Пять ликов богини

Интермедия. Родители

К несчастью, отца Менке Рамаян помнил куда лучше матери. А ведь годы, проведённые с ней, он считал лучшими, ровно до инцидента, который называл Расколом. Каждую ночь перед сном он мысленно заново пробегал дорогу прожитых лет, хотел вспомнить что-нибудь новое или заметить что-то, чего раньше не замечал, надеясь понять, почему его жизнь сложилась так, как сложилась. Вот и сейчас, лёжа в кровати, он проигрывал в голове давно смонтированный фильм о себе.

Армянин Армен Рамаян и калмычка Ума Должинова познакомились в две тысячи четырёхсотом году. В свои двадцать пять он уже прославился, как сильнейший боец дополненных единоборств, а она, девятнадцатилетняя, подошла к нему после очередной победы, чтобы сфотографироваться. Его привлекли её несколько отстранённая манера разговора и холодная, как ледяная скульптура, красота. Он предложил ей сходить куда-нибудь вместе или же сразу поехать к нему домой. Она, на удивление, выбрала второй вариант.

Они никогда официально не регистрировали брак, хотя Армен несколько раз делал предложение. И особенно настаивал на этом, когда Ума забеременела. Даже тогда она ему отказала, но пообещала, что даст ребёнку его фамилию, правда, оставила за собой право выбрать имя. Никакой генетической коррекции плоду не делали, поскольку ещё поколение прадедов избавилось от всех наследственных проблем, только проверили, не случилось ли каких сбоев, но, благо, всё обошлось.

Менке родился первого августа две тысячи четыреста второго года. Робот-акушер сразу провёл его полное обследование и заключил, что это прекрасный, полностью здоровый крепкий ребёнок. Всю ночь Армен провёл в больнице рядом с Умой, но больше любовался новорождённым сыном.

— Вот будущая гордость нашей семьи, — говорил он, имея ввиду семью Рамаянов, в которую Ума всё ещё не входила.

Это обстоятельство, по его мнению, и привело к дальнейшим событиям.

В день выписки Умы из больницы Армен побеждал в очередном бою. После него он планировал забрать любимую женщину и сына, поехать домой, позвать родственников и отпраздновать появление нового члена семьи. Армен дрался ещё неистовее обычного, и даже отправил противника в реальный физический нокаут, что в дополненных единоборствах случалось нечасто. Но когда приехал в больницу, то узнал, что Ума уже выписалась самостоятельно. Она ушла, исчезла и забрала Менке с собой. Армен целый год её разыскивал, подключил полицейских роботов, писал всевозможные заявления, но бестолку. Умы словно никогда не существовало.

Здесь кончаются подтверждённые факты и начинаются собственные воспоминания Менке, которых осталось немного.

Он почти не помнил мамы как таковой, только её образ высокой прямой женщины, носящей исключительно скромные чёрные платья с высоким воротом и юбкой в пол, будто она справляла вечный траур. Её взгляд излучал холод, неприязнь и даже какое-то презрение. Но сколько бы ни старался, он не мог вспомнить, чтобы она сказала ему хоть одно действительно дурное слово, накричала или оскорбила. Свой материнский долг она исполняла со всей ответственностью вплоть до самого Раскола.

Место, где они жили, Менке видел сквозь молочный туман забытия: не очень большой уютный двухэтажный дом где-то в поле недалеко от лесной чащи. Но даже сейчас он помнил планировку — входишь, попадаешь в тамбур, затем два шага вперёд, открываешь дверь, и вот ты уже в самом доме. Стоило только представить его, как перед глазами вновь разворачивался просторный зал с обеденным столом и небольшая кухонька с автоповаром чуть дальше. Справа виднелся проход в гостиную, а рядом лестница на второй этаж, к спальням.

У Менке сохранилось четыре ярких воспоминания из детства до Раскола. Первое — это то, как он однажды проснулся спустя пять минут после того, как Ума закончила читать ему сказку на ночь. Он не помнил точно, сколько ему было; наверное, года четыре. У изголовья его кровати всё ещё горела тусклая лампа, а Ума сидела в кресле рядом, держала книжку со сказками народов мира на коленях и смотрела на сына с нежной улыбкой. На мгновение в её глазах скользнуло нечто новое, доселе неведомое ему — теплота. Но всё исчезло, как только она заметила, что Менке проснулся. Вновь вернулась холодность и строгость, а Ума молча встала с кресла, выключила лампу и вышла из комнаты. Менке ещё час не мог уснуть, думая о том, что же он сейчас увидел. В душе родилась уверенность — мама на самом деле очень любит его, просто зачем-то изо всех сил это скрывает.

В детстве Менке смотрел много старых фильмов и мультфильмов, но особенно ему нравились истории про отважных космических капитанов, первооткрывателей, бороздящих просторы галактики, сражающихся в масштабных битвах на своих кораблях и переживающих увлекательные приключения на иных планетах. Именно поэтому уже лет в пять он решил, что хочет стать космонавтом.

Второе отчётливое воспоминание — это то, как Менке сообщил маме об этом своём желании. Сохранилось оно по той же причине, что и первое — теплоте в маминых глазах. Ума тогда улыбнулась, хотя он почему-то ожидал, что она поднимет его на смех. Она вдруг взглянула на него так, как сам он смотрел на милых зверушек в тех фильмах, которые ему показывали.

— Таких дохляков в космонавты не берут, — сказала она с присущей ей строгостью. — Космос не место для слабаков. Если и правда этого хочешь, то тебе придётся усердно трудиться.

— Дя! — радостно воскликнул Менке.

С этого дня в его жизни появились тренировки. До семи лет он не занимался ничем серьёзным — просто гимнастикой, бегом по утрам, да минимальной нормой отжиманий и подтягиваний. Вставал ещё до рассвета, чтобы пробежать два километра, позавтракать, позаниматься с мамой математикой, а затем пойти на тренировку до самого обеда. После обеда — домашние задания, а потом свободное время, которое он тратил на просмотр фильмов и виртуальные игры.

Чего Менке решительно не мог вспомнить, так это других людей. Кроме него с Умой вокруг не находилось ни одной живой души, но это же нелепость! Он осознавал, что они жили не в городе, а скорее всего в деревне (хотя деревни исчезли почти триста лет назад), но даже так, почему не встретилось ни одного соседа в радиусе километра — предельного расстояния, на которое ему разрешали отходить от дома? Рядом со всеми капитанами из его фильмов плечом к плечу стояли друзья, верные соратники в приключениях, а Менке не знал никого, кроме мамы. В самом деле, не её же брать с собой в путешествие к звёздам! Всем мамам положено смиренно ждать дома возвращения главного героя, да ежечасно тревожиться за его судьбу.

Постепенно свободное время Менке улетучилось, как приятный аромат, унесённый внезапным сквозняком, — его заменила учёба. Ума совместно с роботами начала преподавать ему естествознание, русский и китайский языки, историю, географию, информатику, геометрию и музыку. Играть он учился на пианино старой модели.

А вскоре Менке познакомился с первым живым человеком, кроме мамы, — тренером по карате Гаджиевым-сенсеем. Широкоплечий коренастый мужчина с сухим сморщенным лицом, смуглой кожей и пышными чёрными усами вызывал страх и оторопь тяжёлым взглядом и скупой манерой общения. Мама наняла его, так как решила, что простой гимнастики уже недостаточно. Он приходил каждый вечер, тренировал Менке ровно два часа, а потом вновь уходил. Он никогда не оставался на ужин или хотя бы просто попить чаю, не разговаривал о личном, не задавал никаких вопросов. Менке сотню раз спрашивал тренера, где тот живёт, чем занимается, о чём мечтает, но тот на все расспросы отвечал одной единственной фразой: «Не имеет значения». Из-за этого Гаджиев-сенсей казался самым таинственным и загадочным человеком на свете. Если Менке приходил на тренировку вялым и уставшим, тренер заставлял его до изнеможения выполнять самые сложные приёмы и упражнения, а после вставал с ним в спарринг и нещадно мутузил, не делая никаких скидок на то, что его ученик всего лишь ребёнок.

Именно с первым таким случаем связано третье яркое воспоминание из детства. Восьмилетний Менке полночи играл в виртуальные игры, а потому не выспался и утром чувствовал себя, как сильно пожёванная тряпка. Бежал он медленно, большую часть дороги полз, как улитка, да и на уроках с мамой постоянно зевал и отвлекался на навязчивые сюрреалистические мысли. Таким же стухшим он пришёл и на тренировку Гаджиева-сенсея. Тот сходу оценил состояние ученика и поставил его отрабатывать удар Маваши Отоши Гери, а за каждый косяк или недостаточно хорошее исполнение стегал по спине бамбуковым прутом. Уже через пятнадцать минут Менке почти плакал от боли, но сенсей, не обращая на это никакого внимания, велел ему вытереть сопли и приготовиться к бою. Тот окончательно разревелся и решительно побежал в сторону дома, на ходу утирая мокрые глаза рукавом. Но куда восьмилетнему мальчику тягаться в беге со взрослым мужчиной? Тренер настиг ученика за несколько секунд и уверенной подсечкой свалил того с ног.

— Вставай, — велел Гаджиев-сенсей. — И прими бой.

— Не хочу! — кричал в слезах Менке. — Я устал! Я хочу домой!

— Сейчас я — твой враг. Я хочу уничтожить тебя. Ты облегчаешь мне задачу. Ты готов умереть без сопротивления? Или, несмотря ни на что, будешь биться до последнего?

После этих слов Гаджиев-сенсей пнул Менке в бок.

— Вставай!

Мальчик поднялся и, всё ещё не переставая плакать, встал в стойку и честно пытался хоть как-то противостоять мощи своего учителя, но, разумеется, бесполезно. Менке уже не помнил, что на самом деле чувствовал, получая тумаки. Это воспоминание воспринималось, как сцена из давно виденного фильма. Помнил лишь одно — больше всего на него подействовали именно слова тренера.

В историях про космических путешественников герои постоянно бились с инопланетными противниками, многие из которых зачастую превосходили в силе. Отважные земные капитаны попадали в смертельные ловушки и вступали в неравные схватки, но никогда не сдавались и не отступали. Благодаря воле и решимости они побеждали во всех битвах. В тот день Менке впервые столкнулся с по-настоящему некомфортной ситуацией и с противником, который во много раз превосходил его самого. И как он отреагировал? Расплакался и убежал. Разве так поступают храбрые космические воины?

Слова Гаджиева-сенсея привели его в чувство и напомнили, что победы куются в первую очередь волей. Больше всего на свете Менке не хотел прослыть слабаком. Но сила бывает не только физической.

Когда спарринг закончился и побитый обессиленный Менке валялся на земле, Гаджиев-сенсей протянул ему руку.

— Молодец, — сказал он, подняв ученика на ноги. — Ты проиграл, но не сдался.

С тех пор Менке никогда больше не плакал при учителе, не убегал от него, не ныл, а исполнял все указания, какими бы трудными те ни казались. Отныне он знал, что нарушение режима сна ведёт к дневной слабости, умственной и физической. Понял, что сенсей не станет давать ему поблажек или отгулов. Строгая дисциплина — это не утомительная необходимость, сковывающая свободу, а инструмент тренировки духа.

Последнее, четвёртое яркое воспоминание из детства — это день перед Расколом.

В свободное время Менке нарисовал простым карандашом на обычной бумаге мамин портрет, причём, как ему думалось, великолепный для одиннадцатилетнего ребёнка. Он прибежал показать его ей в надежде сделать небольшой подарок и тем выразить свою любовь. Ума долго всматривалась в рисунок, и в её взгляде Менке увидел не ожидаемую теплоту, а ужас, да такой, что казалось лишь усилие воли не позволило вырваться наружу крику, вспыхнувшему где-то в её груди. Она сидела на стуле, но вдруг вскочила, ушла в ванную и заперлась там на несколько минут. А когда вернулась, уставилась на него красными и чуть припухшими глазами. Прямо при Менке она порвала рисунок и сказала:

— Плохо вышло. У тебя совсем нет таланта к рисованию.

Обрывки она забрала с собой, а Менке ещё долго стоял на одном месте, как вкопанный, сжимал кулаки и глотал слюну, пытаясь подавить появившуюся в горле горечь. Ему хотелось бить и ломать всё вокруг, орать во всю глотку, лишь бы мама заметила, успокоила, проявила хоть немного любви и тепла. Но он сдержался, подавил в себе этот позыв и забил куда-то глубоко внутрь, оставив там разлагаться и постепенно исчезать.

А назавтра случился Раскол — событие, уничтожившее детство Менке Рамаяна.

В тот день он прогуливался в лесу недалеко от дома. Занятия с мамой остались позади, а Гаджиева-сенсея ждали только через час, и Менке наслаждался свободным временем. Тёплый августовский ветер колыхал листья, шуршал травой и подгонял мальчика в спину. Менке добрёл до вершины одного из холмов. Другая его сторона оканчивалась резким обрывом, который через пять метров переходил в крутой десятиметровый склон. Это место они с мамой именовали Песочным Холмом, потому что песок толстым слоем устилал всю эту сторону. Иногда Менке стоял на краю обрыва, смотрел вниз и раздумывал над тем, чтобы прыгнуть. Его манила эта песочная перина — казалось, она примет его ласково и не даст разбиться, но от последнего шага его всегда останавливал страх ошибиться. Вот и сейчас Менке некоторое время смотрел на склон в нерешительности, но, в конце концов, всё же вновь раздумал прыгать.

Он уже развернулся обратно и сделал четыре шага в сторону дома, как вдруг услышал незнакомое гудение. По звуку он сразу определил, что это какой-то механизм, но какой — понять не мог. Впереди среди деревьев мелькнуло синее, и Менке сразу узнал, что это. Древний автомобиль. Старое средство передвижения на четырёх колёсах, которое всегда стояло в гараже рядом с их домом, и которым никто никогда не пользовался. Менке впервые видел, чтобы эта колымага работала, а потому невольно засмотрелся и заслушался, даже не осознавая, что автомобиль на полном ходу летит прямо на него. Потихоньку он становился всё ближе и ближе и совсем разогнаться ему мешали деревья и подъём в горку. Но последние пятьдесят метров шли ровно, и это дало возможность машине набрать скорость. Вскоре автомобиль оказался настолько близко, что Менке сумел разглядеть за рулём маму. Когда до мальчика оставалось не больше десяти метров, дверь распахнулась, и Ума выпрыгнула из машины, немного прокатившись по земле. Неуправляемый автомобиль мчался на Менке, грозясь его раздавить.

Лишь в самый последний момент он сообразил, что на него на большой скорости несётся тонна стали и даже не собирается замедлять ход. Регулярные тренировки не прошли даром — Менке успел отскочить в сторону. Автомобиль выехал с обрыва и полетел вниз, после чего с устрашающим грохотом рухнул на землю.

Менке пытался прийти в себя и судорожно соображал, что случилось. Перед глазами всё плыло, происходящее выглядело сном. Он ощущал, будто он уже не он, а всего лишь герой очередного фильма, а настоящий он сидит перед экраном и просто наблюдает.

Ума же сориентировалась куда быстрее. Она вскочила на ноги, выхватила откуда-то нож и бросилась на собственного сына. Менке прекрасно видел происходящее, но не мог сопротивляться. Его словно сковал паралич. Он недвижимо смотрел на то, как нож описывает в воздухе дугу, и смертоносное острие, будто жало скорпиона, падает прямо на него.

Совершенно неосознанно сработал банальный рефлекс, и Менке ударил по маминой руке внешней стороной ладони, отмахиваясь от ножа, как от мухи. Удар вышел достаточно сильный, потому что Ума выронила оружие. Но на этом не остановилась. Она навалилась на сына сверху, схватила за горло и принялась душить. Менке изо всех сил пытался убрать её руки, но она вцепилась намертво. Он чувствовал, как задыхается, как болит горло под её пальцами, как силы потихоньку покидают его, и ужаснулся. Впервые в жизни он услышал дыхание смерти. Пульс панически долбил в висках, сердце разрывалось в попытке насытить кислородом органы. Если бы не острая нехватка воздуха, он бы уже сейчас расплакался, но в этот самый миг вся его сущность старалась выжить.

В конце концов, в голову ему ударил мощный заряд адреналина, и Менке смог упереться ногами в живот матери и скинуть её с себя, благо весила она немного. Но надолго Уму это не задержало — она вновь бросилась на сына уже спустя пару мгновений. Менке смог откатиться к краю обрыва. Дальнейшее получилось совершенно случайно — Ума просто не рассчитала прыжок, споткнулась о слегка выставленную ногу сына и улетела дальше, чем планировала, не сумев удержать равновесия.

Когда Менке откашлялся, он увидел, что мама свисает с обрыва, отчаянно хватаясь за легко рвущуюся траву в тщетной попытке не сорваться. Не раздумывая и долю секунды, он бросился к ней, схватил за руку и изо всех сил потянул наверх. Но Ума не пыталась подняться. Она посмотрела на сына с бесконечной тоской и произнесла поникшим голосом:

— Прости. Так нужно. Я люблю тебя.

Она схватила Менке в ответ, дёрнула его на себя, одновременно отпустив вторую руку, и тем скинула в обрыв их обоих.

Дальше страх сменила боль, а за ней наступила темнота.

Менке пришёл в себя спустя несколько дней в больнице в Москве. Глаза закрывала плотная повязка, а в глазницах кошмарно жгло. Как оказалось, при падении он упал сперва на склон, покатился вниз и напоролся на осколок стекла от разбившегося автомобиля, который проехался по его лицу, лишив зрения. Их с матерью без сознания нашли домашние роботы-слуги, которые и доставили обоих в городскую больницу. Поскольку Менке ослеп, ему пришлось провести срочную операцию по установке простейшего нейрочипа, соединяющегося по нейронитям со зрительной корой и с искусственными глазами, которые тоже вживили, но к ним ещё предстояло привыкнуть. Нейроком ставили только с восемнадцати лет, да и глаза велели менять каждые полгода, поскольку его череп и мозг всё ещё росли.

Позже ему сообщили, что у Умы диагностировали шизофреническое расстройство и её поместили в психиатрическую лечебницу. Он просил о встрече с ней, но ему запретили, сказали — опасно. Больше маму Менке никогда не видел.

На третий день в больнице ему сняли повязку, и Менке стал привыкать к новому зрению. Искусственные глаза превосходили настоящие, ведь обладали возможностью увеличить изображение, а также при включении специальной функции улавливали ультрафиолетовый и инфракрасный спектры. В остальном никакой принципиальной разницы он не увидел, но понял одно — роботы, возможно, видят мир даже лучше людей.

В тот же день Менке впервые в жизни встретился с отцом.

Роботы известили Армена Рамаяна, что с Умой приключилась беда и она более не в состоянии заботиться о сыне. Тот примчался в больницу уже спустя час.

Отец произвёл на Менке смешанное первое впечатление. Очень высокий смуглый мужчина с густой чёрной бородой и широченной грудью показался отлитой из бронзы статуей античного атлета. От него веяло первобытной силой, как от древнегреческого титана. Но чем-то он напоминал Гаджиева-сенсея и потому хотелось ему доверять.

Менке выписали на пятый день, и отец повёз его в новое жилище — просторную квартиру в шестнадцатом южном блоке среднего уровня. Размах и размер московского гигадома тогда по-настоящему впечатлили его. Всю эта громадную и громоздкую конструкцию из стали и бетона он представлял только как произведение искусства из каких-то фантастических фильмов. Но нет, оказывается, это реальность, которая всегда таилась где-то рядом. Почему мама никогда не приводила его сюда? Почему растила вдали от всех остальных? Кстати, а где именно они жили? Когда Менке спросил у роботов, может ли он вернуться домой, те ответили, что не знают, где это место, поскольку слуги, которые привезли их, тут же ушли, не оставив следов.

Нынешний взрослый Менке в эту байку уже не верил. Конечно же, они знали. Но по какой-то причине скрывали эту информацию. Более того, спустя годы он ведь пытался разыскать маму, искал во всех психиатрических лечебницах, но пациентка по имени Ума Должинова нигде никогда не числилась. А значит роботы лгали, что для них нехарактерно, но по какой причине? И Менке справедливо рассудил, что её он сможет узнать в Златограде. Если где и есть ответы на все его вопросы, то там. Почему мама так внезапно ушла от отца? Почему пыталась убить собственного сына?

Именно отец рассказал ему о Златограде — прекрасном городе бессмертных, который вбирает в себя только лучших из лучших. Якобы все гердянки (это слово он тоже впервые услышал от отца) управляются оттуда, но где именно находится Златоград, не знает никто, кроме его жителей и роботов, а выудить эту информацию из них невозможно. Машины обрели собственный язык — теклан, на котором они думали и общались друг с другом. Люди принципиально не могли понять теклан, и никакие попытки создать переводчик не увенчались успехом. До определённого момента это всё, что Менке знал про таинственный язык роботов.

Уже тогда он подумал о вопиющей несправедливости — в мире есть технология, делающая людей бессмертными, так почему ею владеет лишь один город и ни с кем не делится? Это неправильно. Такие знания — достояние всего человечества. И в одиннадцать лет Менке поставил себе цель — во что бы то ни стало попасть в Златоград. Там он узнает правду о себе и матери, а заодно получит технологии и раздаст их людям. Город бессмертных отныне полностью поглотил его мысли.

В новом доме Менке ждал сюрприз. Во-первых, отец позвал всех родственников, чтобы отпраздновать возвращение давно потерянного сына. Менке, который до этого почти не видел других людей, вдруг почувствовал головокружение и тошноту в такой толпе. Весь вечер он сидел тихо и скованно, сжав плечи, стараясь лишний раз не обращать на себя внимания. На него сыпались вопросы, на которые он не хотел отвечать. Вокруг разливались хохот, звон бокалов, стук вилок и ножей, пьяные разговоры, а раскрасневшиеся лица с упорством продолжали наседать на мальчика, с чем-то его поздравляли, чего-то желали, но он даже не слушал. Менке хотелось есть, но в такой обстановке кусок в горло не лез, и в итоге он просто отпросился у отца выйти на улицу немного подышать свежим воздухом.

Снаружи Менке ожидал второй сюрприз. Оказывается, не он один ощутил невыносимое давление застольных родственников и решил сбежать с этого праздника жизни. На улице на лавочке рядом с их блоком сидела девочка лет восьми, смуглая, с пышной копной вьющихся чёрных волос. Менке сперва хотел просто пройти мимо и найти другое место, чтобы побыть в одиночестве, но она сама окликнула его.

— Ты Менке?

Он остановился и молча кивнул. Тогда девочка улыбнулась и продолжила:

— Я Нане. Твоя единокровная сестра.

— Ничего себе, какие слова ты знаешь. Единокровная. И что это значит?

— Ты что, дурачок? У нас один отец, но разные матери.

— Я знаю, что это такое. Просто проверял, знаешь ли ты. И кто же из людей внутри твоя мама?

— Её там нет. Мама бросила нас с отцом, когда мне было четыре.

Менке понимающе кивнул и сел на лавочку рядом с Нане. Они разговорились и тем положили начало тёплых братско-сестринских отношений, протянувшихся сквозь года до нынешних времён.

Его отсутствие на посиделках никто не замечал ещё три часа.

Отец в тот день показался Менке человеком широкой души и большого сердца, просто не очень чутким. Годы покажут, как сильно он ошибался.

Мальчика определили в виртуальную школу, и тогда он удивился тому, что не сам родитель займётся его образованием. Оказалось, Армен Рамаян не очень любил науки — он куда охотнее махал кулаками. Учителем в той школе служила нейросеть, которая сухо давала заданную программу и домашние задания, проверяла знания, проводила тестирования, но Менке казалась чем-то вроде китайской комнаты. Его уровень образования уже тогда сильно превышал таковой у сверстников. Всех, кроме одного.

Лишь Ден Унаги интеллектуально конкурировал в классе с Менке. Наполовину русский, наполовину японский мальчик на всех уроках сидел тихо, всегда отвечал правильно и точно, ни с кем не общался. Но после нескольких общих контрольных, на которых Менке и Ден шли ноздря в ноздрю по количеству баллов, последний предложил своему сопернику устроить развивающую войну, так толком и не объяснив, что это такое.

Нет, не о том сейчас нужно вспоминать. Ден Унаги — это отдельная тема и главная головная боль в жизни.

А ведь с Зеваной он тоже познакомился именно тогда. Милая блондинка-одноклассница сразу обратила на себя внимание никогда до этого не общавшегося с девочками Менке. В их виртуальном классе запрещалось использовать выдуманные аватары, всем полагалось представать в реальном облике. И Менке не верил, что такие ангелы, как Зевана, существуют на самом деле. Ему захотелось как-то поухаживать за ней, и он тут же столкнулся с проблемами.

В фильмах, которые он смотрел, мужчины дарили женщинам цветы и украшения, водили в хорошие рестораны. Но сейчас ты мог совершенно бесплатно получить любое украшение и сходить в любой ресторан, а цветы росли только в заповедниках и тщательно охранялись. Мальчики раньше носили за девочек рюкзаки, но зачем они в виртуалном классе? Физически ты оставался дома. В тот период всё, что мог Менке — любоваться объектом своего обожания издали.

А однажды Зевана подошла к нему сама.

— Эй, новенький, ты вроде хорош в математике. Поможешь с домашкой?

От неожиданности Менке растерялся и смог выдавить из себя только долгое протяжное «а».

— Сочту за согласие. Дай контакт, вечером напишу.

Менке молча подчинился, и с тех пор помогал Зеване с учёбой. Впрочем, он не понимал, зачем ей это — она схватывала налету, мгновенно соображала и без проблем решала сложные задачки. Она бы легко вошла в тройку лучших вместе с ним и Деном, но, видимо, лень и отсутствие интереса не пускали её выше.

— Я вообще собираюсь зарабатывать соцрейт на вирфильмах, — говорила Зевана. — Уже прошла два сканирования и мои аватары пользуются спросом.

Она не лукавила. Менке вспомнил, что недавно смотрел дома свежий виртуальный фильм, в котором аватар Зеваны отыгрывал роль дочери главного героя. Он посчитал: каждый раз, как твой аватар берут в фильм, ты получаешь сто единиц соцрейта. Дальше всё зависит исключительно от количества просмотров и степени важности роли. Главным героям начисляют больше, второстепенным, соответственно, меньше. Массовке же ничего не перепадало — она довольствовалась изначальными ста единицами. Соцрейт появлялся с восемнадцати лет, и то, что ребёнок заработал авансом, отображалось сразу. По прикидкам Менке, на счёт Зеваны уже упало около двадцати тысяч, а к восемнадцати годам эта цифра легко могла дорасти и до ста. Это убедило его отсканировать в общую базу и собственный аватар. Если его образ окажется востребован, то лишние единицы соцрейта лишь приблизят его к цели попасть в Златоград. Хотя, к сожалению, именно на этом он в итоге заработал всего двадцать семь тысяч, но продолжал исправно сканироваться каждый год.

Так, он отвлёкся. Это к делу не относится, нужно вернуться мыслями в правильное русло.

Отец. Да, отец всё-таки сделал для него кое-что хорошее. Узнав, что последние четыре года сын активно занимался карате, Армен несказанно обрадовался и нашёл ему нового тренера — пожилого японца Карамото. Тот сразу не понравился Менке: ходил ссутулившись, а из-за худобы напоминал знак вопроса, да и вообще не выглядел крутым и сильным, постоянно нёс какую-то невразумительную околесицу.

— Тело и дух как ламповая колба и её диод. Колбу легко разбить, но свет-то даёт диод. Понимаешь?

Сказал он это в конце очередной тренировки. А потом просто развернулся и ушёл, не прощаясь. Менке не понимал. Но продолжил заниматься боевыми искусствами, предпочитая больше тренироваться самостоятельно.

В остальном он не представлял себе отца ужаснее, чем Армен. Менке часто слышал от других детей, что родители вообще не обращают на них внимания, и думал, что им крупно повезло. Лучше бы отец тоже просто игнорировал его. Но Армен Рамаян принимал в жизни сына самое активное участие, поскольку растил сильного и достойного мужчину, а не одного из этих современных сопливых мальчишек, сжимающихся в ужасе при виде обычного кулака.

Посему он пресекал в Менке любые проявления слабости. Устал и не отработал дополнительную тренировку до конца? Пять ударов ремнём. Заплакал? Ещё три, для профилактики. Посмел перечить? Это сильнейшее проявление непочтительности — десять ударов. Не исполнил указания? Сперва подзатыльник за безалаберность, а потом ещё четыре удара ремнём. Менке не имел права жаловаться. Он должен был как раб беспрекословно повиноваться отцу, строго следовать установленным дома порядкам и являть собой образец железной дисциплины.

— Твоя мать, похоже, растила из тебя хлюпика, — говорил он. — Но ничего, я сделаю из тебя настоящего мужика.

Менке злился, сжимал кулаки, а однажды не выдержал и бросился на отца, попытавшись ударить его. Ему только стукнуло двенадцать, и тогда память о маме ещё зудела свежей раной, а любовь к ней из-за подобного образа жизни горела ярче. Но, конечно, мальчик ничего не мог сделать здоровенному взрослому чемпиону боевых искусств. Армен не мелочился — избил сына до крови так, что тот ещё неделю лежал, бесконечно ворочаясь от боли. Даже Гаджиев-сенсей вёл себя сдержаннее.

Теперь Менке понимал, почему мама ушла от отца. И почему от него ушла мать Нане. Не понимал только, почему она бросила дочь с этим чудовищем. Впрочем, за это он каждый день мысленно благодарил её, потому что сестра сияла единственным светлым лучиком в его жизни. Впрочем, ей тоже доставалось.

Менке не помнил, чтобы отец хоть раз бил Нане или вообще обращал на неё пристальное внимание, но она рассказывала, что он запрещал ей общаться с мальчиками и многими девочками. Она почти не вылезала из своей комнаты, а если и вылезала, то только тогда, когда Армен уходил из дома по делам. Даже на обеды и ужины она не являлась, а ела в одиночестве. Нане уговаривала Менке рассказать роботам об отцовской жестокости. Но тот не хотел, ведь тогда их с сестрой отправят в приют и, возможно, разделят. До последнего Менке убеждал себя, что так для него лучше, что это действительно воспитает в нём мужественность и стойкость. Да, через боль, кровь, слёзы, но и камень обтёсывают, чтобы сотворить из него шедевр. Он знал, что рано или поздно они с Нане уйдут от отца. Нынешний жизненный период Менке воспринимал, как узкий путь сквозь терновник, в конце которого его ждёт широкая и чистая дорога.

Всё стало хуже, когда ему исполнилось восемнадцать.

Утром того дня Армен громогласно и излишне радостно поздравил Менке с этой знаменательной датой и спросил, спал ли он уже с женщинами? Тот, опустив взгляд и чувствуя обжигающий щёки жар, ответил, что нет, пока не довелось. Думал он тогда, разумеется, о Зеване.

— Пришло время становиться мужчиной, — объявил отец и сильно хлопнул сына по плечу.

Вечером Армен повёл Менке в караоке-бар, куда притащил шестерых молодых поклонниц. Отец по-прежнему оставался могучим бойцом и видным мужчиной, а потому девушки, чувствуя его природную звериную силу, инстинктивно тянулись к нему. Армен всех знакомил с Менке, и девушки двадцати–тридцати лет общались с именинником, как с маленьким мальчиком, едва не сюсюкались, но при этом охотно открывали ему свои прелести. В баре приносили алкоголь, и в разгаре веселья все потихоньку напивались. Менке пил спиртное впервые и под конец вечера уже не совсем соображал, что происходит. Девушки кружили вокруг, как ведьмы-заговорщицы, порой окуная его лицо в свои пышные груди.

Армен весело смеялся и недобро скалился. В какой-то момент он расстегнул ширинку и одна из девушек прильнула к его паху прямо на глазах у остальных. Затем то же самое повторила и вторая. Менке чуть не вырвало, голова кружилась, хотелось убежать. Но когда он попытался выйти, отец схватил его за плечо и дал смачную пощёчину, от которой потемнело в глазах. Дальше — мрачный туман беспамятства.

На следующий день отец смотрел на сына презрительно, называя того «бабой» и «тряпкой». Это Менке ещё мог бы пережить. Но вот то, что случилось потом, уже нет.

Любимая сестрёнка Нане с возрастом хорошела. В тринадцать у неё начала расти грудь. К пятнадцати она уже налилась соком и превратилась в красивую молодую девушку. Это не ускользнуло от взгляда парней её класса, которые, переживая половое созревание, порой изрядно доставали её своими неумелыми и неуклюжими домогательствами. Благо, в виртуальной школе физически никто никому не мог навредить в принципе. Но вот дома дела обстояли иначе.

Армен Рамаян был племенным быком, для которого не существовало ограничений и правил в том, какие женщины его, а какие — нет. Он желал их всех. Не стала исключением и Нане.

Если возбуждённые одноклассники её совершенно не пугали, то вот отец, который бросал на неё сладострастные взгляды всякий раз, как она пролетала мимо, доводил до панического ступора. Менке видел всё это, напрягался, но не верил, что Армен сделает что-то плохое собственной дочери. Эту ошибку он до сих пор себе не простил.

Через несколько дней после инцидента в караоке, Нане пришла к Менке в слезах. Она плакала почти два часа и рассказала, что отец изнасиловал её.

Эта новость, обрушившаяся словно тяжёлый молот на раскалённую сталь, окончательно выковала намерение, которое уже давно зрело в мозгу.

Менке в тот же день отправился в Центр Кибернетизации и Протезирования и потребовал установить себе нейроком. Роботы предупредили, что его усыпят, побреют висок с той стороны, где ранее установили нейрочип для глаз, запустят в просверленную дырку в черепе рой управляемых микроботов, которые протянут нейронити к нужным нейронам, спаяют их вместе, после чего закроют дырку управляющим чипом последней модели (его он потом сможет обновить при необходимости) и титановым корпусом для защиты. Вся операция займёт двенадцать часов, а выпишут его через двое суток, когда поймут, что всё прошло хорошо. Менке, не особо вчитываясь, подписался на всех необходимых документах. Через два дня он вышел из Центра с полноценным нейронным компьютером.

Сейчас его интересовала лишь одна конкретная функция нейрокома — возможность спрограммировать дополнительную личность. Сам по себе он не мог противостоять отцу. Из-за долгих лет избиений Менке при одной мысли о нападении на Армена впадал в панический ступор. Ему не хватило бы смелости сделать решительный и необходимый шаг. Но он мог спрограммировать себе такую смелость.

С настройками первой субличности он возился весь следующий день. Отец хотел видеть в нём какой-то свой идеал мужика. Что ж, получите и распишитесь, решил Менке. Он как мог спрограммировал того, кого Армен Рамаян отчаянно пытался из него вылепить. Новая личность вышла такой отбитой, что пугала даже самого Менке, а потому он так её и назвал — Псих. Чуть погодя добавил Колоток, так как решил дать ей на откуп все будущие конфликты, в которых предстояло побить костяшки. Менке прекрасно владел карате, отлично дрался, но на одних умениях далеко не уедешь — он искал решимость, что, подобно стреле, направила бы его к цели.

Всё случилось вечером следующего дня. Армен отдыхал дома с бутылкой пива и смотрел какой-то вирфильм. Менке тихо прокрался в комнату Нане и велел ей собирать вещи. Они бежали. Ему исполнилось восемнадцать, а значит по закону он имел право получить собственную квартиру. Покуда у него маленький соцрейт, им придётся пожить на нижнем уровне, но это временно. Менке намеревался очень скоро набрать единиц и перебраться повыше. Пока Нане собиралась, он велел нейрокому переключиться на Психа Колотка в надежде, что всё пройдёт гладко.

Через десять минут новая личность Менке Рамаяна открыла глаза. Псих Колоток сразу же направился на кухню, взял нож и вернулся к отцу. Одним рывком он сорвал с него VR-очки и отбросил их в сторону. Армена это не впечатлило.

— Огрести захотел, щенок?

— Вставай и попробуй мне навалять, старый обмудок.

Жаль, что лично Менке не помнил этой драки. О ней он прочитал после в нейрограмме Психа и пришёл в восторг, узнав, насколько оказывается хорош в бою. Армен, похоже, не ожидал такой прыти от сына. Сперва отец пытался ударить его кулаком, но Псих увернулся и первым же хуком сломал ему нос. Затем подбил колено и двинул в челюсть так, что тот потерялся. А вот дальше пошёл в ход нож.

Проявив невиданную жестокость, Псих Колоток безжалостно оскопил Армена Рамаяна. Хорошо, что Нане этой сцены не видела — она уже ждала брата на улице.

Пока отец катался по полу, орал и терял кровь, сын смотрел на него с победным презрением.

— Советую вызвать медиков, — сказал он, вытерев нож и бросив его на пол. — Наплетёшь, что яйца ты себе сам отрезал. А иначе все узнают, что ты изнасиловал собственного ребёнка, и вот тогда тебя с головой накроет куча вонючего говна. Прощай. Больше ты нас не увидишь.

Псих ушёл, и они с Нане навсегда покинули отца.

Каждый день Менке ждал прихода полицейских роботов, но его так и не случилось. Видимо, Армен действительно последовал совету. Их взаимное молчание стало залогом свободы для обоих.

Потом, конечно, много чего ещё случилось. Менке прочитал «Преступление и наказание» Фёдора Достоевского, и так впечатлился персонажем Порфирия Петровича, что решил сделать себе ещё одну субличность на его основе, благо к каждой книге теперь прилагалась сигнатура личности для того, чтобы читатели могли примерить на себя образ полюбившегося персонажа. Менке, правда, всё равно чуть переделал его под свой вкус.

Спустя год он понял, что если поведёт хотя бы четыре вида деятельности, то соцрейт будет накапливаться в разы быстрее, и решил создать ещё две субличности. Для занятий наукой он спрограммировал себе женщину — сам не понимал почему, просто захотелось. А поскольку первым программистом в истории считалась Ада Лавлейс, в честь неё он и назвал новую субличность. А потом создал и поэта, художника, музыканта Михаила Сергеевича Лермушкина или просто М.С. Лермушкина, назвав его так в честь Лермонтова и Пушкина. Позже Ада сама спроектировала новую модель искусственных глаз и для различия личностей установила каждой собственный цвет их свечения. Порфирию — синий, самой Аде — зелёный, Психу Колотку — жёлтый, Лермушкину — фиолетовый. Оригинальному Менке достался красный.

Три года они с Нане жили вместе, потом она получила собственный нейроком и с головой ушла в науку. Далее каждый из них ехал по своей колее, но связь они не теряли.

И каждую ночь Менке перед сном прокручивал в голове все эти воспоминания, продолжая задаваться вопросами. Почему мама пыталась его убить? Почему не позволяла себе проявлять любовь, хотя и любила его? Почему выбрала такое чудовище, как Армен Рамаян? Почему?

Почему?