Новый день — новые проблемы. Именно с таким девизом проснулся Сокол, сразу же почувствовав себя загнанным в ловушку и физически, и морально.
Голова нещадно болела, и ему пришлось заставить себя опять лечь в тёплую, манящую своим пуховым одеялом кровать. Заснуть получилось не сразу. Дух не разговаривал с ним, Сокол ни разу в этом не сомневался, но при этом у него складывалось странное впечатление, что помимо него в комнате были другие люди, которые неразборчиво и агрессивно, будто проклинали общего врага, шептались между собой. Когда Сокол погрузился в сон, то на замену постороннему шуму пришла пустота, поглотившая своей тишиной.
Он ходил по этому белёсому пространству, кажется, всю свою жизнь. Долгое время Сокол не видел ничего, и лишь спустя неясное количество времени он набрёл на дверь, парившую в воздухе. От неё исходила загадочная энергетика, и, как только Сокол прикоснулся к ручке, то по телу мигом прошла судорога. Его скрутило, а мозги закололо под напором чего-то извне.
Сокол закричал, но не было слышно ни единого звука, свидетельствующего бы о его страданиях.
Он отдёрнул руку, повалился на спину и не мог пошевелиться. Смотря прямо перед собой, Сокол не находил в себе силы, чтобы подняться и предпринять хотя бы малюсенький шаг по спасению собственной души.
Он безнадёжно прикусил внутреннюю сторону щеки и, к своему удивлению, услышал противный скрип двери, напоминавший больше скрежет металла по стеклу. Вспышка света ослепила его, а после оглушительного хлопка последовал долгий писк в ушах.
Сокол открыл глаза, и вместо белизны увидел, как Орёл тянул к нему ладонь, как кожа на его пальцах быстро растворялась и оголяла кости, как лицо превращалось в жуткую нечеловеческую гримасу, как фиолетовое пламя в мгновение ока пожирало густую рыжую шевелюру. Сокол видел Ворона, Сову, Воробья и остальных, и всех их постигала одна и та же участь — они иссыхали, становились живыми костями, монстрами, а после — и вовсе пеплом.
Сокол проснулся от собственного крика. Он забарахтался в кровати, запутался ещё сильнее в одеяле и свалился на пол.
Знаешь, если бы я не был так ошарашен внезапным освобождением, то я бы превратил их всех в своих рабов.
— О Сущий, н-нет… — голос человека был крайне тих, в нём был жалкий намёк на мольбу, которую дух готов был жадно проглотить.
Я бы и ту деревеньку тоже поработил: всё же не каждый день встречается такой необычайно покорный материал. Но ты, человечишка, умудрился и здесь всё испортить. Твои немыслимые принципы, твоё глупое мировоззрение и такое слабое тело… Как же я ненавижу слабых.
Окутавшая атмосфера безнадёги обострилась. Сокол свернулся в позе эмбриона, закрыл уши, чтобы избавиться от внутреннего давления, выворачивающего его наизнанку.
— Хватит.
Хочешь знать, о чём думали твои друзья, когда по своей немыслимой глупости ты лишал их самого сокровенного — жизни? Ха, конечно ты хочешь! Ещё как! Твой Орёл вспоминал умершую жену и неродившегося ребёнка; первый день, когда ты появился в его поле зрения. Он жалел, что взял тебя… Миленько, не так ли? Совсем юная Сова вспоминала младшего брата, оставшегося на попечении мерзопакостного приюта… ей так нужны были деньги, чтобы высвободить его из этого места. Она полагала, что после этой миссии сможет добиться желаемого, но увы и ах. А Ворон… дражайший Ворон думал о матери, пребывающей в трауре после смерти мужа. А теперь ещё и сына. Так печально. Тебе печально? А неугомонный Скворец…
— Заткнись! Заткнись, слышишь?! Заткнись!
Сокол ударил себя по лбу. Снова. И снова.
Ты знал, что у него была больная старшая сестра? И, когда он умирал, он надеялся, что она не покончит жизнь самоубийством. Если честно, я не сомневаюсь, что она подохла, как грязная крыса на…
— Хватит!
Сокол впечатал кулак, окутанный фиолетовыми спиралями, в пол с такой силой, что образовалась внушительная дыра. Ближайшие доски начали гнить, и он, испуганный, отполз к стене, как ребёнок рассчитывающий на то, что всё пройдёт само собой.
Ты используешь мою силу. Ты обязан меня почитать, а не относиться ко мне столь неуважительно.
— Сокол! Что за бардак у тебя творится?! — женский грозный голос раздался в коридоре, но он был так далёк от него.
— Исправь это… исправь! — взмолился Сокол, наблюдая за тем, как доски всё гнили и гнили.
Я могу воспользоваться твоим телом?
— Нет, ты не… я…
В дверь настойчиво забарабанили.
Мне нет нужды даже спрашивать, но, в отличие от тебя, я обладаю простейшими нормами приличия. Поэтому будь так любезен — соображай живее!
Сокол, не имея ни малейшего желания принимать решения, завертел головой. Он был не в состоянии думать, взвешивать плюсы и минусы. Он вообще, по сути, находился сознанием где-то далеко за гранью реального мира.
Дверь с грохотом выломали — она и без того держалась на соплях. Что-то коснулось плеча Сокола, и он, дрогнув, туманно посмотрел на лицо.
Сова?
Сокол заморгал, и наваждение спало. Теперь на него с испугом глядела Медея, но его волновали не её эмоции: он беспокоился за то, что натворил.
— Сокол, дух тебя дери!
В середине комнаты зияла дыра, края досок почернели, но в остальном не было никаких признаков непрекращающегося гниения, и это безумно обрадовало Сокола. Он не хотел, чтобы из-за него гостиный дом и город превратились в развалины.
Медея, видя, что на её слова не откликаются, зарядила наёмнику смачную пощёчину. Тот прижал ладонь к раскрасневшейся коже и обиженно сфокусировался на Лиднер.
— За что?
— Собирайся. Быстро. Оуви отвлекает хозяина, но долго это не продлится. Если он увидит, что ты тут устроил, то… будет много неприятностей.
— А как же…
— Сокол, очнись! Нам надо уходить. Из города. Срочно!
Он заторможенно кивнул, и Медея поняла, что она не может оставить его здесь совсем одного: во-первых, навряд ли он вообще понимал в полной мере всё случившееся, во-вторых, несвойственная ему неторопливость выбивала её из колеи и заставляла задуматься над тем, не впечатался ли он куда-то головой.
Она помогла ему ускоренно одеться, хоть это реализовать было проблематично: Сокол не прикладывал никаких усилий, чтобы упростить задачу Медеи, и норовил куда-нибудь завалиться. Она, нацепив на него сумку, схватила за руку и потащила вниз.
На лестнице они встретились с хозяином гостиного дома, но его вопросы Медея пропустила мимо ушей — только ускорилась по направлению к выходу. Стриго, уловив её намерения, неловко помахал недоумевающему мужчине и кинулся за Лиднер.
Когда они добежали до ворот, то на весь Эднус раздался громогласный, полный злости, голос, насылающий проклятия и прочие гадости. Но хозяин был далеко, а рядовые городской стражи — чересчур ленивы, чтобы заинтересоваться криками, сопоставить факты и не дать подозрительно спешащей команде покинуть город.
Замкнутое, без единого окошка помещение должно убивать всякую растительность из-за недостатка солнца. Любой, кто более-менее понимает основы природы, с лёгкостью это подтвердит.
Но это Древо было особенным. Слишком, чтобы массово показывать его людям и делиться даром, которое оно позволяло обретать.
Лидер не был алчным и скупым. Однако в отношении к Древу он был крайне осторожен, если так можно обозвать его жажду держать эту красоту под замком и подальше от взглядов посторонних. О-о, он знал очень хорошо, что произошло бы с миром, попадись его редкое сокровище в чужие руки. Наступила бы анархия. Сумасшествие. Мир сошёл бы со своей оси и перевернул всё мироздание вверх дном.
Конечно, ему хотелось изменений. В его-то ситуации трудно их не хотеть. Но он желал изменений, после которых человечество станет могущественной расой, а не той, которая вымрет от своей кровожадности и излишней недальновидности.
Всё было так запутано. Лидеру впору свихнуться от своих идей и планов, от будущего, представляющегося в его голове. Любой бы на его месте не выдержал такого давления и отправился бы отдыхать в какой-нибудь бордель, чтобы приятно устроить свою жизнь.
Но безумцы интересны тем, что именно их посещают порой правильные мысли, меняющие всё на свете. Не всегда в положительном смысле.
И Лидер, по правде говоря, был именно в числе безумцев. Положительных или отрицательных — покажет только время, но он считал, что делал всё для блага.
Для своего, разумеется.
Поднявшись по ступенькам на большую платформу, он коснулся блестящего и гладкого ствола Древа. Лидер, представляя вещи, будоражащие его душу, прикрыл глаза. Древо отозвалось лёгким шелестом листьев, и он, улыбнувшись, резко порезал кожу острым клинком.
Первые красные капли попали на платформу. Не жалея, Лидер крепко сжал руку и выдавил ещё больше крови из своего пореза. Он стиснул зубы, прислонил ладонь к Древу и оставил на нём выделяющийся след. Прошла секунда, и уже в следующий миг можно было наблюдать за тем, как по белоснежному стволу протянулись тонкие багряные полосы, стекающие к корням.
Каждый раз это вызывало удивление. Было трудно объяснить действие крови и создание этой запретной магии путём подобных махинаций, но Лидер знал, что это давало силу. Как, почему и прочие вопросы его мало волновали — ему был важен лишь результат. Прагматизм, однако, давал свои плюсы.
— Восхищение — вот какое слово приходит на ум, когда я смотрю на тебя, — Лидер трепетно погладил бездвижное Древо. — Ответь мне. Подай мне знак.
Кровяные полосы пропали, вернулся прежний белый цвет, переливающийся изредка серебристым.
— Пожалуйста.
Листья больше не шевелились, даже магия, насыщавшая Древо, исчезла и не оставила после себя ничего.
Лидер почувствовал себя ненормальным человеком, сходящим с ума так быстро, что безумство незаметно для него превратилось в смысл жизни. Он тихо рассмеялся и приложил палец к пульсирующему виску, до последнего отказываясь признавать очевидный факт: ничего не произойдёт, ждать бессмысленно.
— Продуктивно проводишь время, дружище.
На миллисекунду, на проклятую миллисекунду Лидер правда поверил, что Древо соизволило ответить. Но голос чересчур сильно походил на голос Мавора, и Лидера захлестнуло разочарование.
— Приветствую, — он махнул равнодушно рукой и повернулся к Адъяру.
— Не представляешь, какие новости. Если посудить, то не особо весёлые.
— Выкладывай.
Мавор вальяжно уселся на стуле и расслабленно откинулся на спинку, что в корне разнилось с его вестями.
— Вéмунд.
— О нет. Нет-нет, — страдальчески взмолился Лидер, уже предчувствуя, что его ожидало.
— Да-да. Вемунд Лиднер. Я, конечно, предполагал, что он окончательно поехал, но чтобы до такой степени…
— Что стряслось?
— От него не было долго вестей. Вообще никаких. Мои люди проходили мимо, и вся деревня эта, как там её?.. Ну, в общем, она померла. Я тебе говорю. Вымерла. Так было в письме. Недавно вот птица прилетела.
Бровь Лидера вопросительно поднялась, и, будь на нём сейчас маска, Мавор бы подумал, что своей новостью никак его не заинтересовал.
— Что значит «вымерла»?
— Улица пустая, ни одного человека. Будто ты попал в какой-то разрушенный после долгой войны город. Не знаю, как ещё живописнее объяснить, но это действительно пугающее зрелище, — Мавор подхватил со стола вишенку и закинул её в рот. — В доме ничего особо не обнаружили. В подвале вот всякая развратная ерунда творилась — пытки и прочее. В стиле этого психа. На полу было много песка, уже, правда, его разнесло по коврам… Может, он проводил какие-то эксперименты, не в курсе. Самого его нигде не было, что тоже странно. Как правило, он сразу бежит докладывать о своих «успехах».
Лидер, раздумывая над многочисленными вариантами и стараясь найти наиболее логичный, наклонил голову.
— Какова вероятность того, что песок — это пепел?
— Воу, — Мавор, переваривая услышанное, почесал свою щетину. — Понятия не имею. У него больное воображение, но… он бы не стал такое вытворять. И не смог. Да и моя чуйка подсказывает, что он тоже помер. Отравил там всю деревню и себя заодно. Так романтично. Только где тела? Может, куда-то заманил всех? В его стиле.
— Вы должны отправиться туда утром и лично всё посмотреть, — Лидер пошёл в сторону полуприкрытых дверей, но кое-что вспомнил и обратился снова к Адъяру. — И вырази Цирцее мои соболезнования.
Мавор глупо заморгал и звонко расхохотался.
— Я могу ей выразить только радость. Она ненавидела этого кретина.
Лидер, не имея никакого рвения разбираться с семейными неразберихами, пожал плечами.
— Не задерживайся здесь.
Адъяр, даже не планируя долго сидеть на этом стуле и возле этого непонятного природного явления, отсалютовал ему. В отличие от Лидера, он отзывался о Древе не самыми приятными словами.
— Без проблем, — сказал Мавор тогда, когда шаги начали отдаляться.
Вода в серебристом лунном сиянии выглядела впечатляюще.
Сокол смутно помнил подробности утра и тем более дня — его бедный мозг, переживший нападение Ахерона, напрочь отказывался соображать. По словам Медеи, он пребывал в полувялом и в полусонном состоянии, из-за чего его пришлось нести чуть ли не на руках. Унизительно! Такими темпами они, разумеется, ушли не особо далеко от города, однако достаточно, чтобы никто за ними не погнался и не потребовал возместить весь принесённый ущерб. А он, как ни крути, был существенным. Плюс накинули бы моральную компенсацию — и вообще тогда не отвязаться. Легче сбежать. Тут даже не обсуждается.
Сокол не чувствовал себя лучше. Настойки, вылитые насильно Медеей в его горло, не дали особого эффекта. Ему было тошно где-то внутри, в глубине души, а такую боль искоренить всё же крайне сложно. Тем более всякими дрянными настойками.
Да, бесспорно, время лечит, и он больше не проваливался в обморок через каждые пять минут, а это уже можно было считать прогрессом. Но зато Сокол изрядно тормозил и долго не мог понять, что хотел сделать. Нынешний случай — яркий пример того, что он был не в порядке.
Сокол, стоя перед красивым и небольшим озером, держал маленькую сумочку, сделанную из желудка какого-нибудь вула, и вдыхал пахнущую чем-то травянистым жидкость. Как Медея выразилась, она отлично пенилась и убирала любой неприятный запах.
А теперь вопрос. Целых два.
Для чего ему вдруг понадобилось раздеться? И зачем он нюхал эту дрянь?
Были ещё и другие уточнения, связанные с природой, ландшафтом, с луной и с прочей дребеденью, но они мало относились к основной проблеме.
Итак, Сокол понятия не имел, что ему делать, и рядом не было никого, кто бы смог ему помочь.
Он загрустил.
— Ты там утонул, что ли?
Медея, пробравшись через заросли, увидела очень странную картину: абсолютно обнажённого со спины Сокола и его повёрнутую в её сторону голову. В его взгляде не читалось ни капли стыда и смущения, и, в принципе, на его месте мало бы кто стыдился такой фигуры и отличной… Ладно, это уже перебор.
Лиднер, как законопослушная гражданка, не оценила подобного вида, громко ругнулась и закрыла себе на всякий случай глаза.
— Сокол, чтоб тебя духи разодрали! Я думала, ты уже заканчиваешь свои водные процедуры. Стриго почти приготовил еду.
Сокол потёр затылок. К нему возвращалось некое подобие осознания, но процесс был довольно медленным и мучительным. Головная боль напомнила о себе.
— Я забыл, что мне надо было сделать. Прости.
В его голосе не слышались прежние язвительные или грубые нотки. Осталась только детская растерянность, словно десятилетнего ребёнка бросили одного в ночном лесу. Медее стало внезапно жаль его, и это чувство пришлось решительно подавить в себе, чтобы оно в итоге не превратилось в немыслимую гиперопеку.
Она вздохнула.
— Сокол, иди в воду. Полей на себя жидкость в пузырьке. Волосы тоже промой. Представь, что ты просто купаешься. Тщательно. Я же не буду тебе с этим помогать, верно?
— Не дай Сущий.
Теперь Медее захотелось его резко треснуть.
— Постарайся разобраться со всем быстро, иначе еда остынет. И ещё, — не отрывая от лица ладонь, она положила неподалёку ещё один пузырёк. — Для одежды. Просто прысни. Не забудь ничего. Пожалуйста.
— Я ещё в уме.
— Я рада.
Медея стремительно развернулась. Сокол пару секунд потупил взгляд в траву, словно он хватался за ускользающие мысли, и поспешил прокричать ей вслед:
— Спасибо.
— Иди уже, балбес, — с наигранным недовольством ответила она, пробираясь через заросли обратно к костру.
Сокол улыбнулся и погрузился по грудь в холодную воду. Будь он в своём привычном состоянии, то навряд ли бы стал так экспериментировать над своим телом. Он набирался бы смелости неспешно, со всеми прелюдиями, но сейчас ему очень хотелось поскорее избавиться от невыносимого полутумана в мозгах, а специфичное закаливание могло ему в этом помочь.
Не щадя себя, он окунулся целиком, а когда вынырнул, то увидел звёздное небо, переливающееся фиолетово-синим сиянием. Сокол неожиданно со смехом повалился на спину и проследил за своим пальцем, ведущим по всем жёлтым точкам наверху.
Кажется, по его щекам потекли слёзы.
Зараза! Только этого ему не хватало.
Сокол поспешно исполнил все рекомендации Медеи: не жалел мыла ни на кожу, ни на волосы, и чуточку ему стало от этого монотонного процесса легче. Когда он вышел обратно на сушу, то воспользовался пахнущим цветами пузырьком, натянул на себя обувь и штаны, а на торс накинул излюбленную рубашку. Помятую, изодранную в рукавах куртку Сокол прихватил с собой.
Оказавшись рядом с костром, он чудом не уснул. Холод, возникший после озера, явственно контрастировал с теплотой огня. И вся эта умиротворённая картина заставила его против воли вспомнить былые времена, когда его семья, состоящая из одних наёмников, так же собиралась по вечерам вокруг костра, что-то готовила и обсуждала.
Сокол с трудом проглотил в горле ком.
— Мисс н-нашла в лесу л-лунную а́лке, и я её зажарил, — Стриго довольно прикрыл глаза, что на фоне произнесённых слов выглядело жутко. — Моё пл-лемя сч-читает, что это ж-животное обладает ночной целительной с-силой.
Лунная алке являлась некрупной зверушкой с золотистыми рогами, из которых торчали блестящие листья, с белыми пятнами на синем теле и с серебристыми копытами, оставляющими завораживающие искры. Самцы были куда крупнее, но и вместе с тем — быстрее и выносливее. Однако их мясо было менее вкусным по сравнению с мясом самок, и чаще всего жир первых использовали для создания мазей от болей в суставах.
В умной конструкции, сплетённой оуви из плотных и не пропускающих влагу стеблей ри́кса, варилась в бульоне бедная лунная алке, а точнее — остатки от неё. Всё же особь им попалась костлявой, с минимум мяса, и Сокол решил, что это было даже к лучшему.
— Называй меня, пожалуйста, просто Медеей, а то убиться можно от твоего высокопарного обращения. Мы не в столице, чтобы так называть друг друга.
— Мне не… ну… ми-и… я…
— Ты сломала его, — Сокол из небольшой деревянной ёмкости, предусмотрительно взятой Медеей в дорогу, отпил бульон и с наслаждением прикрыл глаза.
— Мой с-спаситель…
— Таких прозвищ тоже не надо, — продолжила причитать Медея. — Ты же не раб. Тебя спасли, ты поблагодарил. Поверь, куда приятнее, когда к тебе обращаются по имени, а не придумывают прозвища.
— Ты изъясняешься так… просто. Как суровый работяга.
— Я не жила в столице, если ты об этом. И моя семья, пускай и имела связи с богатыми родственниками, не заставляла меня изучать этикет. Они… любили меня.
— А как так вышло, что твой отец, ну…
— Стал безумцем? Смотрю, ты так жаждешь узнать мою историю?
Сокол пожал плечами и сделал ещё один жадный глоток.
— Это было бы, по крайней мере, честно.
Стриго чуть-чуть посолил бульон. По своим немыслимым правилам он не имел никакого права пробовать или есть, пока его хозяин, в данном случае за авторитетное лицо он принимал Сокола, не будет полностью удовлетворён. Поэтому он просто ждал.
— И правда. Честно, — Медея нервно поправила рыжие кудрявые волосы. — Ладно… Мой отец был хорошим человеком… Хватит ржать, я серьёзно! Он… заботился о нас, когда мама ещё была жива. Но после её смерти он замкнулся в себе. Иногда ему удавалось со мной пообщаться, и я ценила его поддержку, пускай и неловкую. Но потом с ним что-то произошло — я не знаю, что именно, однако он стал… помешанным. Твердил о всякой ерунде, о магии нивров…
— Ты поддерживаешь нивров?
— К чему этот вопрос?
— Мне просто интересно. Многие не любят их.
— Я не считаю, что один народ заслуживает полного истребления взамен процветания другого. Если мы начнём убивать всё подряд, то мы будем не людьми, а монстрами, — Медея протянула свою недоеденную порцию Стриго. — После исчезновения моей сестры, Роза́лии, он окончательно слетел с катушек. Я не знаю, какой логикой он действовал и была ли она у него вообще, но он потерял всё уважение к себе. Его стали считать изгоем общества. Его сторонились. Как думаешь, приятно мне было наблюдать за его самоуничтожением?
В голове Сокола неожиданно появились размытые картинки того, как мужчина держал новорождённую девочку, как она, уже выросшая, играла с матерью и отцом, как…
— Медея, ты…
— Замолчи и дай мне закончить, — Лиднер обняла себя и наклонилась вперёд. — В детстве я была активной, но после смерти матери я стала чаще сидеть дома. Розали́ за мной присматривала, но, как только я потеряла и её, то начала сбегать на улицу. Верфидо хоть и был маленьким, но я познакомилась с ровесниками. Мы любили играть вместе и бегать по лесу, ставить ловушки, а потом ловить мелких грызунов. Наверное, благодаря друзьям я не свихнулась окончательно…
— Твой отец был против этого?
— Ему было плевать. Он запирался в своём кабинете и никого не хотел видеть. Я знаю, что он переживал горе, но и я тоже! Мне нужно было отцовское плечо, его внимание и любовь. Мне нужен был мой папа, с которым мы придумывали игры и соревновались в поедании маминых фирменных пирóни… — Медея, боясь показать себя настоящую — сломленную девочку, мечтающую о том, чтобы всё было как прежде, закрыла лицо руками. — Однажды я подслушала его. Сначала я думала, что он разговаривал сам с собой, но это было не так. Клянусь! Он называл именем сестры медальон. Он разговаривал с ним!
Опять смутные, неясные воспоминания, от которых Сокола затошнило.
— С-старейшина моего племени г-говорила, что нивры л-любили запечатывать в-виновных в м-магические артефакты. Это н-некие ам-мулеты, кот-торые дол-лжны были п-помогать б-бороться с д-духами, — Стриго моргнул своими большими янтарными глазами и прижал длинные ушки к голове. — В-виновный запер-рт, он н-ничего н-не понимает и не в-видит. Он к-как будто п-пропадает из ж-жизни… Это страшно…
— Не хотел бы я оказаться в такой ситуации…
— Уверена, что моя сестра — тоже. Я стала следить за отцом. Постоянно. Один раз он с кем-то общался в своём кабинете, тот мужчина выглядел пугающе: у него на щеке был длинный и некрасивый шрам. Отец говорил очень абстрактно, словно за его словами пристально следили, но я поняла, что речь шла о Кулларе и о ком-то, кто не знал о моей запертой сестре. Если медальон и правда ниврийский, а отец обладал силой, то вдруг тот, кто находится в столице, тоже обладает магией? Вдруг там целая группа? — Медея горько хмыкнула. — Это звучит бредово, ведь люди не могут обладать магией, но… Ты, Сокол, прямое этому доказательство!
— Отвратительное доказательство.
— Тем не менее, это уже что-то значит… Тогда я не знала о его способностях, я пыталась поговорить с ним, но он сказал, что есть вещи, которые не должны меня касаться. Я так разозлилась на него, на эти бессмысленные тайны. Он ударил меня. Назвал… грязной оборванкой и… это стало последней каплей.
Сокол почувствовал невыносимую боль, проснувшуюся где-то внутри. Эта боль не принадлежала ему, она была чужой.
— Как он посмел ударить тебя?
— Я не знаю. Он был… очень зол. Эта ситуация изменила моё восприятие. Я сбежала. Скиталась много времени и не имела ни малейшего понятия, что мне делать. Я ненавидела собственного отца, но при этом я так хотела, чтобы он нашёл меня и извинился. Разумеется, это не произошло, и мне ничего не оставалось, как презирать его. А потом появился ты. И у меня возник план. Спонтанный.
— Ты решила пробраться в дом своего отца с помощью меня. Да, я помню. Я был приманкой.
— Я не знала, будет он там или нет. Я боялась встречаться с ним лицом к лицу. В той таверне могли быть люди, которые прислуживали ему. А ты точно был не из их числа. Я должна была попытать удачу.
— Ради… медальона?
Медея, радуясь, что Сокол уловил её мысли, одобрительно кивнула.
— Да. Именно из-за него.
— То есть ты не знала, будет ли твой отец в доме, а вместе с ним не знала, будет ли там твоя побрякушка?
— Да.
— Это максимально идиотский план.
— Да, я плохо соображала. Да, я понимала, что риск был велик, но для этого у меня был ты!
— Люди, которые там жили, были под гипнозом. Твой отец был настроен очень агрессивно, и он вполне реально хотел нас прибить.
— Но ты тоже оказался с сюрпризом.
Сокол нахмурился. Ему не нравилось, что его жизнью хотели воспользоваться в своих целях, о которых ему рассказали лишь сейчас. Непродуманный план, основанный на фразе «только бы повезло», заставлял его мысленно стонать от злости.
— И оно стоило того?
Медея достала спрятанный под курткой серебряный медальон, переливающийся в языках пламени оранжевым. На его крышке был красивый, ювелирно маленький и тонкий рисунок.
— Именно поэтому мне нужно в столицу. Там живёт моя тётя, и я должна рассказать ей о мужчине со шрамом. И об отце тоже. Она влиятельна в Кулларе, она точно поможет мне!
Сокол скептически поднял бровь.
— Не смотри так!
— Этот план тоже так себе.
— Если у тебя есть лучше, то я с удовольствием выслушаю твои умные предложения.
Сокол отложил глубокую тарелку с лежавшим на дне мясом, и только тогда Стриго, не сумевший вернуть Медее её посуду, стал сам хлебать скудные остатки наваристого бульона.
— У меня в любом случае свободы слова нет.
— Я не принуждаю тебя. И не принуждала.
— Ну, глеты за первую часть работы я так и не получил, что считаю крайне несправедливым. Похвасталась мешком, но в руки не отдала…
— Ой, Сокол, — Медея кинула в наёмника ботинок, — я заплачу тебе.
— Тогда есть стимул работать, — он размял шею и хрустнул пальцами. — Спасибо, что поделилась. Я понимаю, как тяжело и…
— Не надо никаких слов. Я сделала это не ради того, чтобы меня пожалели. Я собираюсь ложиться. Уже и так поздно.
Стриго с завидной скоростью разобрался с порцией Медеей, подхватил тарелку Сокола и понёс к озеру — помыть. Сам Сокол пошёл с ним, чтобы набрать воды и потушить огонь.
Когда всё было сделано, Стриго улёгся в спальный мешок. Медея упорно старалась заснуть, а Сокол ещё долго лежал с открытыми глазами. Он думал о том, откуда у него чужие воспоминания и что они пытались ему показать, но быстро пришёл к мнению, что они были слишком рваными, и нет смысла в них разбираться.
Он прижал к себе сумку, в которой находился испортивший ему жизнь артефакт, и не мог прекратить мечтать о том, как сжигает его в ярком пламене.