Пять ликов богини

Нейрограмма. М.С. Лермушкин (06.03.2430)

Pain[1], обильно разлитая лужами по лицу и телу, первой радостно встречает меня на пороге пробуждения. Подо мной твёрдый и шершавый асфальт, неприветливый, неласковый, от него и мышцы превращаются в бетон. Я упираюсь руками в землю и с трудом преодолеваю сопротивление гравитации малыми человеческими силами, а следом и вовсе встаю на ноги — незаметный акт героизма. Кругом пышно расцветают неоном ночные улицы. Темнеет.

Грязь облюбовала мою кожу, её пятна, как нарождающаяся чёрная плесень, проступают тут и там. Посреди раздражающего гула в разуме фейерверками один за другим вспыхивают вопросы. Похоже, Псих Колоток в очередном приступе отчаянного идиотизма решил, что у него есть Sinn für Humor[2] и оставил меня в таком глупом положении просто шутки ради. От этой мысли заполняет всё нутро бессильная ярость и сами собой сжимаются кулаки.

На арену я не вернусь — не моя вотчина, да и не импонирует мне клоунско-пижонский стиль Психа, которым он бравирует, скрывая за ним израненное сердце. Я же не прячусь, вот он я, весь нараспашку, отрываю куски от души и раздаю их вечно голодной толпе. А потому прошу Кори подыскать какой-нибудь приличный магазин с одеждой, а сам бреду в случайном направлении, ёжась от весенней прохлады, и по пути читаю нейрограмму Психа, желая знать, почему я оказался в таком дурацком положении.

Он, как всегда, груб и слишком прямолинеен, не скупится на крепкие слова, но последние строки откликаются во мне тревогой. Кто такой Гусак Петро, о котором он говорит? Если это из нейрограммы Порфирия, то придётся прочесть и о его похождениях.

Слова о Зеване сразу заставляют 心脏(xīnzàng)[3] биться чаще, но вместе с тем разъедают его ядовитой завистью. Обжигающий душу жар при одном только звуке её имени вызывает жажду, утолить которую может только сладость близости с ней. Чувство пробуждает стыд — неужели только низкие желания преисполняют меня? Плоть торжествует над духом, а я не могу ничего поделать — такова природа человека, и пойти против неё значит пойти против самого себя. Но что, если так я лишь оправдываю собственную беспомощность перед животными инстинктами? Можно бесконечно рефлексировать на эту тему, решить вопрос сейчас я всё равно не смогу.

Про Гусака Петро читаю в самом конце, и теперь вся ситуация видится мне такой же загадочной, как скрытая за вуалью дева. Новая череда вопросов проносится в голове, будто их штампуют на конвейере. Я хватаюсь за них, пытаюсь собрать в кучу и сложить в более-менее красивую конструкцию.

Итак, пусть я и не технический гений, как Ада, но понимаю, что Гусак Петро — вирус, который проник в мой разум, скорее всего, через эмошку, которую прожил Порфирий. Хорошее объяснение, почему никто, кроме меня, его не видит, и почему Псих не смог его ударить. Однако, он ушёл, как только Кори автоматически переключила личность на мою, а значит, это работающий способ защиты от него. Что ж, значит, физически сбежать от Гусака невозможно и придётся убегать ментально. Благо, я чемпион по бегству от реальности.

Кори, оставь сообщение для Менке: наш нейроком, похоже, заражён каким-то вирусом, который может нас убить. Пусть остальные будут в курсе. Конец.

Впереди сияет в темноте пурпурным неоном вывеска магазина одежды «Аристократ». Осматриваю витрину и сразу понимаю, что здешние вещи in my taste[4]. В который раз радуюсь своему высокому социальному рейтингу, позволяющему брать одежды больше, чем в принципе требуется. Регистрируюсь на входе, захожу внутрь и вижу ряды вешалок с прекрасными разноцветными изысканными рубашками, брюками, костюмами, пальто, плащами и куртками, исполненными в духе старых времён царского империализма. Смотрю на себя в зеркало — выгляжу, словно выпавший из окна и извалявшийся в земле любовник; не мешало бы помыться, но вряд ли тут есть такая услуга. На левой скуле и на челюсти снизу справа расплываются случайными каплями синяки. Могло быть и хуже. Снимаю резинку с волос и встряхиваю головой, выпуская их из плена. Мои зрачки светятся фиолетовым, поэтому подбираю того же цвета рубашку с кружевным воротом, чёрные штаны из экокожи, ремень, плащ до колен и хорошие ботинки с высокими берцами. Здесь есть туалет, где я придаю своему лицу дополнительной свежести. Вот теперь уже не стыдно ехать на репетицию.

Выхожу из магазина, вызываю таксетку и мчусь в Главный Дом Культуры, где завтра пройдёт концерт-соревнование музыкантов, победитель которого получит тридцать пять тысяч единиц соцрейта. С учётом начислений за победу Психа в бою, если я выиграю в конкурсе, то получу пропуск в Златоград, и мечта, к которой мы упорно шли последние десять лет, наконец, осуществится. Мысль подлая, но надеюсь, что Порфирий не успеет раскрыть своё дело до завтра, тогда именно я забью победный гол. Тяжко чувствовать себя самым бесполезным в команде, когда все твои усилия принесли чуть больше ста двадцати тысяч из общего зачёта, а самым продуктивным оказывается ненавистный Псих Колоток. Но если я сделаю финальный шаг, то, может, остальные начнут больше меня уважать, а не относиться с отвратительным снисхождением, будто к беспутному 弟(otōto)[5].

А что делать, если добиваться успеха на поприще искусства в нынешние времена так же тяжело, как дойти пешком до солнца? Книги мало кто читает, ведь куда проще посмотреть сериал или фильм. У фильмов нереальная конкуренция, ведь их делает каждый второй, и нужно всеми силами угодить как можно большему количеству потребителей — тут речь идёт уже не об искусстве, а о продукте, и такой подход для меня чужд. Живопись, как и литература, стремительно теряет актуальность, потому что современные нейросети способны сгенерировать любое изображение, а вещи, нарисованные руками художника, не ценятся так, как раньше. Остаётся музыка — непредсказуемая ветреная мадам; никогда не знаешь, что она выкинет завтра и какие тренды задаст. Вот я и остановился на ней, наверное, потому, что духовно мне близка игра в русскую рулетку.

Таксетка высаживает меня у Главного Дома Культуры — монументального блока на верхнем уровне, с колоннадой, большими окнами и старыми деревянными дверями, которые громко кричат о принадлежности к мёртвому, а значит — высокому. В фойе меня встречает сторожевой робот, который пропускает дальше, лишь убедившись, что я не просто прохожий, забредший сюда по нелепой случайности. Звук моих шагов свободно разлетается по просторному коридору. С постаментов, расположенных вдоль стен, бесстрастно смотрят каменные бюсты великих русских музыкантов прошлого: Михаила Глинки, Николая Римского-Корсакова, Петра Чайковского, Сергея Рахманинова, Дмитрия Шостаковича, Георгия Свиридова, Александры Пахмутовой, Эдуарда Артемьева, Максима Дунаевского, Елисея Светова, Ивана Долотова и многих других. Дальше стоят памятники лучшим группам: «Наутилус Помпилиус», «Кино», «Гражданская оборона», «Сектор Газа», «АукцЫон», «Король и Шут», «Аффинаж», «Стоп-лист». На подходе к концертному залу сразу слышу знакомый перелив гитарных аккордов. Как можно тише открываю массивную дубовую дверь — не очень широко, но достаточно, чтобы аккуратно пролезть внутрь.

На сцене большого тёмного зрительного зала, в свете единственного софита на круглом стульчике сидит с гитарой в руках Лада Солнцева и создаёт вселенную, просто перебирая струны. Каждая прядка её длинных волос окрашена в умеренную орхидею или лазурь; милое личико с маленьким носиком, тонкими губками и густыми бровями напоминает воробушка, а чокер с короткими шипами придаёт распущенности, но вместе с тем говорит «не подходи, я колючая». Последнее, впрочем, неправда. Меня она, кажется, пока не заметила, поэтому я тихой мышью пробираюсь в темноте между рядов, нахожу местечко подальше и сажусь в углу, чтобы не бросаться в глаза.

Лада — мой главный αντίζηλος(antizilos)[6], но вместе с тем ей я симпатизирую больше всего. Она самая талантливая девушка из всех, кого я встречал, а ей ведь всего двадцать один год. Всякий раз, как она берёт в руки инструмент, творится магия. Я не шевелюсь и даже дышать стараюсь реже, чтобы не спугнуть накладываемые на меня чары.

Я не знаю песню, которую она сейчас репетирует, поэтому вслушиваюсь очень внимательно.

За руку держался, глотая слова:

«Спаси, сбереги, не бросай.

Потерян мой лук, порвалась тетива,

меня растворяет роса.

Мой путь сохрани, сохрани мой оскал.

На верном коне я в жару

скакал по камням близлежащих всех скал,

нещадно плевался в хандру».

Гитарные аккорды сочетаются с электронным минусом хард-техно-джаза, создавая невероятную и самобытную эклектику звучания. Кроме Лады никто так больше не делает, но в этом её уникальность. Она даже не пытается создать что-то радикально новое, сочетая уже известные элементы самым невообразимым образом — от классической бардовской песни под гитару до ныне здравствующей электронной музыки. Но я не осуждаю — современное искусство лишь коллажи, ибо всё придумали ещё во времена Экклезиаста.

«До звёзд я отважно тянулся рукой —

звезду никогда не сорвать.

Мне подвиг не снился, а только покой —

покой, тишина и кровать.

Я видел тайфун, изверженье, обвал,

меня не пугал ураган.

И как бы не тщилась принизить молва,

Мой лоб не украсят рога.

Я землю жевал под прицельным огнём,

в окопе по пояс в грязи.

Я верил — с друзьями все горы свернём,

для мира мы словно ферзи.

А ныне встречаю последний рассвет

на землях чужих для меня.

Молю: лишь ответь, лишь скажи мне "привет",

богиня войны и огня».

Я понятия не имею о реальной мощи урагана, поскольку под куполом не бывает сильного ветра, а лошадей видел лишь однажды десять лет назад, когда ездил на экскурсию в один из заповедников, но то, с какой душевной силой она отдаётся песне, то, как яростно бьёт по струнам и как выстраивает драматургию мелодии, заставляет меня проникнуться этой историей. Слова абсолютно чужды большинству Moderne Menschen[7], но что-то ведь цепляет, что-то пробуждает внутри давно забытое чувство подлинной духовной свободы. Эта песня словно зеркало, в отражении которого я вижу самого себя. Лада блестяще поёт: отменно владеет связками, тонко чувствует смыкание, не выходит из позиции. В конце даже переходит на крик с расщеплением, чтобы напоследок вдарить кувалдой по нашим сердцам.

Рука охладела, закрылись глаза —

исчез, растворившись вдали.

А после на землю упала слеза —

и там же цветы расцвели!

Так странно: по отдельности музыка и текст не представляют собой ничего выдающегося, но вместе, в связке, да исполненные Ладой превращаются в подлинное произведение искусства. Напиши такую песню, например, я, у меня бы не получилось и вполовину так же искренне и пылко. Она словно рассказывает самую важную историю из собственной жизни, хотя кто знает, может так оно и есть — никогда не знаешь наверняка, что именно спрятал художник за чередой образов.

Я трогаю свою щёку — она мокрая. Тихонько утираюсь рукавом, думая о том, что правильные слова могут больно бить кинжалами или ласкать материнскими руками, и причём у разных людей вызывать различный эффект. Каждая душа — сложный лабиринт, но по тому, каким именно смыслам удаётся пробиться через все повороты и тупики, можно сказать, что ты за человек.

Закончив песню, Лада встаёт со стульчика и кланяется пустому залу. Я вскакиваю и неистово аплодирую — не чтобы пошутить, а потому что впервые за долгое время чужое искусство коснулось кончиком пальца чего-то очень хрупкого внутри меня. Лада вздрагивает от неожиданности, потом всматривается в темноту и, видимо, разглядев меня, улыбается.

— Это ты, Менке? — кричит она мне.

— Во плоти, — кричу в ответ.

— Лермушкин?

— Единственный и неповторимый. Приехал репетировать завтрашний триумф.

— Тогда меняемся. Я уже закончила.

Я спускаюсь к сцене, словно главный герой, появляющийся в зрительном зале посреди важного действа в театральной постановке. Но Лада не смотрит на меня — она одевает гитару в чехол, давая понять, чего стоит мой 自恋(zì liàn)[8].

— Чудесная песня, — говорю я, одним махом запрыгнув на сцену.

— Старалась. — Она взваливает чехол с гитарой на плечо. — Ты что, подрался?

— У моего безумного альтер-эго сегодня был бой за звание чемпиона в полусреднем весе. Увы, пару ударов он пропустил, а страдаю я. Ты уже уходишь?

— А что, есть предложения?

— Разве не интересно, что там подготовил твой основной соперник?

Она приподнимает бровь и одним выражением лица как бы спрашивает со смесью скепсиса и насмешки: «Это ты что ли?».

— Не боишься, что я украду у тебя какие-нибудь фишки?

— Напротив, буду искренне благодарен.

— Потом не жалуйся. Мне наверняка многое понравится.

Она спрыгивает со сцены и уверенной, по-хорошему расслабленной походкой, глядя только вперёд, подходит к месту в центре первого ряда, снимает гитару с плеча, ставит её в кресло, и сама вальяжно разваливается рядом.

— Жги! — кричит Лада и взмахивает рукой с видом императрицы, дозволяющей подданным развлекать её.

В тайне радуюсь, что она осталась, ведь один только её вид услаждает зрение, а воспоминания, о, воспоминания подхватывают меня в водоворот чувств и уносят далеко за пределы зала, в прошлое, в тёмную комнату с тусклым, но тёплым светом, где я и она, оба лежим на кровати, а мои пальцы скользят по её бедру. Да, Зевана по-прежнему моя единственная любовь, но она та самая звезда, которую мне никогда не сорвать, а тело требует чувственных удовольствий. Хотя какой смысл оправдываться, словно лишь я решаю и отвечаю за нас обоих, ведь Лада делает такой же выбор и выбирает остаться, а я никого ни к чему не принуждаю. Она в меня влюблена, я знаю, вижу по её взгляду, полному нежности и обожания, и совершенно бессовестно пользуюсь этим обстоятельством, но стыд побороть легче, чем влечение. К тому же приятно спать со своей главной соперницей, ведь, как известно, мужчина всегда ищет, кого бы победить, а женщина — кому бы сдаться.

На сцену на небольших гусеницах выкатывается рабочий робот, который тянет за собой местный зейди-синтезатор. Он обладает куда более обширным спектром создаваемых звуков, нежели гитара, а потому позволяет сделать мелодии разнообразнее и интереснее, хоть и ощущается не столь 生きて(ikite)[9]. Как только робот подключает синтезатор, то отправляет на теклане сигнал своему коллеге-звуковику, который уже делает последние настройки. Тот, в свою очередь, через минуту поднимает руку-манипулятор, давая понять, что всё готово.

Я уже давно определился с этими ребятами о порядке песен, а потому поднимаю руку, показывая, что начинаю. Они включают заранее записанный минус, а я в довесок играю на зейди-синтезаторе. Первой песней для репетиции я выбрал «Стань как сталь». Она мощная, тяжёлая и драйвовая, несмотря на довольно лиричное начало. Самое то, чтобы разогреть толпу, которая завтра придёт на нас посмотреть.

Жизнь течёт пустой рекой во тьме ночной,

Только рябь идёт и грезит стать волной.

Сколько нужно сил взлететь?

Держит крылья злая сеть.

Сердце в бой зовёт, мешая сон и явь.

Ноги рвутся ввысь, а тело жаждет вплавь.

Дым окутал серой мглой —

Душу рвёт последний вой.

Так тянись, дерись,

с миром больше не мирись,

тянись, дерись…

Мой диапазон — три с половиной октавы, к тому же я использую мелизмы в восточном стиле, за которые спасибо отцу-армянину. К припеву мелодия набирает обороты, добавляется огня, мяса, чуть ускоряется темп.

Стань как сталь! Стань как сталь!

Разум страх отринет, дух убьёт печаль.

Стань как сталь! Стань как сталь!

Пой, жаль, бей — сделай боль острей!

Знаю, такое больше подошло бы Психу Колотку, нежели мне, но этот идиот ни одной строчки не написал, а меня же выбрали художественным голосом всех личностей Менке Рамаяна. Если песня вдохновит кого-то ещё на борьбу — я буду счастлив, даже если этот кто-то найдёт там свой собственный смысл. Ведь любое произведение искусства — это огромная ваза с конфетами на любой вкус, где каждый может урвать себе приглянувшуюся сладость.

Едва песня заканчивается после следующих куплета и припева, Лада одаривает меня громкими овациями.

— Браво! — кричит она.

И хоть в ответ я театрально раскланиваюсь с довольной улыбкой на лице, но внутри меня гложет странное чувство, словно я не дотягиваю. Мне нравится моя песня, я знаю, что её часто слушают и всегда с радостью приветствуют на концертах, но после того, что исполнила Лада, я сам себе вижусь каким-то пустым, тухлым, наивным. В своих стихах мы выражаем то, что для нас важно. Неужели моя жизнь определяется лишь этим — целью, извечной борьбой, когда надо идти, ползти, хоть с помощью зубов, но двигаться вперёд, пока не достигнешь επιτυχία(epitychía)[10]? Нет, прочь сомнения. Сцена сейчас принадлежит мне и я должен выдать лучшее, на что способен.

Но каждая последующая песня кажется мне хуже предыдущей в сравнении с одной-единственной услышанной песней Лады, вот как уже прочитанная книга теряет магию через какое-то время, а ещё не тронутая, напротив, манит, словно зачаровательница. Как бы хорош я ни был, мне всегда думается, что все прочие намного лучше. Тем не менее, я выкладываюсь на полную, а есть ли в этом резон или нет — узнаем завтра. У Лады тоже имеются откровенно слабые песни.

Я смотрю на неё и вижу в её взгляде неподдельное восхищение. Она неприкрыто любуется мной и, уверен, моё нахождение на сцене приносит ей радость. Первая реакция — ступор, когнитивный диссонанс между внутренним пессимизмом и восторгом, пришедшим извне. Главное действовать уверенно, а потому, как только я заканчиваю репетицию, то спрыгиваю со сцены и ровной спокойной походкой подхожу к Ладе, стараясь скрыть совершенно подростковое волнение перед красивой девчонкой.

— Фух, — нарочито вытираю со лба пот, выступивший будто бы от усталости, но на самом деле от переживаний. — Ну что, миледи, не изволите проехать ко мне и красиво закончить этот вечер?

— Ради этого я и осталась.

Мы покидаем Главный Дом Культуры вместе, взявшись за руки, словно влюблённая парочка. Я что-то говорю, а она заливисто смеётся даже над самыми тупыми моими шутками. Мы вызываем таксетку, садимся внутрь и, пока едем, не можем сдержать нетерпения и желания, а потому начинаем целоваться прямо там. Нет ничего более возбуждающего, чем милая девушка, которая тебя хочет.

Когда таксетка довозит нас до блока, мы быстро выскакиваем из неё и бегом, со смехом, летим к моей квартире. Едва я открываю дверь, Лада бросается мне на шею и впивается в губы, словно хочет высосать из них весь сок, а её язык заползает в рот, приглашая мой на танец. Мы не входим — вваливаемся — в квартиру, и я закрываю дверь ногой, не желая ни на секунду прервать эту вспышку любовного огня, опасаясь даже на мгновение оставить его без подпитки и боясь, что он хоть чуть-чуть утихнет.

Лада легко скидывает с меня плащ и принимается одну за другой расстёгивать пуговицы на рубашке, почти не отлипая от моих губ. Нам всё-таки приходится оторваться друг от друга, но лишь за тем, чтобы она сняла через голову свою кофту.

И тут я вспоминаю, что вспотел, пока дрался, а потом ещё на улице повалялся голый в грязи, да так и не помылся с тех пор. Эта мысль ураганом сметает с меня всю спесь, оставляя после себя лишь молчаливый Schrecken der Verwüstung[11]. Я хватаю Ладу за плечи, прося её на мгновение остановиться, и да, этот жест остужает пыл у нас обоих.

— Я в душ, — говорю.

— Пошли вместе?

Она и в самом деле заинтересована во мне, но я бы отдал трёх таких же за то, чтобы эти слова произнесла Зевана. Тем не менее, я киваю, и мы уже несёмся в ванную, на ходу скидывая с себя одежду.

В просторной душевой кабинке с лихвой хватает места на двоих. Я обнимаю её, прижимаю к себе, чувствую тепло её тела и целую: в губы, в щёки, в шею — и в этот момент со всех сторон нас начинают обливать водяные струи с давно отрегулированной температурой. Я чувствую себя так, будто стою под водопадом. Вода выключается через минуту, и тогда Лада берёт мочалку, наливает на неё немного геля для душа и начинает натирать мне грудь — неторопливо и аккуратно. Я перехватываю её руку, отвожу в сторону, потом обхватываю за талию и резким властным движением прижимаю к себе. Её грудь упирается мне в живот, кровь внутри разгоняется и закипает. Я вновь целую её, как можно ласковей, а когда поцелуй заканчивается, Лада игриво улыбается и смотрит на меня. В её глазах — нежность.

— Смотрю, ты готов, — говорит она и взглядом указывает вниз.

— С тобой это дело пары секунд.

— Развернись.

Я покорно повинуюсь, и Лада плавными движениями натирает мне спину, явно наслаждаясь процессом. Спускается ниже, ниже, не удерживается и щипает меня за buttock[12].

— Какой ты крепкий, — говорит она, и в её голосе тяжело не расслышать нотки восхищения.

— Спасибо за это регулярным тренировкам.

Я резко разворачиваюсь, выхватываю мочалку из рук Лады и как можно мягче начинаю натирать её плечи, затем ключицы, и медленно перехожу к упругой округлой груди. И как бы ни старался, не могу отвести взгляд от её маленьких, как бусинки, сосков.

— Давай жёстче, — просит она.

Я нажимаю на мочалку сильнее, а она закрывает глаза и расплывается в довольной улыбке. Спускаюсь, дохожу до живота, потом ещё чуть ниже…

Лада твёрдо и уверенно хватает меня за руку.

— Там я сама.

Закончив намыливаться, я отдаю команду душу вновь включиться, вода смывает с нас пену и грязь, после чего включается термосушка, которая приятными тёплыми потоками проходится по всему телу и взъерошивает волосы. Лада первой выпрыгивает из кабинки, хватает мой халат, быстро надевает его, завязывает пояс и убегает, приглашая поиграть в догонялки. Я выскакиваю следом, охотно принимая приглашение.

Она залетает в спальню, а я лишь чуть-чуть отстаю, но несусь следом под быстрый бит взволнованного сердца. Мы с Ладой вместе уже не первый раз, но каждый — словно первый. Она радостно бегает от меня вокруг кровати, а я, как дурачок, бросаюсь то туда, то сюда по кругу, пока, наконец, просто не иду наперерез по самой κρεβάτι(kreváti)[13], ловлю её, роняю прямо на мягкий матрас и начинаю целовать — сперва щёки, потом шею. Одним решительным движением я развязываю её поясок и распахиваю халат, провожу губами по груди, потом спускаюсь к животу. Дохожу до главного и на секунду задерживаюсь, будто в нерешительности.

— Давай, — просит она. — Лизни, я малиновая.

— Что?

— Небольшая модификация.

Я пробую — и правда, на языке остаётся кисло-сладкий малиновый оттенок.

— Что-то не так? — спрашивает она с тревогой, видя мой несколько расстроенный взгляд.

— Нет, всё в порядке. Просто мне больше нравился твой натуральный вкус. Но и так ничего.

Я продолжаю и чувствую, как Лада расслабляется и стонет от удовольствия. Мои пальцы скользят по её тёплой коже, а запах просто сводит с ума. Я больше не могу сдерживаться, а потому поднимаюсь выше, прокладывая дорожку из поцелуев. Но вот дохожу до шеи, потом целую в губы, смотрю на неё и всё-таки решаюсь сделать то, чем никогда не гордился.

Кори, включи модуль дополненной реальности. Замени лицо Лады на лицо Зеваны.

Теперь уже моя возлюбленная смотрит на меня с желанием и возбуждением, и от этой картины страсть внутри меня разгорается сильнее. Лада обнимает меня за шею и впускает в себя. Она отдаётся действию целиком, двигается, постанывает, дышит, живёт. А я с удовольствием вижу вместо неё другую.

Через час мы, вспотевшие и усталые, лежим на кровати в обнимку и просто отдыхаем.

— Тебе правда понравилась моя песня? — спрашивает Лада.

— Ты даже не представляешь насколько. Она как бы…

Я закрываю глаза и сразу чувствую лёгкий прохладный бриз, щекочущий меня по лицу, и слышу шелест десятков древесных крон.

— Она напомнила мне о детстве, — говорю я, спустя пару мгновений задумчивой паузы. — Как странно, да? Песня-то вроде совсем не о том. Но слушая её, я почему-то сразу вспомнил место, где жил до одиннадцати лет. Вспомнил маму.

— А где ты жил?

— В том и загвоздка — я понятия не имею. Помню только отдельные картинки: бескрайнее голубое небо, облака, просторные зелёные луга, небольшой лес, холмы. Двухэтажный домик, где жили мы с мамой, да пара роботов, которые нам прислуживали. Лет шесть назад я искал это место, путешествовал по разным городам, большим и маленьким, но так ничего и не нашёл. Всё такое одинаковое — монументальное и холодное. А там само окружение дышало жизнью, даже воздух был иной, какой-то… настоящий. Порой я думаю: а может мне всё только приснилось? Может, ничего этого на самом деле не было? Ведь и правда, люди триста лет не видели неба, только этот проклятый купол. Но тогда откуда эти воспоминания?

Лада слегка приподнимается на локте и смотрит на меня. В темноте я вижу, как блестят её глаза.

— Когда-нибудь ты обязательно отыщешь свой дом. Я уверена.

— Спасибо, но мне кажется, его не существует. Всё чаще думаю, что я его просто выдумал.

— Но это ведь не совсем твои воспоминания, верно?

— Да, это воспоминания Менке. Но и мои тоже. Всё, что помнит Менке, помнит каждая из его субличностей, но вот он нашими воспоминаниями не владеет, как и мы воспоминаниями друг друга. Поэтому мы все вроде как отчитываемся перед ним, а он решает, куда и как нам двигаться дальше. Мы же даже не полноценные личности. Всего лишь надстройки, а он — фундамент. Каждый из нас лишь осколок Менке Рамаяна.

— Тогда он, наверное, потрясающий человек. Ведь даже ты невероятен.

黑暗(hēi'àn)[14] скрывает моё смущение. Но вместе с тем я не выдерживаю полного любви взгляда Лады и отвожу свой в сторону, чтобы не показывать, как мне стыдно перед ней.

— Расскажи, о чём он мечтает? — продолжает она.

— Попасть в Златоград.

— Это цель, а не мечта.

— Тогда найти жену и вместе с ней улететь к звёздам.

Лада удивлённо выгибает брови, будто я сказал, что вода на самом деле красная.

— Серьёзно? Я заинтригована.

— А что, хотела бы с ним познакомиться?

— Думаю, да.

— Прекрасно. Как-нибудь можно устроить.

Лада вдруг начинает звонко смеяться, отчего я окончательно впадаю в недоумение.

— Ты ревнуешь меня! Ревнуешь к самому себе!

— Может быть. Немного.

— Ты, однако, собственник, Лермушкин. Но не нужно притворяться. Я же не слепая, всё замечаю.

— Что ты замечаешь? — очень стараюсь говорить твёрже, чтобы голос не дрожал.

— Ты меня не любишь. Ты любишь другую — это отчётливо проступает в том, как ты иногда на мгновение замираешь, глядя на меня, с таким растерянным видом, будто ожидал увидеть её. Будто хотел увидеть её.

— Прости.

— За что ты извиняешься? Мы не хозяева своему сердцу.

Она заваливается на спину, раскидывает руки в стороны, и правая падает прямо на меня.

— Мне ужасно стыдно, что я не могу ответить на твои чувства взаимностью, — говорю сбивчиво, неловко роняя слова, словно набрал их целую груду и теперь с трудом удерживаю. — Я просто пользуюсь тобой, твоим телом, для собственного удовольствия. От этого хочется сквозь землю провалиться. Но, к сожалению, это самого Менке угораздило влюбиться в другую девушку. А я не могу переломить его чувства.

— Какая чушь. Тебе было хорошо?

— Очень.

— И мне. Так что я тоже тобой воспользовалась. Мои чувства — не твоя забота.

Я поворачиваюсь, протягиваю к ней руки, обнимаю, прижимаю к себе и вдыхаю запах волос — что-то сладко-ягодное, ежевика, может, черника и клубника. Мне хочется прямо сейчас переключиться на Менке, чтобы он познакомился с ней, поговорил и влюбился, забыв Зевану, как мимолётное наваждение.

— Ты — лучшая из женщин. — Надеюсь, что звучу достаточно искренне. — Я считаю, ты заслуживаешь победы завтра.

— Победит сильнейший, а кто сильнейший — решать не нам.

Я чувствую её жаркое дыхание и вновь возбуждаюсь. Может, я и влюблён в Зевану, но в этот самый миг Лада для меня — единственная на всём белом свете. Чистая животная страсть побеждает во мне даже самые светлые чувства.

Но она внезапно вырывается из объятий, встаёт с кровати и бродит по комнате, собирая свои вещи. Я включаю освещение на десять процентов и сажусь, глядя на неё с боязнью, что чем-то обидел.

— Ты куда?

— Поеду домой. Завтра утром есть дела. Не переживай, у нас с тобой всё чудесно.

Она тепло улыбается, но на меня накатывает острое разочарование — значит опять спать одному в пустой кровати. Лада одевается, полностью отрезав себя от нашего с ней уютного мира жгучей страсти. Я натягиваю трусы, провожаю её до двери и целую на прощание.

— Завтра увидимся, — говорит она, разворачивается и уходит, махая пальчиками.

Я закрываю дверь и возвращаюсь в тёмную опустевшую квартиру. Что ж, планов на сегодня у меня больше нет. Я выполнил всё, что хотел, а на часах меж тем уже десять вечера. Завтра снова рано вставать, и надо дать Менке возможность прочитать и изучить все наши нейрограммы.

お腹(onaka)[15] траурно урчит, а потому я прошу автоповара приготовить коктейль Олд Фешн и стейк прожарки medium rare с овощами, а когда он заканчивает, беру напиток, сажусь в кресло, делаю глоток и ставлю стакан на столик. Остальное не для меня.

И всё-таки интересно, почему я так отчётливо помню голубое небо? Ладно, неважно.

Кори, смена личности: Менке Рамаян.

_____________________________

[1] (англ.) Боль

[2] (нем.) чувство юмора

[3] (кит.) сердце

[4] (англ.) в моём вкусе

[5] (яп.) младший брат

[6] (греч.) соперник

[7] (нем.) современных людей

[8] (кит.) нарциссизм

[9] (яп.) живым

[10] (греч.) успеха

[11] (нем.) ужас опустошения

[12] (англ.) ягодицу

[13] (греч.) кровати

[14] (кит.) темнота

[15] (яп. onaka) желудок