Пути Деоруса

Акт 3. Глава 7 Невиданное

Влажные стены из древесины скользили вверх, а кружок света над головой медленно уменьшался. «Боннар бы точно захотел на такое посмотреть», — подумал Ганнон, оглядывая блестящую внутреннюю поверхность ствола. Он взял огниво и решил попрактиковаться, пока еще было светло. Искры высекались на удивление легко, можно было поберечь факелы до низа, где бы он ни был. «Так или иначе где-то он должен был быть», — подбодрил юноша себя. Дерево сменилось камнем, на влажной поверхности которого все еще отражался дневной свет, но через несколько десятков руббов последние блики исчезли. Ганнон нащупал факел и положил так, чтобы просмоленный конец выглядывал за борт. После нескольких попыток искры подожгли тряпицу и на стенах заплясали причудливые алые огни, отраженные от водной глади.

Юноша настолько привык к плавному движению, что, когда оно прекратилось, Ганнон дернулся и схватился рукой за борт, раскачав лодку. Свет факела создавал блики на сглаженных водой каменных сводах, будто сделанных из перламутра. Пещера была не выше двух руббов в высоту, но очень широкой. Освещения хватало, чтобы отчетливо разглядеть несколько темнеющих проходов справа, но все, что лежало дальше, скрадывала тьма. Ганнон задумался, какую же очевидную цель он сейчас представляет, — одинокий огонек посреди темноты, абсолютно дезориентированный и беспомощный. Оставалось только довериться отношениям аторцев с троглодитами, которые выглядели хорошо налаженными. Убить чужака можно было и проще.

***

Юноша смотрел на догорающий факел, гадая, долго ли придется ждать. Коротая время, он глядел то на пламя, то в окружающую тьму, после чего внимательно рассматривал световое пятно, что оставалось перед его взором и медленно рассасывалось, словно его поглощала чернота. Он успел повторить это трижды, но на четвертый раз огонек отказался сгинуть. Ганнон прищурился и заморгал, но ничего не поменялось: пятнышко света становилось все больше.

Вскоре внутри света проявились и контуры человека: бледный – совсем белый – долговязый мужчина держал в руке бутыль с жидкостью, светящейся холодным зеленым светом. Зеленые и оранжевые отблески играли на потолке, отвоевывая и снова отдавая территорию и отражаясь в абсолютно черных – будто лишенных белков – глазах троглодита. На его светлом лбу темнел уродливый, выпирающий шрам, похожий на раковину улитки. Черная борода и шапка волос оставляли видимыми только часть лба, скулы и острый, крючковатый нос. Он был одет в бриджи и жилетку, совсем как Аторец с пляжа, по виду они были сделаны на поверхности.

— Я от Габхи, — тихо сказал Ганнон: вспомнив наставления Ятты, он не стал упоминать ее имя.

— Хосп. От кого ж еще, — пробурчал мужчина. Он не шептал, но голос его был лишен всякой звонкости. — Раньше ты не видел. — Он, видимо, хотел сказать «тебя не видел»: на Део троглодит говорил не очень складно, но, впрочем, вполне понятно. — Дурум, — твердо произнес он.

— Вот он. — Юноша передал троглодиту сверток. Тот взвесил его в руках и вздохнул.

— Один человек, много дурум. Далеко путь?

— Ташмор.

— Ташмор… — задумчиво повторил собеседник.

— Это через море, молк, вы же, наверное, и не видели моря…

— Это ты не видел моря! — неожиданно вскинулся троглодит, глаза его сверкнули, как осколки обсидиана, он поджал губы и гневно смотрел на гостя, тяжело дыша.

— Так… вы знаете, куда мне надо.

— Знаете. Я знаю, мы идем, но ход еще с вода. Придется идти через… — он замешкался, вспоминая слово, — Там, где живут. Поселение.

— Это плохо?

— Они… злые, хоть и слабые.

— Меня там будут не рады видеть?

— Да, таких, как тебя, не любят, таких, как меня, – тоже, — коряво, однако довольно понятно ответил троглодит и прикрыл глаза, уговаривая себя начать тяжелое, но необходимое дело. — Много дурум — хорошо, мой раскололся. — С глаголами он совсем не ошибался. — Возьми вещи. Потом дам сокровище. Скажу – спрячь. — Он протянул Ганнону свою сумку и показал бутыль. — Те, кто сверху, говорят, что это делают люди как ты, скрытный. — Мужчина потер лицо рукой, видимо, намекая на темный цвет кожи пришельца с поверхности.

Ганнон осмотрел стеклянный фонарь: очень светлое стекло, лишь слегка мутное. И правда работа неардо, низ был бережно замотан чем-то мягким, ручка сделана на совесть. Сумка оказалась неожиданно тяжелой, но спорить с проводником сейчас было бы глупо. Факел как раз догорел, и пляшущий рыжий свет сменился более тусклым, но ровным сиянием странной жидкости. Проводник бодро пошел вперед, ловко преодолевая неровности и обходя ямы. Гость с поверхности старался идти за ним след в след и поплатился: глядя на ноги своего спутника, он приложился головой о сталактит, в глазах сверкнули искры. Оглянувшись на звук, троглодит вжал голову в плечи. Следуя этому немому совету, Ганнон пригнулся совсем как подземники из отряда Роннака.

Забравшись в узкий лаз, что был на высоте человеческого роста, они проползли несколько десятков шагов. Зеленые отсветы на стенах создавали впечатление движения через мистический портал. Поверхность была неровной, и юноша несколько раз сильно ударил колени. Тоннель постепенно сужался, Ганнон все чаще цеплял его стены плечами, но, слава богам, вскоре показался выход. Добравшись до конца прохода, проводник оставил лампу и спрыгнул, а Ганнон подполз к краю и посмотрел вниз: выход оказался еще выше, чем вход. Его длинной руки едва хватило, чтобы протянуть троглодиту фонарь, после чего юноша аккуратно сполз на животе как можно ниже и спрыгнул на каменную поверхность.

— Идем через лес, — скомандовал подземный житель и указал рукой на поле, усеянное сталагмитами, каждый толщиной не меньше руки и высотой с двух человек. Ганнон сомневался, что его спутник когда-либо видел лес, но решил не спрашивать. Некоторые «деревья» разделяло несколько шагов, другие – лишь толщина ладони. Троглодит петлял между ними, иногда пропуская широкий проход и ведя их извилистым маршрутом, где приходилось с трудом протискиваться между камнями. Дойдя до пары особенно внушительных каменных столпов, проводник остановился и поднял руку. — Мы пришли близко, спрячь сокровище в сумка.

— Нам еще далеко идти? — не удержался от вопроса Ганнон, тщетно всматриваясь в большую каверну, — ничего не было видно.

— Нет, до свет. — Троглодит указал пальцем чуть вверх и, вглядевшись, Ганнон различил синие точки впереди, слабо поблескивавшие, как звезды над горизонтом. — Не до оранжевый, то есть не далеко.

Поверхность пещеры уходила вниз, представляя собой широкую – почти плоскую – чашу. Спустившись ниже, Ганнон услышал под ногами плеск воды. Глубины едва хватало, чтобы погрузить носки сапог, но его проводник вновь начал петлять на пути к поселению, что лежало перед ними. Отсюда стало возможным различить, что только часть синих огоньков светила со свода пещеры, остальные сновали по земле.

Слева послышался шум весел: едва различимая в слабом голубом свечении лодка заторопилась домой. Троглодит не зря вел их долгим путем, раз где-то глубины хватало и для плавания. Лодочка скользила в сторону широкого сухого участка, где темнели жилища и сновали бледные жители с голубыми огоньками в руках.

— Теперь не обойти. — Подземный житель проводил лодку взглядом. — Можем идти прямо поселение. Одинаково, — сказал он, но продолжил время от времени резко сворачивать и менять направление. Для незнакомого со здешними тропами человека было бы совершенно незаметно, что подземный сменил маршрут. Когда они вышли на прямую дорогу, он добавил: — Не отдавай мне сумка. Не бойся, тебе и твои вещи трогать нельзя.

— А тебя можно? — спросил Ганнон, опасаясь, что останется здесь один.

— Меня тоже нельзя. Но мне можно брать твой вещи, а они можно – вещи у меня.

Юноша только кивнул, отметив про себя: «Занятная у троглодитов традиция торговли с людьми с поверхности… Похоже, он из особого сословия». Как только они ступили на территорию поселения, отличия проводника от прочих подземных жителей стали очевидными. Первыми их встретила ватага детишек лет трех-пяти: бледные и черноглазые, они все же были невероятно похожи на любых других малышей. Ганнон легко мог представить себе взрослых троглодитов: чуждых и странных, несущих отпечаток их жизни. Но дети, не считая бледности и цвета глаз, были во всем похожи на обычных, кроме одной детали. Детали, что отличала их и от пришельца, и от его проводника. Никто здесь не носил огоньки в руках, вместо этого на лбу каждого светилась голубым татуировка, в том самом месте, где у спутника юноши был шрам.

Дети носились вокруг и выкрикивали что-то на незнакомом Ганнону языке. Проводник держался стоически, но потом все же не выдержал и распугал их: он наклонился и сделал вид, что бежит прямо на мальцов, будто хотел забодать их. Малыши с криками бросились врассыпную, прикладывая руки к татуировкам на лбу: очень похоже на знак-оберег, что творили на поверхности.

Разбежались все, кроме одной девочки. Она дождалась, пока уйдут остальные, и боязливо подошла к паре пришельцев, прижимая к себе детеныша животного, похожего на дикобраза. Еще мягкие белесые иголки гнулись от соприкосновения с кожей малышки, не причиняя ей никакого вреда. Она подошла ближе, опасливо поглядывая на человека с поверхности, но обратилась к его проводнику. Девочка сказала пару фраз, приподняла своего питомца и быстро убежала. Троглодит тихо проговорил что-то ей вслед. Ганнон не понял ни слова, но было слышно, что его лишенный светящейся марки спутник отвечал с комом в горле, в черных глазах блеснули слезы.

Не успев ни обдумать, ни спросить о произошедшем, Ганнон увидел приближавшихся к ним взрослых троглодитов. Юноша без всяких слов понял, что настроены они были не дружелюбно. Несколько мужчин шли к ним, пока матери растаскивали детей прочь, творя все тот же знак от нечистой силы. Юноша заметил, что у взрослых татуировки были не только на лбу. Вставший напротив них рослый троглодит сложил на груди руки, покрытые несколькими широкими полосами, которые соединялись между собой тонкими изящными узорами. Несколько товарищей за его спиной тоже были богато изукрашены. Кроме самых необходимых мест их одежда закрывала лишь ступни и плечи, и сделана она была точно не на поверхности. Ничего похожего на грубый волокнистый материал, из которого были сотканы обмотки на ногах и накидки мужчин, Ганнону раньше видеть не приходилось.

Они остановились в двух шагах от пришельцев, на лицах было написано отвращение. Лидер начал говорить с проводником короткими отрывистыми фразами, на человека с поверхности он даже не смотрел. Пока шел разговор, в котором удивительным образом сочетался эмоциональный накал и отсутствие звонких звуков, троглодиты за спиной своего лидера перетаптывались и озирались. Один из них украдкой поглядывал на Ганнона, не в силах перебороть любопытство. На лице другого был написан страх, он нервно сжимал ручку костяного ножа. Неожиданно прозвучал родной язык:

— Дай один дурум нож, —.сказал юноше его спутник. — Не показывай остальной и свет.

Следуя приказу, Ганнон отвернулся и запустил руку в сумку, достав одно лезвие. Проводник принял клинок из его ладоней, на что остальные подземные жители отреагировали плевками и сотворением охранных знаков. Игнорируя их, неприкасаемый положил нож на камень, сделав шаг вперед. Троглодиты отпрянули от него, но, как только спутник Ганнона вернулся на прежнее место, быстро вернулись и подняли дурум. Бросив напоследок несколько наверняка оскорбительных слов, они развернулись и направились к остальным жителям, оглашая свое решение.

— Мы идем. Ничто не трогай, — проговорил проводник и быстро двинулся вперед. Поспешив за ним, пришелец с поверхности с любопытством осматривал поселение, его глаза как раз успели привыкнуть к тусклому освещению. Вся «деревня» умещалась на неровном участке сырого камня в несколько сотен шагов в поперечнике. Укрытий тут не было за ненадобностью, вместо этого троглодиты выкладывали на земле что-то вроде гнезд из того же странного материала, что использовали для одежды. Терпкий горьковатый запах щекотал нос, он усилился, когда с одной из лодок стали сгружать грибы, каждый размером с небольшое деревце. Сами лодки были кожаными на костяном каркасе, но было и несколько деревянных.

Ганнон с трудом уворачивался от шипастых животных, которые по-хозяйски расхаживали по поселению. Взрослые особи были размером с небольшую свинью, а иглы были вдвое длиннее тела. За некоторыми по пятам ходили дети, подбирая выпавшие шипы. Проводник и пришелец с поверхности шли сквозь стоянку, образуя перед собой пустое пространство: занимавшиеся делами люди стремились как можно быстрее убраться с их пути, матери с грудничками отворачивались, чтобы закрыть детей от неприкасаемых. Ганнон заметил, что у младенцев светящих знаков не было, самым младшим детям с татуировками было около трех лет. Когда они с проводником покинули поселение, юноша спросил:

— Знаки на лбу и на руках, это оттуда? — Он указал вверх на светящийся мох, что рос на сводах и стенах пещеры.

— Да, — угрюмо ответил его провожатый. Ожидаемо тема была для него неприятной. — Не спрашивай об это, больше не расскажу.

— Потому что ты… — юноша замялся, но его спутник все понял.

— Нет, потому что ты! — ответил троглодит, сделав ударение на последнем слове, и указал пальцем вверх. — Это не для вас.

— Но ведь и не для тебя тоже! — все же вырвалось у Ганнона, хоть он и сразу пожалел о неосторожных словах.

— Я может быть и нусс, — несмотря на опасения юноши, троглодит отреагировал спокойно, — но я здесь, а ты не из здесь. — Он обвел рукой пещеры.

— Ты говорил, они слабые. — Ганнон решил сменить тему и вспомнил еще один свой вопрос.

— Да.

— Но дурум пришлось отдать.

— Я захотел. Жалко их.

— Почему же?

— Добрый сверху, почти нет охота. Не обмазываются грязь. — Он вздохнул и указал на проход, куда им было нужно свернуть. — Не хочу говорить. Подожди, дойдем, есть кто любит. Отдай сокровище. — Нусс, как он себя назвал, взял фонарь и ускорил шаг. После еще одной широкой каверны они вышли на берег подземного озера, ближе к нему стали видны огни: зеленые и синие вперемешку, в этот раз это были фонари в руках других неприкасаемых. Но еще раньше, чем увидеть их, Ганнон услышал странный гул, разносившийся в пещере.

***

Эта стоянка больше напоминала кочевой лагерь, и тут было полно вещей с поверхности. Забавно, как там, наверху, многое казалось само собой разумеющимся, но здесь, наоборот, выделялось: дерево лодок, ткань одежды, стекло фонарей. Юноша увидел источник странного звука, который сначала назвал гулом. Это оказался плач. Ребенок, сидевший на берегу, рыдал навзрыд, рядом с ним было трое нуссов: двое детей постарше обнимали малыша за плечи, а женщина что-то ласково говорила. Красное лицо ребенка в тусклом свете казалось темным на фоне бледного тела, по щекам катились крупные слезы. Удивительно, но даже такой искренний плач у ребенка-троглодита был глухим, несмотря на накал эмоций, потому и показался похожим на гул.

Когда Ганнон и его проводник дошли до лагеря, несколько нуссов бросились им навстречу и по очереди обняли собрата, долго и крепко. Всего на стоянке было около двадцати человек, и каждый повторил этот ритуал. Глядя на это, несчастный ребенок смог немного успокоиться и тоже подошел для приветствия. Ему было как раз года три, а на лбу распухла и кровоточила свежая рана, в которой еще поблескивали синие огоньки. В лодке, что стояла рядом с тем местом, где он сидел до того, Ганнон заметил труп колючего животного, грубо разделанный ножом.

Спутник Ганнона забрал свою сумку и подошел к пяти старшим троглодитам. Те собрались в тесный кружок и стали изучать вещи, которые принес проводник. При виде десятка дурумовых лезвий они одобрительно закивали, а от группы отделилась и направилась к гостю женщина, та самая, что утешала новоприбывшего ребенка.

— Хосп, или как там говорят в ваших землях? Визаро что-то там… — проговорила она. Ее Део был куда чище, чем у проводника Ганнона, — почти без акцента и ошибок. Лицо неприкасаемой было бледным и осунувшимся, как и у всех подземных жителей, но его определенно можно было назвать красивым. Темные густые волосы и брови оттеняли миндалевидные черные глаза. Все ее черты были правильными и симметричными. Их композицию нарушал лишь шрам на лбу, еще более выпуклый и неровный, чем у остальных.

— Приветствую. — Ганнон слегка поклонился, впервые за долгое время ощутив себя хоть немного уверенно. — Мой проводник рассказал, куда мне нужно?

— До оранжевые света, — хмыкнула женщина, — и немного дальше. На Ташмор. Путь далекий, но тебе везет: я туда плыву. Не придется ждать сборы.

— Значит, скоро отправляемся?

— Да, только погадаем, а ты пока ешь. — Женщина порылась в сумке и протянула гостю жесткие бурые полосы, которые когда-то давно были мясом…он надеялся.

Ганнон устроился на предложенном булыжнике и начал вгрызаться в угощение. Оно было грубым и отдавало грибами, но он был так голоден, что уплетал полоску за полоской. Когда ему принесли воды, дело пошло еще веселее.

— Давай поглядим… — начала троглодитка. Она закачалась, сидя на полу, и достала из мешочка костяшку с грубым изображением, юноша не смог понять даже, человек это был или зверь. — Молхан непротив: ты не вредишь миру. Да, такое всегда, мало кто может. — Собравшиеся вокруг нуссы зашептались, тем временем на пол легла следующая костяшка. И ведунья продолжила: — Валанха перевернута: не верь тому, как ты увидишь женщина. — Кто-то из троглодитов-мужчин фыркнул и отпустил остроту на своем языке, за что тут же получил тычок в ребра от соседа. — Да прав он, прав, — усмехнулась гадалка. — Может, это вообще про меня? — Она подбоченилась и вызвала всеобщий смех, после чего выбросила еще две пластинки из мешка, поставила его на пол и закрыла, в нем оставалось еще с полдюжины гадальных костей. Глядя на две костяшки, нуссы перешептывались и спорили. Женщина же, нахмурившись, проговорила: — Мда, занятно. Мехаон с Ихаоном — много что значит. И братья, и враги. Кто они тут больше, брат или враг – не скажу, но не стой между. А если это про тебя, то будь настороже со старыми друзьями: руки в крови своих же.

— Постараюсь, — серьезным голосом ответил Ганнон. Ихаон походил на Ихариона, а Мехаон… Юноша вспомнил, что Мерхарионом называл Баала культист, которого допрашивал Тризар. Молхан и Валанха были похожи на имена из преданий, за чтение которых в свое время поплатился Боннар. Как он говорил? «Там всех называют одинаково: и богов, и иных».

***

Длинная деревянная лодка, на которой они отправились в путь, была размером с небольшую яхту, но все же на ней были весла. Молковы весла, работать приходилось по очереди, ни о каких парусах тут не шло и речи. На открытых пространствах греб Ганнон, а в сложных местах, где проход сужался, за управление бралась нусска.

— Как же мне обращаться к тебе? — очередной раз спросил Ганнон: называть свое имя неприкасаемая отказалась наотрез.

— Как хочешь, авхар, — усмехнулась женщина. Юноша понял, что авхарами ее сородичи, видимо, окрестили пришельцев с поверхности.

— Ятта тоже не знает, как тебя зовут? — спросил он в перерывах между движениями весел.

— Нет, я и она не виделись даже, только переписка про торговля, — ответила нусска, которая и вправду выводила что-то острой костью на глиняной табличке. Лодка была ей и транспортом, и домом. На небольшой палубе умещались спальное место, запасы еды и груз на продажу.

— И ни с кем другим из аторцев ты тоже не встречалась?

— Почему же? Нет, они бывают часто, когда много товар. Откуда, по-твоему, научилась так говорить, если бы только переписывалась с Ятта?

— И правда. Да и далеко не все авхары умеют писать и читать.

— Авхары? — Женщина подняла взгляд и нахмурилась. В свете синего фонаря морщинки ярко зачернели на ее бледной коже. — А, ты про зухары. Про всех их. Не с поверхности, а на поверхность. Авхар ты стал, когда… — Она провела рукой вниз, будто ее кисть ныряла.

— Спустился?

— Точно. Мы писать тоже не все умеем, но нуссы умеют. Зухары, что говорят «хосп», любят запись, а спус-каться, — она помедлила, подбирая правильную форму глагола, — не все любят. Потому не видела Ятта.

— А вам подниматься нельзя? — продолжал расспросы Ганнон. В ответ неприкасаемая лишь потрясла головой.

— Нам незачем. Поднимаются только воины. Но они в грязь, значит, под земля. И только когда темно, — пояснила она.

— Так вы никогда не видели света?

— Это ты не видел света! — отрезала женщина. Она отреагировала так же яростно, как и первый проводник, с которым Ганнон начал свой путь. Видимо, дело было не только в его скверном характере, но и в их культуре. Впрочем, гадалка быстро смягчилась. — Отдай весла, тут сложно плыть, зато увидишь.

Они прошли между извилистыми берегами подземной реки, которые так и норовили зацепить борт. Ганнон уже сбился со счета поворотов, которые пришлось сделать, иногда отталкиваясь веслом от камня. Лодка совершила не меньше дюжины таких маневров и выплыла на широкое подземное озеро: свод пещеры уходил вверх и на высоте пяти руббов терялся в темноте. Впереди был проход, напоминавший арку. На ее своде играли огоньки, свет был теплым.

— Там огонь? Другие авхары? — забеспокоился Ганнон.

— Нет, но мы почти на месте, — ответила нусска. Они плыли многие часы или даже целый день. Под землей чувство времени быстро искажалось, но лодка уж точно не могла так быстро доплыть с Атора до Колоний. — Закрой глаза, я скажу, когда открывать, — неожиданно предложила женщина.

— Зачем? — снова встревожился Ганнон: ситуация становилась все более странной.

— Тебе же не так красиво. — Нусска пожала плечами и направила лодку в проход.

Когда суденышко вышло из-под сводов коридора, юноша разжал пальцы, сомкнутые на эфесе, и смог только изумленно выдохнуть.

— Ну, и кто тут не видел света? — насмешливо спросила троглодитка. Спорить с ней было невозможно: Ганнон будто бы оказался в обсерватории самих богов. Своды этой пещеры уходили ввысь на сотню руббов – куда выше, чем в предыдущей – но их было прекрасно видно. Источавшие яркий оранжевый свет заросли лишайника создавали иллюзию звездного неба, оставляя настоящее далеко позади.

Некоторые сгустки, казавшиеся большими даже на таком расстоянии, должны были быть с десятки шагов шириной. Эти светила соединяли ветвящиеся тропки света, что петляли по бугристой поверхности, находя себе место для жизни. Но это великолепие не ограничивалось лишь верхней полусферой мироздания: вокруг них, насколько хватало глаз, простиралась черная, зеркально-ровная гладь подземного моря, в котором невероятно ясно отражались «звезды», и их лодка мягко скользила по ней словно по просторам космоса.

Когда юноша сдался под напором боли в затекшей шее и вновь посмотрел на свою спутницу, та лишь склонила голову набок.

— Да. — Она протянула руку и закрыла рот Ганнона. Ошеломленный, он просто-напросто забыл поднять челюсть. А нусска довольно повторила: — Это ты не видел света!