Пять ликов богини

Ума Должинова. Эмошка.

Какой же он красивый и добрый мальчик. Такой милый, когда задумывается. Сразу серьёзный. Как взрослый. Сидит тут и решает пример, который я дала. Внимательно наблюдаю, вдруг ошибётся. Но пока всё хорошо. Менке умный. Я уверена — он справится. Со всем.

— Готово, — сообщает он. Протягивает мне сенсбук.

Проверяю. Всё верно.

— Молодец. Так, теперь...

— А-а-а? Ещё один? — Он кривится, будто гадость съел. — Во всех вирфильмах и книжках летом каникулы. Мне положено отдыхать.

— Хочешь вырасти серой посредственностью? — Строгость даётся легко. Маска давно вросла в лицо. — Будешь лениться — в космос не полетишь.

— Я и так туда не полечу. — Менке складывает руки на столе, опускает на них подбородок. — Сама же говорила, что людей туда уже не посылают. Только роботов.

— Никогда не знаешь, что случится завтра. Надо быть во всеоружии.

Он молчит. Обдумывает. Я невольно любуюсь им. Хочу протянуть руку, погладить по волосам, коснуться щеки. Сдерживаюсь. Поворачиваю голову, смотрю в окно. Солнце, чистое голубое небо. Не удивительно, что его тянет туда.

— Хорошо. — Я забираю учебники, складываю их в стопку. — До прихода Гаджиева-сенсея много времени. Чем хочешь заняться?

— Порисовать.

Я нарочито морщусь.

— Ладно, но только немного.

Менке вскакивает со стула. Обнимает меня и целует в щёку. Я протягиваю руку, чтобы обнять в ответ, но отстраняю его прочь. Он всё равно улыбается. Волшебный ребёнок.

Менке убегает наверх, в свою комнату. Я остаюсь внизу.

Сегодня последний спокойный день. Завтра я должна совершить непоправимое. У какой матери хватит сил намеренно извратить чистую душу родного сына? Внутри всё дрожит. Одиннадцать лет я смиряла сердце, чтобы в один миг лишиться его навсегда. Хочу ли я этого? Да кого волнует. Я просто орудие в чужих руках. Безвольное. Бессильное. На меня взвалили непосильную ношу, а я, словно муравей, тащу её на плечах и не жалуюсь.

Смотрю на свою руку. Тошнит. Исторгаю из себя беззвучный крик. Тело порывается вскочить, взмыть на второй этаж, схватить Менке, собрать вещи, уехать. Убежать. Только куда? На всей планете нет спасения, нигде не безопасно, нигде не укрыться. Я заложница заранее определённой судьбы. Как и все.

Меня окружают выцветшие обои и облупившиеся от времени стены. Старые половицы скрипят, когда на них наступаешь. Столы исцарапаны. За одиннадцать лет дом превратился в развалину, которую вот-вот снесёт очередное дуновение ветра. Всё здесь липкое, мерзкое, сырое. Ненавижу.

Слышу, как раздражающе тикают часы. Секунды складываются в минуты. Минуты обращаются в час. А я просто сижу всё это время за столом. Думаю. Договариваюсь с совестью.

Слышится топот ног, сбегающих по лестнице. Радостный, весёлый, солнечный Менке бежит ко мне. В руках у него лист бумаги. Видимо, хочет показать рисунок.

— Мама, смотри! — восторгается он. Протягивает мне лист.

Я беру его и смотрю на рисунок.

Сердце на мгновение замирает, а затем стучит вновь с небывалой силой. Его удар больно бьёт изнутри по грудной клетке. Это что, я? Как красиво. В зеркале я вижу совсем другое. В глазах Менке я словно богиня. Очень красивый портрет, даже не верится.

Искренняя благодарность так и просится на волю. Мне бы сказать, как сильно я его люблю, и как счастлива. Но плотно сжатые губы никак не размыкаются.

Я должна держаться роли строгой и холодной матери, которая не поощряет пустую трату времени на подобную чушь. Я не должна проявлять любовь и заботу. Но мне не хватает сил сделать необходимое. Поэтому я просто убегаю прочь и запираюсь в ванной.

Я прислоняюсь спиной к двери. Сползаю по ней на пол. Из груди рвутся наружу рыдания, капельки слёз скатываются по щекам. Я откладываю рисунок в сторону. Роняю лицо в ладони.

— Я не могу, — говорю в пустоту. — Я не могу...

— Ты должна, — отвечает мне голос Деи. — Вернись и порви рисунок у него на глазах. Скажи, что вышло плохо.

— Не могу. — Я отрицательно мотаю головой. — Не заставляй меня.

— Рама Вишан не рисовал.

«Ну и что?!» — хочется воскликнуть. Но я молчу. Почему я вообще делаю это? Плевать на Дею. Плевать на всё. Рама Вишан давно умер, а Менке жив и у него всё впереди. Он мой сын. Я не стану ломать его.

Мои плечи сотрясаются от рыданий. Лёгкие горят огнём. Нос не дышит, перед глазами всё плывёт. Я смотрю на полоток, на котором давно поселилась неубиваемая чёрная плесень. Проходит минута, и я немного успокаиваюсь. Внутри зреет решимость.

— Нет, — отвечаю Дее. — Я этого не сделаю.

— Ты разве забыла нашу миссию?

— Это твоя миссия. Не моя.

Я встаю, подхожу к раковине и умываюсь. Вытираю лицо полотенцем.

— Я больше не хочу продолжать, — говорю. — Всё это неправильно. Менке — не капитан. Я не отниму у него собственную жизнь и душу ради возрождения давно почившего человека.

— Неужели ты больше не любишь Раму?

— Люблю. Но и Менке я тоже люблю. Интересы живых превыше интересов мёртвых, Дея. Но тебе этого не понять, потому что ты не человек. А я поняла. Он останется здесь, со мной. Завтра ничего не случится.

Я подбираю рисунок Менке с пола. Смотрю на него с улыбкой. Отныне я больше не надену маску. Я покажу ему свои подлинные чувства.

— Ты уверена? — спрашивает Дея.

— Уверена.

— Что ж. Тогда я убью его.

Моя рука замирает на полпути к дверной ручке.

— Ты не посмеешь...

— Ума, я создала тебя для выполнения определённой задачи. Если ты отказываешься её выполнять, то ты мне больше не нужна. И Менке тоже не нужен, если ты собираешься сорвать всю миссию. Мне придётся убить и Зевану с Нане, которых я уже отправила на место. Ничего, у меня полно времени. Подожду ещё и повторю всё заново.

Я не могу пошевелиться. По спине пробегают мурашки, волосы встают дыбом. Ощущение, будто над головой занесён топор палача. Плевать на мою жизнь. Но Менке...

И ведь она сделает это. Дея всегда добивается своего.

Я сжимаю кулак и бью в стену. Лицо искажается в яростной гримасе.

Как она смеет! Ведь мы одно и то же! То, что я сейчас в человеческом теле не значит, что я перестала быть собой. Я богиня, мать всех людей! Я построила этот мир! И я имею полное право решать за себя.

Я усмехаюсь. Бесполезно. Мне не переубедить себя, я знаю. Я лишена власти. Вот значит, каково это — бессилие. Ужасно болезненное чувство.

Я вновь смотрю на рисунок. Выбора нет. Но никто не запрещал мне небольшое жульничество.

Я подзываю с помощью нейрокома домашнего робота-слугу. Приоткрываю дверь. Отдаю ему рисунок.

— Сделай точную копию и принеси её мне, — велю я. — Оригинал положи в ящик в моей комнате.

Робот отправляется исполнять задание. Дея молчит. Она поняла мой замысел и, судя по всему, не противится. Спасибо и на том.

Через минуту робот возвращается. Я беру копию рисунка Менке и внимательно рассматриваю. Превосходно. Если не вглядываться, то и не отличишь. Выхожу из ванной и иду обратно на кухню.

Менке сидит за столом и что-то читает на сенсбуке. Я подхожу к нему. Смотрю на него сверху вниз, как судья на приговорённого.

— Плохо вышло, — говорю я. — У тебя совсем нет таланта к рисованию.

И рву копию рисунка прямо у него перед носом. Прости, сын. Это ради тебя. Ради твоей жизни. Ради твоей судьбы. Придёт время, и ты обретёшь свободу. Но сейчас... Прошу, выдержи это. Переживи, переболей. Стань сильнее и выносливее.

Я смотрю на Менке. Он явно ошарашен, вот-вот расплачется. Открыл рот, не в силах ничего сказать, ничего возразить. Прости, прости, прости... Я не хотела.

Я не выдерживаю этого взгляда, полного разочарования, гнева, страха. Взгляда, в котором застыл немой вопрос: «Почему?». Я разворачиваюсь и ухожу, забирая обрывки рисунка с собой. Ещё миг — и я вновь разрыдаюсь. Ему нельзя видеть. Сегодня я спасла его, но какой ценой?

Впрочем, завтра мне придётся заплатить куда больше.

Одиннадцать лет не сидела за рулём. А тело всё помнит. Пусть машина старая, движок уже барахлит, но оно к лучшему. Менее рискованно.

Я еду по просёлочной дороге к Песочному Холму. А пока внутренне собираюсь с духом. Как же тяжело повторить то, что совершила Лейла Мустафина. Ей всё наверняка далось проще — шизофрения. Но я в здравом уме. И это самое страшное.

А вот и горка. Дорога забирает вверх, петляет между деревьями. Менке стоит где-то там, у края. Именно там, где он мне и нужен. Молю, хоть бы он не сильно пострадал. Пусть лишь я одна за всё заплачу.

А вот и он. Стоит у обрыва. Выжимаю педаль газа до упора, чтобы напоследок разогнать автомобиль. Что же ты стоишь и смотришь, дурень?! Отбегай!

Я открываю дверь и выскакиваю из машины, катясь по земле и глотая пыль. Менке в последний миг отпрыгивает в сторону. Умничка! Раздаётся оглушительный грохот рухнувшей машины. Теперь самое сложное.

Я достаю нож. Кричу, не в силах сдержать внутренней боли. Бросаюсь на Менке. Неужели мне и правда придётся ударить его?! По-настоящему, иначе он не поверит. По лицу и глазам вижу, что он в ступоре. Очнись! Я же собираюсь убить тебя! Неужели тренировки с Аланом Гаджиевым ничего тебе не дали?

Я опускаю нож, но целюсь так, чтобы он не задел важных органов. Менке приходит в себя. Он наотмашь бьёт по моей руке с ножом. Молодец! Специально разжимаю пальцы, чтобы тот отлетел в сторону. Пусть Менке думает, что выбил его.

Я наваливаюсь на сына сверху, хватаю за горло и душу. Да, так лучше. Как только он отключится, я отпущу его. Надеюсь, Дее этого хватит. Он брыкается. Пытается вырваться, хватает за руки.

Ох! Менке упирается ногами мне в живот, приподнимает меня с земли и просто скидывает с себя! Какая сила! А ведь я даже не поддавалась. Горжусь им, но не показываю этого. Нужно завершить дело.

Он закашливается, а я вновь бросаюсь на него. Менке откатывается в сторону, а я спотыкаюсь о его ногу. Ах, беда! Меня несёт вперёд, я пытаюсь упасть, но поздно. Моё тело перекатывается за край обрыва. Я еле-еле успеваю схватиться за траву. Нет, нет! Только не это! Я же так упаду — и конец делу. Только бы Дея его не убила. Только бы он не платил за мои ошибки.

Я пытаюсь удержаться и подтянуться. Сил не хватает. И вдруг — Менке! Хватает меня за руку и пытается поднять.

Мой милый добрый мальчик. Ну почему это должен быть ты? Почему не кто-то другой, на кого мне плевать? Провались всё пропадом, но я обязана защитить тебя.

Я хватаю его за руку. Смотрю прямо в глаза. Надеюсь, он увидит то, что я так тщательно пыталась скрыть все эти годы.

— Прости, — говорю. — Так нужно. Я люблю тебя.

И тяну его вниз. Отпускаю руки. Вот мы оба летим в пропасть. Дея рассчитала, что он выживет. Да и я тоже.

Я падаю на песчаную подушку. Дальше качусь по склону вниз, поднимая пыль. Я не вижу Менке — не до того.

Наконец, я останавливаюсь. Тело отказывается двигаться. К нам подъезжают роботы. Я еле разлепляю глаза и рассматриваю того, что склонился надо мной.

— Как Менке?

— Он жив.

Я закрываю глаза и расслабляюсь. Вот и славно. Всё прошло идеально. Что дальше? Попробовать встать и изображать сумасшедшую? И пусть роботы меня уведут?

Я кое-как переворачиваюсь на живот. Отталкиваюсь от земли. Поднимаюсь.

Два робота кладут Менке на носилки. Зачем это? Что случилось?!

Преодолевая слабость, я хромаю в сторону роботов. Что с моим сыном? Что не так? Не дойдя шага до роботов, я замечаю, что верхняя часть его лица залита кровью.

— Ааааааа! — кричу в отчаянии. — Менке!

Я бросаюсь к нему, но роботы останавливают меня. Не дают даже коснуться. Не дают обнять.

— Пустите! — приказываю. — Отпустите! Что с ним?!

— Его жизни ничто не угрожает, — холодно говорит один из роботов. — Прошу вас, госпожа Должинова, успокойтесь. Вероятно, господин Рамаян задел лицом один из стеклянных осколков, оставшихся от автомобиля. К сожалению, он лишился глаз. Но это поправимо. Мы вставим ему искусственные.

Силы покидают меня. Ноги подкашиваются. Роботы удерживают меня от падения. Но я всё равно медленно оседаю на землю, и они позволяют мне опуститься. Я смотрю, как Менке на носилках кладут в небольшой фургон. Несколько секунд — и его увозят прочь. В Москву. Туда, где ему предстоит жить дальше с ублюдком-отцом.

Я закрываю лицо руками. Чувствую, как боль вновь стремится выплеснуться слезами. В который уже раз?

— Он никогда меня не простит, — говорю.

— Ты помнишь, что капитан говорил о своей матери? — спрашивает Дея.

— Он любил её.

— Именно.

— Я ненавижу тебя. И себя тоже.

— Ты всё сделала правильно. Ты молодец, Ума. Всё повторилось даже точнее, чем я ожидала. Не беспокойся о его глазах. Это малая цена за возрождение капитана.

— Тебе не понять. — Слёзы текут, но плача нет. На него не хватает сил. Влажные слова цедятся из меня по капле. — Ты не носила его в утробе. Не рожала. Не ты воспитывала его одиннадцать лет. Я исполнила свою роль. Я больше тебе не нужна. Пожалуйста, убей меня.

— Я не могу.

— Почему? Пожалуйста, сделай это. Иначе я не вынесу.

Я обнимаю себя руками за плечи. Холодно. И больно. Хочется биться головой о землю, пока не разобью её в кровь. Пока не потеряю сознание и не умру. Лучше небытие, забвение, чем это слишком тяжёлое чувство. Я с самого начала знала, что грядёт. Оказывается, разум не всегда согласован с сердцем. Знает ли Дея? Понимает ли она людей? Нет. Чтобы понимать людей, надо быть человеком. А она — богиня. Высшее существо. Не то, что я — её жалкая аватара.

— Я не могу убить тебя, Ума. Даже не проси. Неужели ты забыла? Капитан велел мне спасти человечество, а значит спасти каждого человека. Я не могу просто так отнять жизнь. Какова бы ни была причина.

Я замираю. Точно. Но если так, то неужели...

— Ты что же... — Мне тяжело говорить. — Ты блефовала? Ты бы не убила Менке?

— Нет.

Коротко и сухо. Зато доходчиво. И настолько просто, что я невольно ухмыляюсь. А потом и вовсе заполняюсь смехом, который бесконтрольно выливается из горла. Ну конечно! Одиннадцать лет в человеческом теле сепарировали меня от Деи. Я забыла собственную мораль.

Меня разбирает истерика. Я продолжаю хохотать, скребу ногтями рассыпанный вокруг песок. Как легко оказывается обмануть человеческое сердце. Вот почему Дея совершенна — она не слепнет от эмоций.

Я бьюсь головой об землю. Сознание сотрясается, мир идёт кругом. Я кричу.

Я пытаюсь удариться снова, но меня кто-то хватает и поднимает на ноги. Роботы. Ну разумеется.

— Успокойся, Ума. — Как эта дрянь может оставаться такой холодной? — Я перенесу тебя в кибертело. Это поможет пережить боль.

— Катись в ад! — кричу. — Я тебя ненавижу! Зачем я только согласилась?! Аааааа!

Но богиня остаётся глуха к моим чувствам.

У богини нет чувств.