Пути Деоруса

Акт 3. Глава 2. Атор

Небольшая лодочка отчалила от пирса и заскользила по гладкой поверхности воды, разделявшей два Атора. Похожие суденышки, но с более округлыми боками, стояли на якоре тут и там, закинув сети. Для первого посещения Ганнон с Роннаком оделись скромно: никаких доспехов или вычурных судейских знаков. Но что касается оружия, тут подземник оказался неумолим: меч был рядом, хорошо хоть плотно завернутый в ткань. Юноша улыбнулся, сжав подшитый к изнанке плаща амулет Коула, кольцо тоже было при нем, как и кинжал. Все-таки он не менее осторожен, чем легионер, хоть и оставил меч Виннара в покоях.

Иссур – после недолгих споров – согласился остаться на Малом Аторе и заняться записями Легиона. Ему было поручено изучить то, как часто прибывали неардо и что они возили, по крайне мере – официально. На ответ пока рассчитывать не приходилось, но, быть может, после поездки удастся понять хотя бы каков вопрос.

Под умелым управлением старого аторца лодочка медленно подплыла к причалу и с едва ощутимым толчком ударилась о доски пирса. Помимо их судна здесь стояла на приколе небольшая баржа, напомнившая Ганнону плоские речные корабли с зерном, что он видел на рынке Виалдиса. От остальных мест швартовки их отделяла каменная стена, невысокая, но единственный путь наружу лежал через сторожку.

Ганнон бодро зашагал в сторону ворот, отчего стражники подобрались и посмотрели на него с тревогой. До этого момента эти двое стояли так же расслабленно, как обычные солдаты в Виалдисе, и уж точно они не были воинами Ордена, но на всякий случай юноша все же притормозил. Тут подоспел и Роннак, догнав и положив руку на плечо своего слишком торопливого спутника.

— Вы простите, он тут в первый раз, — сказал подземник часовым. Стража расслабилась и обменялась с легионером понимающими улыбками. — Говорил же тебе, хедль: дальше ты тут не пройдешь, пока не покажешь бумаги! — снисходительно бросил он Ганнону. Раздались смешки, а Роннак воспользовался искренним изумлением на лице своего спутника, чтобы продолжить задуманную сценку. — Бумаги, почтенный, пергамент такой у них, тебе выдали, помнишь? Сперва достань, потом иди.

Ганнон медленно вынул из сумки пропуск, полученный у командующего, и шагнул в сторону стражи. Один из них покровительственно хлопнул юношу по плечу, едва глянув на пропуск, и сделал знак проходить. Ганнон кивнул и прошел вперед – за ворота. Он оказался во внутреннем дворике сторожки, из которого было два выхода: в квартал, окруженный стеной, и в поселение аторцев. Юноша дождался Роннака, который задержался поболтать со стражей.

Наконец подземник объявился, он подошел и молча смотрел на Ганнона, ожидая указаний. Юноша постарался успокоиться и выгнать из головы мысли о том, как легионер обозвал его. Любви к чужакам в нем точно не было, но тут он, скорее всего, играл для стражников, и ему удалось показать им то, чего они ожидали.

— Я пойду в город местных. — Ганнон указал рукой в сторону ворот, ведших к деревянным домикам аторцев. — Ты посмотри, что творится у домов, принадлежащих знати, — дал он распоряжение подземнику. Тот кивнул в ответ и отправился в путь, вскоре скрывшись за вторыми воротами. Наверняка недоволен, но виду не показал.

Юноша помедлил: он концентрировался, чтобы выглядеть беззаботным, одновременно сохранив внимательность и настороженность. Раскачавшись на одной ноге, Ганнон направился вперед легкой походкой. Настоящий Атор встретил его зеленью и деревом: пирсы, примыкавшие к рыночной площади с севера, и дома вокруг, все были сделаны из толстых бревен. Даже небольшой храм и скульптура Вортана перед ним были из того же материала. Посреди самой площади тоже стояло массивное древо: без сомнения, Роннак говорил именно о нем.

И он был прав, зрелище было необычное: серое, как крепостная башня, и не уступающее ей размерами, громадное дерево было выше любых местных зданий, кроме руин крепости. Ствол пустого клена походил на огромную бочку, ветви появлялись только возле самой верхушки, что была столь же широкой, как и основание. Сходство с бочонком придавали и вертикальные полоски, напоминавшие доски. Как будто бы пень выкорчевали и поставили вверх ногами. Листвы на окаменевшем дереве не было, зато от ветвей к столбам вокруг площади были протянуты веревки с разноцветными флажками. Оставалось только гадать, как их там привязали.

Эти украшения, наподобие ярмарочных, были вполне уместны: на рынке не только шла торговля, но и практиковались циркачи. Зрелище вроде бы и походило на то, что Ганнон видел в Виалдисе, и в то же время – нет. Цирковой люд здесь был спокойнее, смех более искренним, трюки иногда не удавались, а карлики безмятежно расхаживали, не опасаясь ударов прохожих.

Местные не особо интересовались репетициями, обращая на них внимания не больше, чем на все остальное. Торговля занимала их куда сильнее. Разум юноши гудел от напряжения в новой среде. Нужно было смешаться с толпой незнакомых ему людей, одновременно выискивая что-то необычное. Это было сложной задачкой, если не знать, что здесь является нормой. Помимо циркачей тут и там мелькали суровые мужчины в затейливых кожаных куртках: их одежда была хаотично усеяна тонкими полосками кожи, на многих из них были привязаны небольшие мешочки. Фигуры в юбках привлекли внимание Ганнона: бородатым женщинам рядом с циркачами он бы не удивился, но это оказались не они — некоторые мужчины здесь носили юбки из клетчатой ткани. Юноша старался не пялиться на них, чтобы не выделяться, но столь непривычные вещи все же выбивали его из колеи. В землях Деоруса длинные одеяния носили жрецы, да и судейский наряд был таков, но все же скрывал ноги целиком, в отличие от аторского наряда. Даже легионеры, носившие на бедрах защитные юбки из кожанных полос, штанами не пренебрегали.

— Хосп! — хрипловатый возглас прямо за спиной заставил Ганнона вздрогнуть внутри, но он все же сохранил самообладание и через секунду разглядел того, к кому обращался голос. Навстречу шел один из бородачей – бороды тут были почти у всех – в странной кожаной куртке с завязками. Этот был черноволосым и нес в руках окровавленные тушки черных птиц, связанные за белые ноги. — Откуда путь? — спросил бородача все тот же сиплый голос откуда-то позади юноши.

— Хосп, — глядя поверх головы Ганнона, ответил мужчина: похоже, это было местное приветствие. — Из Шахтного Леса! Дурнина ты, — хмыкнул он, — с Королевского, конечно! Трескуны же! — Охотник приподнял свою добычу, тыча в нее пальцем, и рассмеялся. Ганнон отметил про себя особую интонацию: он впервые слышал ее от настоящего аторца. Королевский лес, стало быть, это тот, что принадлежит Габхе. Двое стали обсуждать охоту на птиц, а юноша поспешил дальше.

Небольшая толпа собралась вокруг местного жителя, читавшего старую балладу, из тех занудных песен, в которых воины вызывали друг друга на битву по одному, перечисляя заслуги. Аторцы завороженно слушали, как победивший воитель сам снарядил сына погибшего от его рук противника в поход, чтобы тот набрался опыта перед возмездием.

На прилавках торговали едой и напитками, кожей и тканями. Где-то были разложены инструменты и всевозможная утварь из странного курума с синими прожилками. Ганнон отметил, что все инструменты были сделаны из того же материала: им резали и хлеб с мясом, и отмеренную ткань. На площади пахло свежей выпечкой, тут и там стояли небольшие печи, на внутренних стенках которых румянились лепешки. Муку для них мололи здесь же на небольших ручных мельницах.

Он шел по рынку, осматривая внушительных размеров дома, которые приметил еще с моря. Большую часть каждого здания представляла собой крыша, нависающая над стенами, доходя почти до земли. Дома стояли немного поодаль от города, в нескольких сотнях шагов, но видно их было хорошо: даже на таком малом расстоянии земля уже начинала возвышаться при приближении к горе, доминирующей над остальным пейзажем. Отсюда можно было различить, что на каждом из домов была вывеска и резьба. Сами надписи и роспись издали было не разобрать, но предназначение этих строений прекрасно раскрывали люди, суетившиеся возле широких распахнутых врат: это были ремесленники. Где-то несли шкуры, где-то работали с деревом. Ганнон перевел взгляд на циркачей, практиковавшихся неподалеку от причала, и решил посмотреть на них поближе.

Факир спорил о чем-то с молодой коренастой девушкой. Она была одета как для похода в горы: штаны из кожи, добротные сапоги и куртка с меховым капюшоном. На поясе висел короткий нож, убранный в ножны. Девушка поправила густые, жесткие рыжие волосы и провела по ним руками сверху вниз так, чтобы они аккуратно обрамляли круглое лицо с обеих сторон.

— Не бойся, набирай в рот, что ты как трескун? — наставляла она факира. Аторчанка была зеленоглазой и курносой. У нее были полные красные губы, ярко выделявшиеся на бледном лице. Сейчас они сложились в насмешливую ухмылку, глядя на то, как далеко от себя циркач держал бутыль. В другой руке у него был горящий факел.

— Осторожный трескун летает себе по лесу, а не на кухне у нас жарится, — протянул долговязый факир, все еще не решаясь притронуться к содержимому бутыли. — И уж точно не дрищет три дня к ряду!

— Опять ты за свое! — Девушка закатила глаза. — Не будешь, не переживай. Я уже на себе проверила, слово травницы, — добавила она.

— Давно? — Факир все еще был насторожен. — В прошлый раз только спустя полдня прихватило.

— Да, кхм, с утра еще, — ответила рыжеволосая, но, судя по голосу, она то ли соврала, то ли начала опасаться, что ее вот-вот накроет. — Работай, у меня еще полно дел! Утренний отвар настоялся уже, надо дальше готовить. И смотри аккуратнее, не подпали мне волосы!

Циркач закрыл глаза, залпом набрал в рот жидкость и выплюнул вверх, подставив факел. Яркое желтое пламя разлетелось широким веером, оставив после себя сизый дым.

— Ух ты! — воскликнул факир: похоже, он был доволен.

— Вот-вот. Такой ведь цвет хотел? — спросила девушка, подбоченившись.

— Да, но надо будет еще ночью посмотреть…

От разговора циркачей Ганнона отвлек другой голос. Юношу похлопал по плечу коренастый неардо, обращавшийся к нему на своем языке с дружелюбной интонацией.

— Берайа зара? Зергато зауд хор? Лан эгитко горайа да, — проговорил незнакомец.

В ответ Ганнон успел только нахмурить брови, как вдруг к ним подскочил еще один неардо, постарше. Он отвесил оплеуху первому и обратился к юноше уже на део:

— Прости, почтенный, мой ученик обознался. Сам понимаешь. — Он приложил пальцы к щеке и, взяв своего подмастерья за локоть, повел его прочь, по дороге тихо, но яростно выговаривая тому за ошибку. Ганнон оглянулся по сторонам и увидел рядом только факира, девушка же торопливым шагом удалялась. Циркач смотрел ей вслед, держась за живот, на лице его читалась тревога.

***

Двое легионеров и Ганнон собрались вечером в его комнате. Первое время все молча ели, голодные после долгого дня. Запах смолы от ламп успел пропитать все вокруг, несмотря на то, что они горели лишь один вечер, после чего их заменили свечи.

— Ну что, как прошло? — Роннак первым нарушил молчание. Иссур уже было задремал, сидя в кресле. — Эй! Морской, ты-то что дрыхнешь, чай не стирал ноги, как мы!

— К-хм, да я бы лучше постирал, ну, ноги… Все ж веселее, чем пылью дышать. — Откликнувшийся насупился: он с самого начала не был доволен своей ролью, а теперь ему за нее же выговаривали. — После часа глаза слипаются, а я там день провел!

— Расскажи, что нашел, — попросил Ганнон, устало взглянув на посмеивающегося подземника.

— Нашел-то много, но рассказать особо нечего. Есть большие грузы, корабли с Колоний и обратно. И тьма тьмущая записей по яхтам, они, ну неардо, тут возят всякую мелочь. Все записывают, не перечесть.

— Их-то и надо посмотреть, — с сочувствием произнес Ганнон. Он ясно видел в глазах молодого легионера, как угасали еще остававшиеся в них жизнь и радость. Лизарис явно не был доволен своей ролью книжного червя. Леди Илларин намекала на участие неардо в контрабанде, двое из них на Аторе вели себя подозрительно. Да кто еще захочет связываться с нарушением местных законов? — Нужно проверить тех, что из почтенных домов на Перевале, — снова обратился юноша к Иссуру. Судья прикрыл глаза, но после возвышения ему стало сложнее вызывать образ вассальных пергаментов. Какие там имена своих «каменных» конкурентов называл Хиас’ор? — Харр’ или Нирей’, таких вот посмотри. — поручил он молодому легионеру.

Иссур кивнул и принялся есть дальше, искоса посматривая на Роннака, который заговорил, не дожидаясь приглашения:

— За каменной стеной скукотища. Все поместья стоят полупустые: Глаза и Уши в такую дыру не поедут. — Ганнон знал, что Видевших и Слышавших иногда называли так, но впервые услышал вне братства, как кто-то смеет произносить это. Ведь известно, что у Глаз и Ушей – повсюду глаза и уши. Роннак, тем временем, продолжал: — Парочка неардо отиралась там, да еще видел, как слуги диктовали местным какие-то баллады. Представляете, они это писали на свою бумагу! Дикари, а грамотные.

— Да, я видел, как они слушают эти истории, похоже, им нравится. А последить нужно будет за неардо. Посмотреть, не связаны ли они с Хестолом или Хестасом, — дал указания подземнику Ганнон.

— А я снова за бумаги, значит? — Голос Иссура выражал грусть, но и шальную веселость обреченного.

— Да, похоже, что так, — тоже с улыбкой ответил ему Ганнон. — Так что набирайся сил. У тебя работа – самая тяжелая.