Пять ликов богини

Нейрограмма. Порфирий (08.03.2430)

— Уважаемые пассажиры, мы прибыли в город Москва. Местное время двадцать два ноль три. Температура снаружи плюс тринадцать градусов по Цельсию. Просьба оставаться на местах до дополнительного распоряжения.

Механический голос диспетчера пробуждает меня от крепкого сна, — до обиды короткого, но прекрасного, ибо он нёс желанное забвение. Удары последних дней обрушились на меня каменными кулаками и вот-вот отправят в глубокий нокаут. Хоть дело и близится к ночи, времени более чем достаточно, чтобы навестить одного-единственного человека, который сможет ответить на мои вопросы.

— Уважаемые пассажиры, можете покинуть капсулу. Просьба не толпиться и проходить по одному. Хорошего вам вечера.

Вещей у меня с собой нет, а потому я просто встаю с кресла и занимаю место в длинной очереди на выход. Люди кажутся мёртвыми серыми сгустками без разума и чувств. Я и сам похожу на мертвеца, ждущего своей очереди на конвейере, который отправит меня прямиком в ад. Хотя это ещё неплохой вариант, куда хуже, ежели я перерожусь и придётся всё начинать сызнова, опять страдать, бороться непонятно за что, стремиться к иллюзорным целям и всё ради того, чтобы в конце вновь умереть, начать сначала и далее по кругу до бесконечности. Так может, Ден Унаги прав в своём стремлении уничтожить всё живое?

Я выхожу из капсулы гиперлупа и сразу мчусь к рельсовым путям. Вызываю таксетку, забиваю адрес и лечу домой, дабы переодеться, — всё-таки я обратил внимание, что комфортная одежда сразу меняет внутреннее ощущение себя самого, а наряды Психа Колотка мне не по нраву. После того, как надеваю любимый тёмно-синий делизовый костюм с голубой рубашкой и укладываю волосы гелем, ужинаю стейком со спагетти и овощами. Вот теперь я полностью готов. Время уже без десяти одиннадцать вечера — тем лучше, поздние визиты оказывают куда более внушительный эффект.

Выхожу из дома, вызываю таксетку и еду к шестнадцатому южному блоку среднего уровня. К человеку, с которым мне совсем не хочется встречаться. Всё тело дрожит и трясётся от нервов. Надобно собраться, дабы не показывать волнения.

Таксетка привозит меня по нужному адресу. Я выхожу, неспеша проникаю внутрь блока, медленно подхожу к лифту и нажимаю кнопку вызова. Мне на второй этаж, подняться по лестнице проще и быстрее, но я оттягиваю время до неприятной встречи. Ступня сама собой отстукивает рваный ритм. Лёгкий и мягкий звук лифта раздражает куда сильнее, чем если бы он гудел и громыхал.

Когда двери открываются, я захожу внутрь, нажимаю на второй этаж, а затем зажимаю кнопку открытия дверей. Глубоко вдыхаю и выдыхаю. Спокойствие и хладнокровие. Собранность, уверенность. Я в доминирующей позиции, так отчего же разволновался? Я отпускаю кнопку, и двери закрываются. На секунду возникает лёгкое ощущение тяги, после чего лифт выпускает меня наружу.

За девять лет тут почти ничего не поменялось. Я очень хорошо помню этот широкий коридор с зелёными стенами и серым ковролином на полу, стальные автоматические двери, тусклый жёлтый свет. Каждая деталь пробуждает смешанные воспоминания — некоторые утешают, другие льются на сердце чёрным ядом.

Наконец, встаю перед нужной дверью. Сколько раз я стоял вот так, опасаясь зайти внутрь, готовясь к самому худшему? День без боли и криков — это чудесный день. Вдыхаю ещё раз и обретаю полное спокойствие. Я теперь намного сильнее, как физически, так и психологически. Нельзя позволять призракам прошлого выбивать меня из колеи.

Я жму на звонок и жду несколько невыносимо долгих секунд. Дверь открывает гердянка, по виду служанка.

— Добрый вечер, — приветствует она. — Чем могу быть полезна?

— Здравствуйте-с. Я к Армену Рамаяну, — отвечаю я.

— По какому вопросу? Возможно, я смогу вам помочь.

— Я Менке Рамаян. Его сын. Пропустите, пожалуйста, у меня личный разговор-с.

— Личность идентифицирована. Прошу вас, проходите.

Едва я переступаю порог, как сразу вдыхаю знакомый острый запах мужского пота, табака и крепкого алкоголя, который насквозь пропитал здешние стены. Та же пошлая вычурная обстановка с кучей ненужного хлама, забивающего пространство, та же резная деревянная мебель, украшенная восточными узорами — всё, как и прежде. Не уверен, что такие возвращения идут на пользу моему усталому разуму, но делать нечего — у истины своя цена.

— Кого там черти принесли?! — слышу из глубины комнат знакомый выкрик. — Кто бы там ни был, спровади его нахер!

Отец ни капли не изменился. Усмехаюсь про себя этой мысли, потому что нет ничего хуже человека, застывшего в одном-единственном состоянии и более никак не развивающегося. Однако лишь он презирает технологии и прогресс настолько, что не стал устанавливать себе нейроком, а потому в его разум не могла проникнуть никакая сила, дабы изменить память, и в этом смысле только ему я могу доверять. Предпочитаю не отвечать на его выкрик, а явиться лично, вырасти тёмным силуэтом прямо перед носом и посмотреть, узнает ли он меня спустя девять лет.

Из прихожей прохожу в гостиную, и замечаю его. Годы, конечно, не пощадили отца — некогда мощный атлетичный мужчина превратился в обрюзгшего толстого увальня. Неухоженная чёрная с проседью борода растёт клочьями в разные стороны. Он сидит в кресле, одетый в засаленный серый халат, с целым тазиком кукурузных чипсов на коленях и смотрит какой-то фильм в VR-шлеме. И этого человека я боялся? Меня едва не разбирает дикий хохот от того, насколько жалким он стал, но я сдерживаюсь.

— Твою мать, ну кто там? — недовольно бурчит отец и снимает шлем.

Он окидывает меня взглядом с ног до головы, но выражение его глаз не меняется, только уголки губ растягиваются в ехидной улыбке.

— Ты что ль, Менке? Знал, что рано или поздно припрёшься, сучёныш. Что, понадобилась помощь от дорогого родителя?

— Мне от тебя ничего не нужно, — отвечаю я спокойно и сажусь в кресло напротив.

В комнате царит полумрак, и я надеюсь, что тень скрывает верхнюю часть моего тела.

— Но я тоже рад тебя видеть, — добавляю я с сарказмом.

— Тогда зачем пришёл? Посмеяться над стариком?

— Грех смеяться над убогими. У меня есть несколько вопросов. Надеялся, что ты на них ответишь.

— О, так значит. Столько лет не виделись, а ты пришёл только затем, чтобы подоставать меня. Ну ладно, давай, задавай свои вопросы.

Отец тянется за стоящей на тумбочке рядом бутылкой виски. Берёт стакан, наливает себе немного и предлагает мне. Я отказываюсь — сейчас не то время, чтобы туманить рассудок.

— Расскажи мне о маме.

— Что тебе рассказать?

— Какой она была?

— Она была холодной сукой. И бревном в постели. Я собирался её бросить, но тут она сказала, что беременна, и я решил пока повременить. Хотелось сына. А потом она сбежала, прихватив тебя с собой. Плевать на неё, но ребёнок… В общем, я тебя обыскался. И нашёл на свою голову.

Отец усмехается и делает глоток виски. По лёгким тикам мышц у губ и носа понимаю, что он нервничает. Это хорошо — главное самому сохранять спокойствие и создавать ощущение полного контроля над ситуацией.

— Значит, ты её не любил?

— Как и она меня. К чему эти расспросы? Надеялся, что ты чего поинтереснее захочешь узнать.

— Это так, разогрев. Как твоё достоинство? — показываю взглядом вниз.

— А я всё ждал, когда поинтересуешься. Херово, твоими стараниями. Гердянкам удалось пришить обратно лишь одно яйцо. Спасибо и на том. Ты не думай, я на тебя уже не злюсь. Ай, да что там, по мне, так это был твой самый мужской поступок за всю убогую жизнь.

— А я вот собой совсем не горжусь. Просто выместил злость.

— Значит, ты так нихрена и не понял.

— И что же я должен был понять?

— Что мир — жестокое и злое место. И порой ты должен идти на самые решительные и радикальные меры, если хочешь в нём выжить и преуспеть. Я следил за твоими достижениями. Думаешь, я злодей? Жестокий родитель, что почём зря лупил сына? Да я выбивал из тебя слабость! Делал из тебя настоящего мужика! И что в итоге? Я смотрю бои и вижу, как ты выносишь всех на ринге, будто сраный тайфун. Никто не может победить тебя. Я тобой даже горжусь. Сказал бы спасибо своему старику.

— Ты сломал мне детство. — Мои пальцы крепко вцепляются в подлокотники, дабы удержать тело от резкого скачка. — Просто уничтожил и растоптал его.

— Такова цена силы, — говорит отец и отхлёбывает ещё виски. — Или ты хотел вырасти одним из этих жалких хлюпиков?

Нога начинает непроизвольно дёргаться. Я смотрю на бутылку виски, чувствуя, как внутри нарастает желание затушить раскалённые нервы алкоголем, но нужно держаться. Нельзя позволить отцу перехватить инициативу, этим я покажу слабость. А больше всего на свете он ценит силу.

— Я знаю человека, — говорю я, — которого отец не избивал, не оскорблял и не унижал. Тем не менее, он вырос не просто сильным, а, возможно, самым сильным из всех людей. Стоит, правда, добавить, что слегка чокнутым, даже сумасшедшим, но это уже мелочи. Все совершают ошибки. В любом случае, его пример доказывает, что необязательно издеваться над ребёнком и ставить перед ним жёсткие условия, чтобы воспитать в нём силу.

— Есть ребята, у которых от рождения внутри стальной несгибаемый стержень. Ты не из таких. В тебе я видел слабака и тряпку. Закалял тебя, как мог. И закалил.

Я устало вздыхаю. Похоже, на этом пути меня ждёт глухой тупик — пытаться добиться от отца раскаяния всё равно что заставить автоповара расследовать убийство. Пора переходить к самому главному, тому, ради чего я приехал.

— А как же Нане? — спрашиваю. — Её ты тоже «закалял»?

— Чего? — Удивление в голосе отца неподдельное. — Какая ещё Нане?

— Ты совсем пропил мозги? Моя сестра.

— У тебя нет никакой сестры.

Моя рука невольно сжимается в кулак. Он напрягается так сильно, что по пальцам разливается приятная тёплая боль.

— Она жила в той комнате. — Я киваю в сторону закрытой двери справа. — Забыл?

— В той комнате никто никогда не жил. Только ты мелким прятался иногда от моего ремня. Погоди-ка… А это не та смуглая кучерявая девка, что иногда таскалась за тобой?

— Таскалась за мной?

— Да-да, я вспомнил. Сестра? Ты думал, это твоя сестра? — Отец усмехается. — Она тебе так сказала? Какой же ты балбес! Тебя одурачила какая-то девка с улицы. Я всегда считал, что твоя краля.

— Она жила с нами в той комнате. — Мне всё сложнее сохранять контроль, чувствую, как мой голос становится жёстче, напористее, громче. Сердце ускоряет бег, а я стараюсь управлять дыханием, дабы успокоить его. — Лечила мои раны после твоих избиений.

— Эти царапины ты называешь ранами? Пф. Понятия не имею, может, ты её туда подселил, она и торчала там, ныкаясь от меня. Я иногда видел, как она шмыгает туда-сюда по квартире, но, как уже говорил, решил, что это твоя подружка. Даже радовался, что ты так рано стал девок водить.

— Ты её изнасиловал! — Я всё-таки не выдерживаю и ору. — Изнасиловал! Я поэтому и отрезал тебе яйца, старый осёл!

— Чего?! — Отец сразу меняется в лице, его глаза наливаются гневом. — Олух тупорылый! Я никакую девку никогда… Постой… — Его взгляд вновь меняется. На мгновение отца посещает озарение, после чего в глазах появляется издевательская насмешка, а рот кривится в сардонической ухмылке. — Ты думал, что я её изнасиловал, и поэтому напал?

Отец смеётся, да так радостно и заливисто, словно нашёл ответ на главный вопрос жизни, вселенной и всего остального. Его хохот окончательно выводит меня из себя. Я сижу, с трудом глотая слюну, и пытаюсь понять, что его так рассмешило.

— Прекрати, — говорю я злобно.

— Извини, просто это очень забавно. Я-то думал, ты отомстил мне за себя. Ну, за тот вечер, когда мы пошли праздновать твоё восемнадцатилетие.

— Хоть тот день рождения и вышел крайне пренеприятным, с чего я должен тебе мстить?

— Потому что ты повёл себя, как девка, когда решил трусливо сбежать. И я воспользовался тобой, как девкой.

Смысл последних слов не сразу доходит до меня. Я молчу и тупо смотрю на отца невидящим взглядом, а он, заметив мою реакцию, вновь хохочет. Я окончательно теряюсь, судорожно пытаюсь ухватить осколки стремительно рассыпающегося вокруг меня мира, но они настолько мелкие, что песком утекают сквозь пальцы. В памяти всплывают кадры из того дня: спелые сочные груди приглашённых девушек, моё смущение и страх перед первым интимным опытом, который так грубо пихают мне в лицо на глазах у отца — человека, которого я боюсь и ненавижу. Мне становится душно, я вскакиваю с диванчика, хочу уйти. Музыка до боли долбит по ушам, всё вокруг ходит ходуном, рассудок мутится. Затем резкий рывок за плечо, звонкая тяжёлая пощёчина и после — полная темнота и забвение. Что случилось дальше? Я не помню. Не помню.

Отец сидит напротив и смеётся, а я смотрю на бутылку виски и невольно облизываюсь. Забыться, сойти с ума, напиться до белой горячки, лишь бы стереть этот миг из памяти и разума, выжечь его калёным железом. Мой сжатый кулак дрожит, а тело напрягается до полного ступора.

— Ты серьёзно думал, что я изнасиловал твою несуществующую сестру? — Голос отца звучит где-то вдалеке и доносится до меня глухим и тихим звуком. — Ты настолько охренел от случившегося, что выдумал эту байку, лишь бы спасти свой хлипенький рассудок? Я такое только в фильмах видал, не думал, что и в жизни так бывает. Фух. Ну ты меня позабавил, конечно. Тебе не помешало бы голову подлечить, сынок. Глядишь, и прояснилось бы.

Он издаёт ещё один короткий звонкий смешок и допивает остатки виски в стакане.

Всё это время я сижу словно в каком-то трансе, почти ничего не вижу и не слышу. Выходит, что жертва не Нане, а я. Я. Но она ведь не плод моего воображения, она существовала, я посещал её квартиру. И Крак спокойно говорил о ней. Но она не моя сестра…

Нужно отдохнуть. Слишком много всего за жалкие три дня, разум уже не выдерживает такое количество всевозможных откровений и потрясений. Менке специально разбил себя на четыре личности, дабы переживать всё по кусочку, по чуть-чуть, но с потерей Ады и Лермушкина чрезмерная тяжесть свалилась на всех нас.

Размышления спасают. Если привычный мир рухнул, надобно как можно скорее выстроить новый, цельный. Итак, ныне мне известно, что Нане вовсе не моя сестра, она неизвестная девочка, которая зачем-то представилась моей сестрой и помогала мне всё детство. И продолжала помогать во взрослом возрасте. Зачем? Может, она сбежала от реальных родителей и использовала меня, как прикрытие, до восемнадцатилетия, а потом просто привязалась? А увидев возможность попасть в Златоград поскорее, ухватилась за неё. Нет, как-то натянуто. Здесь нечто иное. Если бы она сбежала от родителей, гердянки давно бы её нашли.

Неужели она с самого начала работала на Златоград? Теория совершенно невероятная, немыслимая, но куда более здравая. Если подумать, то ничто не мешает тем ста двадцати пяти людям, которые туда уехали, завести детей. Такие дети могут стать агентами для выполнения какой-то миссии, особенно если их с детства правильно воспитывать и натаскивать. Нане всегда отличалась слишком высоким для своего возраста интеллектом.

Далее, мой тренер по карате, Алан Гаджиев, тоже прибыл из Златограда. Мама лично встречалась с ним не раз — это я точно помню. Значит, мама тоже как-то связана со Златоградом. Мы жили в каком-то непонятном месте, о котором я ничего не знаю. А ответ, меж тем, всё время лежал под носом. Ответ очевидный, но настолько невероятный, что я просто отказывался его принимать.

Я и сам из Златограда. Мой дом — там. Но зачем мама пыталась убить меня?

«Прости. Так нужно. Я люблю тебя».

Она вышла из Златограда, родила ребёнка от Армена Рамаяна и вернулась обратно — почему? Попытка избежать генетического вырождения избранных? Хорошая версия, годится. Нужно потом ещё раз посмотреть список миллионников и сопоставить количество мужчин и женщин.

Но мамино покушение никак не укладывается в голове. Она пыталась заставить меня ненавидеть её? Возможно.

Раз я ребёнок из Златограда, то, вероятно, Нане послали вслед за мной для слежки. А когда я приблизился к возвращению, в этой миссии отпал смысл. Крак сказал, что они хотят видеть меня целым и собранным, без дополнительных личностей — потому и подселили в голову Гусака Петро.

Ныне я вспоминаю некоторые подробности, например, что Нане никогда с нами не ела, объясняя это страхом перед отцом. Он же никогда не посещал её комнату, но теперь понятно почему — думал, что там никто не живёт.

За размышлениями приходит покой. Я всё ещё помню о своей цели, помню, кто я есть, помню, за чем иду. Картина в моей голове вновь обрела стройность и чёткость, пусть в этом пазле пока и не хватает пары деталей. Однако, итог уже смутно мерцает неподалёку.

— Всё-таки ты просто жалкое ничтожество, — говорю я отцу спустя полминуты молчания уже уверенным ровным голосом. — Твои понятия о мужественности архаичны и попросту глупы. Признай, ты просто отыгрывался на ребёнке — на том, кто априори слабее тебя — за свои собственные комплексы. Ты столь не уверен в себе, что это вызывает злобу. Видя тех, кого ты называешь хлюпиками и слабаками, ты вспоминаешь о собственном несовершенстве. Всё, чего ты хочешь — самоутверждение за чужой счёт. Посмотри на себя — ты обрюзглый толстяк. Я уложил тебя девять лет назад, а сейчас справился бы и подавно. Ты смеёшься надо мной, потому что это единственный твой способ почувствовать превосходство. Мне жаль тебя. Ты прожил бесцельную бездарную жизнь, даже не сумев стать выдающимся бойцом. Да, в молодости ты давал жару. Но до Алана Гаджиева тебе далеко. Он действительно воспитывал силу. Он учил. А ты… ты просто полный гнева маленький ребёнок, не умеющий контролировать ни свои эмоции, ни даже свои чресла.

— Ах ты, недомерок! — вскрикивает отец и вскакивает с кресла, опрокидывая тарелку с чипсами на пол.

Я тоже быстро встаю. Он бросается на меня, замахиваясь кулаком, но я просто отхожу чуть в сторону и ставлю подножку. Он теряет равновесие и улетает вперёд, врезается носом в кресло, на котором я только что сидел, и своим грузным телом толкает его вперёд.

— Всего хорошего, — говорю я и одёргиваю пиджак. — Я ухожу. Боле ты меня никогда не увидишь.

Я спешно покидаю квартиру. На выходе стоит робот-служанка и кланяется мне.

— До свидания, всего доброго, — говорит она.

— Помогите, пожалуйста, отцу. Кажется, он ушибся. До свидания-с.

Я выхожу из квартиры, ощущая непривычную душевную лёгкость. Словно победа над монстром, пугавшим тебя всё детство, эта короткая перепалка с отцом воодушевила и взбодрила меня, несмотря на обрушившиеся шокирующие новости, которые до сих пор гудели в голове горным эхом.

Смотрю на часы — одиннадцать сорок вечера. Интересно, спит ли уже Зевана? Вряд ли, насколько помню, она сова. Памятуя прошлый нежданный визит, сейчас всё-таки решаю её предупредить о своём приезде и отправляю сообщение: «Привет. Ты дома? Хочу заехать, есть новости».

Ответ приходит спустя минуту: «Да, дома. Приезжай».

Выхожу на улицу, где меня с головой накрывает привычный городской шум. Удивительно, что с заходом солнца жизнь не заканчивается, а лишь меняет обличие. Естественный свет замещается искусственным, и город заливают разноцветные огни вывесок, фонарей, подсветок и голоэкранов. Мимо проносятся таксетки и фургонетки, проезжают и проходят роботы, гуляют люди, а с крыш некоторых блоков доносится шум вечерних гулянок с акустической гитарой. Кто я в этом потоке? Останется ли после меня хоть какой-то след, или он сотрётся, как и у всех прочих?

Я вызываю таксетку, называю адрес Зеваны, и пока еду, раздумываю о бессмысленности человеческого существования. Мы рождаемся и умираем, рождаемся и умираем, и так до бесконечности, и хорошо, если успеваем положить хоть один кирпичик в великое здание истории ради будущих поколений. Златоград же стирает достижения тех, кто добрался до самых крутых высот, но почему? И при этом забирает их себе, даруя бессмертие.

Таксетка останавливается прежде, чем я успеваю как следует всё обдумать. В этот раз я захожу внутрь блока и дохожу до квартиры Зеваны гордо и уверенно, как победитель; со щитом, а не на щите. Жму на кнопку звонка, и дверь открывается уже спустя несколько секунд. Зевана в той же вчерашней домашней одежде, милая и уютная, обнимает меня.

Я захожу в квартиру, и носа касаются слабые мандариновые нотки. Очень знакомый аромат, но принадлежит он вовсе не Зеване.

В картину добавляется ещё одна деталь. И она меняется, становится полнее, чётче. Теперь мне всё ясно.

Стараясь взять под уздцы жаждущее разогнаться сердце, я улыбаюсь и смотрю на Зевану.

— Я распутал дело, — сообщаю я ей.

— Правда? — она пытается сохранять безразличное спокойствие, но я слышу плохо скрываемое напряжение в голосе. — Ты знаешь, кто убил Гарика?

— Да, знаю. Пройдём на кухню. Я всё расскажу.

Зевана идёт по коридору, а я следую за ней угрожающей тенью. В этом коротком, но значимом пути, я пытаюсь смириться с тем, что мне предстоит совершить. Боль раскалённой иглой пронзает каждую клеточку моей души, и только воля не даёт ей взять надо мной контроль, затуманить рассудок. Изначально я приехал сюда успокоиться, рассказать о происходящем, но теперь, когда я почувствовал этот до боли знакомый мандариновый запах, всё закончится иначе.

К мигу, когда моя нога переступает порог кухни, я окончательно решаюсь и тем обретаю свободу воли. Я подхожу к столу и чуть отодвигаю стул.

— Присядь.

Зевана явно нервничает, я замечаю некоторую неуверенность её движений, но всё же она исполняет просьбу. Она боится, и это неудивительно. Ведь она уже догадалась, что я собираюсь ей сказать. Твёрдость в моём голосе прозвучала приговором.

— Так кто же убийца? — спрашивает она, продолжая играть непонимание.

— Сперва я расскажу тебе одну интересную историю.

Я сажусь на стул напротив.

— Жил-был как-то один мальчик, — начинаю я. — Его воспитывала мать, отца он не знал с самого рождения. И жили они не где-нибудь, а в Златограде, представляешь? Да, чтобы попасть туда, нужно заработать миллион единиц соцрейта, но ведь никто не запрещал детям рождаться там, правда? Впрочем, мальчика родили здесь, в Москве.

— Ты сейчас о себе говоришь? Ты что-то похожее как-то рассказывал.

— Совершенно верно. Но не перебивай, пожалуйста.

Зевана виновато опускает взгляд. Сейчас весь её образ снежной королевы рушится на глазах, а вместе с ним и рассыпаются иллюзии, которыми я сам себя окружил за долгие годы знакомства с ней.

— Первые одиннадцать лет мальчик рос в Златограде. Мать растила его в одиночку, но, разумеется, не просто так. Надо сказать, что она очень любила сына, однако никогда этого не показывала. Почему? Предполагаю, потому что мальчику уготовили какую-то важную роль. Его растили для одного весьма конкретного дела, но вот какого — пока не знаю. Однако материнское чувство любви не дало ей довершить начатое. По какой-то причине она посчитала, что мальчика лучше убить, чем отдавать его Златограду. Попытка оказалась неудачной. Мальчика забрали и передали на воспитание отцу. А чтобы всё проходило гладко, к нему приставили наблюдателя, который представился его сестрой.

— Что? — Зевана изображает удивление. — Ты про Нане?

— И снова в точку. Да, всё верно. Нане — вовсе не моя сестра. Она посланный из Златограда агент, которому дали задание корректировать моё поведение и деятельность. Ну, я так полагаю. Разумеется, точных сведений у меня не имеется, однако, в деле о смерти Гарика это и не важно. Но я продолжу. Наступил момент, когда мальчик вырос и превратился в мужчину, который уже очень близко подобрался к получению миллиона единиц соцрейта. Однако, по каким-то причинам Златограду не нравилось, что он создал себе четыре дополнительные личности. Думаю, это обстоятельство мешало целям тамошних лидеров. В итоге Нане поступил приказ разобраться с этим до того, как я попаду в Златоград. И она решила, что лучший способ — это вирус, заражающий нейроком и стирающий личности. Но как подселить его мне? Я поставил довольно мощную защиту от внешних угроз. Вот если бы я необдуманно внёс его самостоятельно…

Я на мгновение прерываю рассказ, чтобы оценить реакцию Зеваны. Она слушает, вся напрягшись, очень внимательно ловит каждое слово. Ну разумеется, она ждёт. Потерпи, любовь моя, я скоро доберусь до сути.

— Как же заставить меня самостоятельно записать вирус себе в голову? Очень просто — ослепить меня эмоциями. Признаю, план гениален. Нане знала, что я не смогу отказать девушке, в которую давно влюблён, и не помочь ей. Поэтому любовник этой девушки и стал жертвой, которую принесли, чтобы добраться до меня.

— Так, погоди-ка. — Голос Зеваны взволнованно дрожит. — Влюблён? Ты сейчас говоришь… про меня?

— Боги, Зевана. — Я закатываю глаза. — Я никогда не поверю, что ты настолько глупа, что не замечала этого. Отбросим игры и маски. Да, я безумно и беззаветно влюблён в тебя ещё со школы. И ты это знала. Но этот факт сейчас интересует нас лишь с точки зрения дела. Соберись, я ещё не закончил.

Зевана кивает, вновь опускает взгляд и складывает ладони между ног. Неужели засмущалась? Её лицо заливает краска, а я всё больше успокаиваюсь, поскольку сижу за рулём событий.

— Итак, выбор пал на Гарика Нешарина, как на человека, через которого я должен получить вирус Гусака Петро. Но опять же, как это сделать? Как заставить меня влезть в его нейроком? Ну конечно же! Эмошки! Нане знала, что я не удержусь и поищу, не записал ли он одну с тобой. О, она отлично изучила все мои маленькие слабости. Ещё бы, я ведь всю жизнь считал её сестрой, а потому сам преподносил ей на блюдечке всю необходимую информацию. За эту слепоту я сполна расплатился. Что ж, вот и ответ на вопрос. Гарика Нешарина убил Златоград руками Нане.

Зевана глубоко вдыхает. Она нервно сглатывает и, не моргая, смотрит на меня.

— Что ж, я рада, что ты распутал дело, — говорит она. — Мне жаль, что всё так обернулось. Сожалею насчёт Нане. И если, как ты говоришь, виноват Златоград, то и рейтинг тебе, наверное, не начислят, да?

— Не начислят.

Я принимаю расслабленную позу и смотрю в потолок.

— Знаешь, именно такую версию я собирался изложить тебе, пока ехал сюда. Но тут вскрылась одна любопытная деталь.

— Какая деталь?

— Тебя ничего не смутило в моём рассказе?

— Например?

— Например, что Златоград хотел подсадить мне в голову вирус, чтобы стереть личности. Звучит слишком мнительно даже для меня, а ты и глазом не моргнула, когда я об этом говорил.

— Весь твой рассказ просто… невероятно волнующ. Честно говоря, я даже не знаю, как реагировать на всё, что ты сказал. Слишком много всего.

Она встаёт со стула, но я резко, сильно и громко хлопаю ладонью по столу так, что Зевана вздрагивает и замирает.

— Сядь на место!

Зевана испуганно повинуется. Я возвращаю лицу спокойный и хладнокровный вид. Но из её взгляда теперь вовсю течёт ужас. От прежней надменной Зеваны не осталось следа, я наконец-то пробил дорогу в её душу, раскрыв самую главную тайну, которую она хранила все эти годы.

— Есть ещё одна деталь, — говорю я, — которая должна была тебя смутить. Эмошки. Как так совпало, что твой парень как раз занимался записью оных?

— Мало ли какие совпадения случаются. — Зевана уже скорее пищит, нежели говорит.

— Я не верю в такие совпадения. И отсюда вывод напрашивается сам собой.

Я встаю со стула, упираю руки в стол и нависаю над Зеваной, словно следователь над преступником во время допроса в старых фильмах.

— Нане действовала не одна. Рядом со мной всё это время находилось два агента Златограда, которые в нужный момент совместными усилиями нанесли удар. Гарик Нешарин — никто. Я уверен, что это не живой человек, а болванка, клон, созданный лишь с целью заманить меня в ловушку. А настоящий преступник всё это время притворялся жертвой.

Я встаю во весь рост, смотрю на Зевану сверху вниз, будто судья, выносящий обвинительный приговор. Отсюда она кажется маленькой и беспомощной.

— Это ты, Зевана. Ты убила Гарика Нешарина в сговоре с Нане. А, может, и одна. Ты агент Златограда. Я это знаю, потому что запах её мандариновых духов отсюда ещё не выветрился. Вчера ты говорила, что к тебе должна приехать подруга. Вот значит, кого ты имела ввиду. Убийца найден. Дело раскрыто. А теперь я хочу получить свои обещанные тридцать тысяч единиц соцрейта и билет до Златограда.

Зевана медленно и неуверенно встаёт со стула, видимо, опасаясь, что я ещё раз вспыхну.

— Менке, ты всё не так понял…

— Да неужели?

— Я могу объяснить.

— Да уж, потрудись. Выкладывай всё, как есть. Я хочу знать правду от начала и до конца. Кто ещё в сговоре, а главное — зачем?

— Поверь, всё ради твоего блага…

— Поверить? — Я усмехаюсь. — Да я ни одной из вас никогда больше не поверю. Сперва мама, потом Нане, теперь ты. Все вы чёртовы предательницы, которые только и делали, что манипулировали мной, пудрили мозги и использовали. Хватит. В чём ваша цель? Что вам от меня нужно?

Зевана закрывает глаза, глубоко вздыхает и заметно успокаивается. Хорошо, возможно она даже начнёт отвечать на вопросы, раз почувствовала, что её загнали в угол.

— Я сейчас назову тебе одно имя, — говорит она. — Возможно, ты его уже когда-то слышал, но вряд ли. А ты ответь, вызывает ли оно у тебя хоть какие-то чувства.

— Вперёд.

— Рама Вишан.

На краткий миг, меньше доли секунды, возникает недоумение, и первый порыв — сказать, что я не знаю этого имени и потому ничего к нему не чувствую. Но вдруг изнутри всплывает нечто неясное, смутная тревога или печаль, словно речь идёт о ком-то дорогом моему сердцу. Это имя находит в моей душе неожиданный отклик, и теперь мне кажется, что я уже где-то когда-то его слышал. Но где?

По моему выражению лица Зевана сразу всё понимает. Её взгляд светлеет, и она радостно улыбается, приоткрыв рот.

— Всё не зря! — восклицает она. — Значит, всё не зря.

На её глазах проступают капельки слёз, а я пытаюсь оправиться от внезапного шока, возникшего из-за звука незнакомого мне имени.

— Кто это? — спрашиваю я нервно. — Кто такой Рама Вишан?

— Самый важный человек в мире.

Зевана слегка приподнимает голову, что придаёт ей горделивый и победный вид.

— Я знаю, тебе кажется, что все вокруг предали тебя, но на деле ты никогда не был один, мы поддерживали и помогали тебе на всём пути. И продолжаем это делать. Ты сказал, что влюблён в меня. Так вот, Менке, знай, что я тоже тебя люблю. И всегда любила.

— Враньё!

Она всё-таки вновь выигрывает, выбивает меня на эмоции. Слишком тяжёлый вечер для и без того уставших нервов.

— Что ж, когда окажешься в Златограде, узнаешь всю правду от начала и до конца.

— Ну уж нет. Я более не стану ждать. Ты выложишь мне всё здесь и сейчас.

Я собираюсь схватить Зевану за руку, но вдруг из-за её спины выпрыгивает здоровенная тень и чуть ли не подлетает к потолку, расправляя неестественно большие крылья.

— Анальный прыщ! Подзалупный творог!

Кори, смена лично…

Ау!