. — Удачи в твое дело!

— Спасибо тебе, боги в помощь.

— Боги… — Нусска смутилась, но потом поняла, что он имел виду. — Ихаон и Мехаон, да. — Она помедлила, переминаясь с ноги на ногу, раздумывая перед тем, как все же сказать: — Гипатиа, так мое имя.

— Ганнон. — Юноша поклонился, искренне тронутый ее жестом.

— Если живой, приходи еще. — Гипатиа помедлила. — Приноси свет, который я раньше не видела.