Пылающий туман

Глава 3. Трое входят в город. Часть первая

В груди появилось жжение, заставившее Сокола застонать и открыть глаза. Но вместо комнаты того прокля́того дома, в котором он прежде находился, Сокол увидел… ничего. Совершенно ничего. Кругом был белый свет, такой неестественный и совсем несвойственный для реального мира.

Неужели он… погиб?

Боль, прежде донимавшая его, отошла. Сокол почувствовал небывалую лёгкость, вызвавшую в нём неясные, но почему-то радостные эмоции.

Он не знал, лежал ли сейчас или всё же стоял, — гравитации в этом мире, насколько мог судить Сокол, не существовало, — но он сделал шаг и оказался на твёрдой, вполне материальной поверхности.

Значит, он всё же стоял.

Сокол прошёл ещё немного, прежде чем обернулся назад. Он надеялся заметить хоть какое-то изменение в пространстве, но ощутил горечь разочарования, когда понял, что произошло ровным счётом ничего. Всё оставалось по-прежнему раздражающе белым, ненормальным и невозможным.

— Дерьмо…

Сокол, закусив губу, похлопал себя по карманам, однако в них не было ни одной полезной вещи, которая могла бы ему помочь. Он был практически беззащитен против опасности, если она, конечно, собиралась его здесь настигнуть.

Куда же он угодил? И что ему теперь делать?

Сокол был растерян, и это его морально убивало: ему совсем не хотелось подыхать в этом забытом самим Сущим месте. В этот раз он не желал пускать всё на самотёк, чтобы его судьбой кто-то, а не он сам, распоряжался. Сокол должен был вернуться обратно, чтобы сделать всё от него зависящее для… а для чего? В прошлый раз его поступки не привели ни к чему хорошему. И какой, интересно, был толк возвращаться в суровую реальность, где его наверняка поджидал новый ужас?

Он был чем-то болен. Сокол не знал, как это объяснить, но с его телом творилось что-то не то. Оно предавало его, не подчинялось и только мешало.

Сокол подумал, что его прокляли, что на той ненавистной книге стояли ниврийские печати, разрушенные из-за его неуёмного любопытства. Он решил, что страдания, выпавшие на его долю после храма, это длинная пытка, в конце которой его поджидала ещё более мучительная кончина.

Сокол поёжился от жутких мыслей.

Когда смерть была так близко, он осознал, что был совсем к ней не готов.

Людская плоть всегда являлась податливым материалом, как и людское, скотское сознание.

Сокол судорожно развернулся на глубокий, спокойный голос, сквозивший собственным превосходством над всеми живыми существами. Куда бы он не поворачивался, он слышал его везде. Всё место казалось одним голосом — таким опасным и одновременно с этим — манящим.

Напрасно надеяться на то, что вы, смертные, когда-нибудь изменитесь. Ваши низменные инстинкты вызывают презрение.

— Я не боюсь тебя! Понял?! Не боюсь!

Голос низко рассмеялся, и этот смех пробирался в мозг, в каждую извилину. Он пульсировал и усиливался, вызывал животную панику.

Ах, конечно же. Как я мог забыть этот досадный момент. Жалкие людишки всегда думают, что их бесполезной жизни что-то угрожает. Но их маленький мозг никогда не поймёт, что они никому не нужны.

— Если ты… — Сокол, стараясь сосредоточиться, рвано задышал. — Если ты думаешь, что меня напугаешь, то спешу огорчить. Твои возвышенные речи не напугают даже годовалого ребёнка, урод!

Что-то медленно начало оплетать Сокола. Сначала ноги, а потом — тело. Он предпринял попытку вырваться из невидимых пут, но резкий захват шеи поумерил его пыл. Что-то, не жалея сил, беспощадно сдавливало горло и перекрывало ему необходимый кислород. Перед глазами Сокола поплыли круги, и он, не имея никакой возможности пошевелиться, захрипел.

Белый свет приобрёл опасный ярко-красный оттенок. Он предупреждал, но Соколу, находившемуся на последнем издыхании, совсем не было до этого дела.

Ты не имеешь права так бестактно разговаривать со мной, жалкое недоразвитое животное. Единственное твоё право — это слушать и подчиняться. На большее ты просто не годишься.

— П-по… шёл… т-ты…

Послышался оглушающий хруст. Это невидимая сила оплела своими щупальцами человеческую руку и сломала её.

Из глаз Сокола брызнули слёзы, которые он не смог подавить. Боль была невыносимой, такой, после которой любой бы потерял сознание. Это была бы сказочная благодать, но Сокол не отключался. Он застрял в этом кошмаре без шанса из него выбраться.

Я неоднократно убеждаюсь в том, что люди не понимают цивилизованной речи. Впрочем, на что я вообще надеюсь, если вы молитесь своему Сущему?

Шею перестало сдавливать, однако боль от сломанной руки так и не прошла. Соколу было глубоко наплевать на размышления голоса. Единственное, о чём он думал, так это о том, как от себя избавиться.

Какая жалость. Я снова перестарался и забыл, насколько вы бываете хрупкими.

Сила исчезла, и Сокол, висевший в воздухе, повалился на твёрдую поверхность. Он с трудом перевернулся на спину и ощутил острую нехватку воздуха.

Твоя беспомощная оболочка не подходит мне. Это смертное, противное тело, пропахшее потом и алкоголем… Меня бы вырвало, если бы это было возможно.

Сокол, не способный ответить на оскорбление, издал тихий невнятный звук.

Но так уж вышло, что я застрял в тебе, бесполезное ты отродье. Мне невыгодна твоя смерть, и я сделаю всё, чтобы не умереть так убого вместе с тобой.

Сокол постарался подняться, но ему не удалось даже моргнуть. Перед его взором возникла фиолетовая, размытая сущность, в которой прослеживались нечеловеческие очертания.

Я великий дух Ахерóн, и ты запомнишь моё имя и будешь повторять его, как мольбу. Ведь теперь твой Создатель не умерший дракон, а Я.

— Дорогуша, ты как всегда не в настроении?

— Если ты ещё раз так ко мне обратишься, то ты будешь целоваться с полом.

— Я уважаю тебя, дорогу-уша, но тебе придётся ой как постараться, чтобы меня завалить. Хотя, скажу честно, я бы с удовольствием оказался под тобой.

Эта притворная добродушная улыбка раздражала даже больше, чем смысл сказанных слов.

Светловолосая женщина, грозно нахмурившись, лишь чудом удержалась от желания схватить магией шею мужчины и задушить. Она одарила его холодным взглядом, на что тот картинно закатил глаза.

— Не смей назвать меня своим типичным ловеласным словечком. Иначе, поверь, тебе не поздоровится, — с презрением прошептала она. — Я не собираюсь терпеть твои убогие выходки, Ма́вор Адъя́р.

— Цирце́я Ви́га.

Невозмутимый голос раздался совсем близко, и Цирцея вместе с Мавором, как по команде, повернулись и встретились с Лидером.

— Вы ведёте себя не как магистры, а как дети, которым в руки дали особые игрушки, — он прошёл в глубину зала, к огромному круглому столу. — Если вы настолько некомпетентны, то я серьёзно задумаюсь над вашей отставкой.

— Это ошибка, ты сам это знаешь, — Цирцея вежливо поклонилась. — Если один твой недалёкий человек прекратит меня провоцировать, то проблем не будет.

— Я тебя развлекаю, о прекрасный цветок!

Цирцея, прищурившись на Мавора, уничтожающе на него глянула, а потом, как ни в чём не бывало, вновь перевела всё внимание на Лидера. К сожалению, его лицо было скрыто маской и капюшоном мантии, поэтому она не могла понять эмоции, которые тот испытывал.

Иногда это очень бесило. Виге было непривычно не видеть ни улыбки, ни глаз — ничего! Она сама следовала этой важной и, бесспорно, нужной конспирации, но её раздражало постоянно смотреть в беспристрастную черноту и гадать, радость ли была под ней или печаль.

И если с Мавором всё было предельно просто — уж за этом спасибо — то с Лидером — ничего подобного. Цирцея не сомневалась, что она была единственной, кого это заботило. Адъяр уж и подавно не поднимал эту тему, поскольку его волновало лишь то, чтобы выслужиться и не получить по шее. С его-то малюсеньким мозгом единственную информацию, которую он мог нормально обрабатывать, так это ту, которая была связана с едой и положением.

Гадость!

Почему он не был проклятым послушником? Почему был магистром и рядом с ней?!

— Есть ли успехи касательно поиска артефакта?

— Да, мы нашли коготь Малахóнда, а ещё…

— Мне нужно перо нифи́на, а не коготь Малахонда, — спокойно сказал Лидер и положил руки на стол. — Прошло слишком много времени, и единственное, что вы мне говорите, это одинаковые, ничего не значащие фразы. Мне надоело ждать, пока вы оклемаетесь.

— Я понимаю, но…

— Вечно есть какие-то «но».

— Мы ищем по всему Королевству, — упорно продолжила Цирцея и подошла к висевшей карте. — Но мы не знаем, где утерянный артефакт. Мы потеряли связь и с Альбо, и с наёмниками.

— Мавор.

— Да?

— Ты занимался поисками людей. Ты обещал, что им можно верить. Так почему же вышло так, что и наш адепт, и они бесследно исчезли?

— Я понятия не имею, — ответил Мавор и пятернёй пригладил тёмные волосы. — Я лично знал их командира. Он бы ни за что не кинул и не убил заказчика ради, духи подери, своей выгоды. Он хороший человек.

— Ага, — фыркнула Цирцея. — Очень хороший.

— Ты заблуждаешься, — с укором произнёс Мавор. — Он служил в городской страже, пока с ним не произошла трагедия. Он не какой-то наёмник, берущийся за дела чисто ради денег. У него есть честь.

— Что ж, — Лидер завёл руки за спину. — В таком случае есть смысл повторить то, что мы имеем.

— Каждую неделю одно и то же… — Цирцея безнадёжно выдохнула и положила палец на небольшую возвышенность, изображённую на карте. — Мы откинули варианты с врагами и ниврами. Альбо трус и идиот, но ему нужно было просто следить за тем, чтобы люди зашли и вышли, поэтому он бы справился с этой простейшей задачей. Сами наёмники, учитывая их безмозглость, навряд ли поняли, что за артефакт перед ними. Как Мавор сказал, их командир не согласился бы параллельно на вторую сделку с теми же ниврами.

— Ага, — кивнул Адъяр. — Я тоже сходил туда после всей этой драмы. Преграды, как в первый раз, больше не было. Значит, сила, которая покоилась в храме, вырвалась. Или уничтожилась сама по себе. Какой вам вариант по душе? Мне лично второй.

— Пепел, который ты притащил, принадлежал людям. Аура… энергетика, исходившая от него… какая-то чужая… Она несла смерть. Я никогда её не забуду, — Цирцея поёжилась. — Я не уверена, но я действительно думаю, что существо… или монстр… или ещё что-то — неважно, сейчас вполне спокойно гуляет по Солфасу. Не может быть так, чтобы массово погибли люди, но при этом не разрушился храм.

Лидер медленно кивнул и тихо хмыкнул.

— Здесь что-то нечисто. Вдруг это потенциальная угроза населению?

— Вы не в силах найти перо, которое по-прежнему почему-то считается утерянным. Если это всё же угроза, то как ты справишься с ней?

Цирцею задело это замечание.

— Я…

— Да. Ты, — Лидер небрежно махнул рукой. — Достаточно.

— Конечно, — она покорно опустила голову.

— Ведьма вернулась в свой родной дом, — он встал напротив Виги и указал пальцем на Болото. — Это старая и злая женщина, похитившая немало младенцев. У неё есть одна могущественная вещичка, которую она украла у нивров. Приведите её ко мне. Вы оба.

— Мы можем отправить адептов…

Лидер неторопливо повернул голову к Мавору, из-за чего тот обречённо сглотнул.

— Хотя мы можем отправиться и сами, да, Цирцея?

— Мы всё сделаем, — она снова поклонилась. — Есть ещё какие-то указания?

— Обыщите её дом. Там могут вполне найтись другие интересные артефакты.

— Будет сделано.

— Собрание на этом окончено.

Лидер прошёл мимо стола и направился к выходу из каменной совещательной комнаты. Когда звук от его шагов стих, Мавор обратился к Виге:

— Почему бы ему самому не пойти туда? Он же всяко нас сильнее.

— Потому что он очень занятой человек, — она влепила ему слабую затрещину. — Думай иногда своими мозгами.

— Лапушка, ты как всегда прикладываешь ко мне физическую силу… Меня это обижает!

— Сущий, Мавор, заткнись.

— Как же я могу молчать, когда передо мной находится такая серьёзная и недоступная женщина?

Вига равнодушно его обошла, потому что тратить силы на Адъяра было себе дороже. Он специально донимал её, и поэтому самое лучшее для него наказание — это тотальное игнорирование.

— Я не хочу с тобой говорить.

— Как жестоко!

— Да, несомненно, — бросила напоследок Цирцея и тоже пошла к выходу.

Она по привычке засмотрелась на бледно-красный цветок. Он имел необычное, но удивительно красивое название «Цинния», и с ним было связано достаточно событий, чтобы сейчас он стал их символом.

Цирцея сама предложила его. В память о дорогих людях, которые ушли из жизни слишком рано.

Сокол очнулся с громким криком. Его голова то пульсировала, то проходила, то вновь пульсировала и вызывала приступ тошноты.

Была ночь, и только яркий костёр освещал пространство вокруг него. Но когда он успел его развести?

— Я не буду спрашивать, какого духа, но ты мне обязательно это объяснишь. А пока… оуви, неси воду! Живо!

— У меня есть имя, м-мисс…

— Я сказала — живо!

— Уж-же бегу!

Оуви порылся в сумке, которая принадлежала, вероятно, Медее. По крайней мере, она была куда больше и явно не походила на сумку Сокола. Он бы точно узнал свою собственность даже будучи в таком плачевном состоянии.

Когда оуви дал флягу Соколу, тот жадно приложился к горлышку и выпил жидкость почти до дна.

Стало немного легче.

— Что… что происходит? — он вяло задал вопрос и постарался перевернуться на другой бок, но в итоге сдался и остался лежать на спине. — Где мы?

На самом деле, его больше всего интересовал вопрос, почему они живы, но задавать его так сразу было некорректно, поэтому Сокол решил себя немного приостановить.

— Мы в лесу, идиотина. У меня… у меня не хватит слов, чтобы описать всю палитру эмоций! Я сдерживалась, но больше не буду!

— Мисс, м-моему с-спасителю нужен отдых…

— Я зажарю тебя и даже не постесняюсь испытать удовольствие от этого процесса! Не лезь в разговор!

Оуви пугливо закрыл лицо руками. Его перья вокруг шеи также навострились, словно он поджидал атаку, и Сокол, наблюдая за ним, испытал жалость.

— Не кричи на него. Он имеет право голоса.

Медея, нервно выдохнув воздух через нос, схватила Сокола за грудки и потрясла его, будто надеялась выбить из него весь дух.

Бах!

Неожиданно он ощутил острую боль, которая прошлась по руке. Сокол захныкал, и Медее пришлось успокоиться и отпустить наёмника. Несмотря на переполнявшую её злость, она испугалась, что перестаралась.

— Эй? — осторожно позвала она. — Ты в порядке?

В порядке ли ты? Ха-ха! Мертвец и то живее, чем ты.

— Д-да.

Сокол, подавляя в себе рвущийся наружу крик, сильно зажмурился. Он надеялся, что та странная встреча — всего лишь плод его воображения, что сломанная конечность — это иллюзия. Однако сейчас, чувствуя себя крайне гадко, он осознал, что всё произошедшее было вполне реально.

— Мой сп-паситель? — жалобно пролепетал оуви, подползая ближе к Соколу. — Что с в-вами?

— Я в порядке, правда, — он намеренно не прикасался к руке, чтобы своими неловкими движениями вновь не потревожить её. — Сейчас пройдёт.

— Это как-то связано с тем, что было в Верфидо? Кто ты вообще?

Кто ты, так называемый Сокол? Убийца? Эгоист? Лицемер? Кто ты, жалкое отродье?!

Сокол махнул головой, чтобы избавиться от навязчивого противного голоса, который слышал лишь он. Боль исчезла, и он рискнул немного пошевелить конечностью. Что удивительно — перелома, о котором он сначала подумал, не было.

— Не стоит ли мне сначала задать вопрос?

Медея вспыхнула.

— Серьёзно? Ты сейчас серьёзно?! Ты превратил в пепел всю, Сущий тебя дери, деревню. Ты убил моего отца и теперь ты задаёшь мне такой тупой вопрос? А не пойти ли тебе куда подальше с такими требованиями?

— Это б-было очень г-грубо… — пролепетал оуви и посмотрел на Сокола. — Мы б-были очень об-беспокоены вашим с-состоянием, мой с-спаситель. В-вы проспали больше двух с-суток. А ещё вы к-кричали во сне.

— Любой бы кричал после того, что натворил!

— Мне жаль, что так вышло. Но ты могла бы сказать всю правду! Зачем мы вообще грабили твоего отца? Род Лиднеров? Ты что, знатного происхождения? И неужели ты не знала, что он пытал оуви?

— Какая разница, какой у меня род! И да, представляешь, я это не знала! Я даже не знала, что он будет настолько жесток. Но…

Он держал под гипнозом деревню.

— Он держал под гипнозом деревню, — повторил Сокол и тут же осёкся. — Точнее… я хотел сказать, что, вероятно, это из-за него все жители были не в себе.

— Для этого надо обладать силой! А он, — Медея болезненно улыбнулась, — не способен на это. Может, он и не был идеальным отцом в последние года, но он бы ни за что на такое не пошёл.

Наивна до отвращения.

— На самом деле, — оуви неловко потёр локоть, — я в-видел собственными г-глазами, как он использ-зовал м-магию.

— Но это невозможно. Люди не… — Медея повернулась к Соколу. — Мой отец не может быть таким. Он обычный человек!

— Я клянусь в-вам. М-мне нет выгоды врать.

— Я знаю, но я не могу поверить в это. Не могу! Я знаю, я уверена… я… я-я…

Медея, испытывая внутри самые противоречивые эмоции, посмотрела в сторону. Она любила отца, того человека, который дарил ей милые деревянные игрушки, того, кто любил её в ответ и не запирал за непослушание в комнате.

Лиднер любила его, и поэтому не могла поверить в то, что он превратился в монстра. А теперь ещё и в мертвеца.

Медея задрожала.

— Медея…

Сокол положил на её плечо руку, и в следующий миг она обняла и прижалась к его груди как к единственной надежде. Сокол испуганно обратился к оуви, который явно не понимал, что происходило. Наёмник кивком указал на Медею и вновь взглянул на оуви. Тот, неловко пожав плечами, приобнял себя и тоже указал на девушку.

На лице Сокола отразилось искреннее недоумение. На секунду он подумал, что и оуви сошёл с ума, но потом на него снизошло долгожданное озарение.

Обняв Медею, Сокол столкнулся с новой проблемой: она ещё сильнее прижалась к нему.

Какая ужасная ситуация!

Он, стараясь действовать как можно увереннее, неуклюже погладил её по голове и спустился к спине.

Лиднер всхлипнула, и Сокол побледнел.

Оуви тем временем открыл и закрыл рот, но ничего не произнёс. Он, показывая на Медею, повторил своё движение несколько раз, из-за чего выглядел ещё более безумно, чем секундой ранее.

Сокол, не отрывая от него взгляда, протянул тихое «а-а» и вслух сказал:

— Я виноват перед тобой, — оуви активно закивал, — но, пожалуйста, Медея, не сердись на меня. Я не хотел причинять тебе страдания, хоть сначала и планировал, конечно, обворовать, но…

Послышался хлопок. Это оуви ударил себя по лбу.

— Тебе идёт молчать.

— Да, я тоже так думаю. Никогда не умел успокаивать людей.

Медея отстранилась от него, шустро вытерла лицо — и лишь красные глаза выдавали в ней то, что она плакала. Сокол заметил в этой глупой попытке желание не показывать свою слабость, которая, по всей видимости, доставляла ей моральную боль.

— Как я и сказала, — сдержанно начала она, — ты убил всю деревню. И будь я сентиментальной дурой, то обязательно отвела бы тебя в ближайший город, но тебе повезло, что я не такая. Поэтому будь предельно честен со мной и ответь мне на нескромный вопрос: что это была за ерунда?

— Я думаю, раненому ещё нужен… небольшой покой, — уклончиво ответил Сокол и невинно улыбнулся.

— Раненый окончательно обнаглел. Оуви, скажи хоть ты!

— У м-меня есть имя… — шёпотом произнёс он, пряча голову.

— Именно! Уважай его права!

— Тебе слово вообще не давали, — Медея недовольно скрестила руки на груди. — Уважаю или нет — это не имеет никакого значения. Если ты не хочешь, чтобы я перерезала тебе глотку прямо здесь, то ты прекратишь вести себя как ребёнок и наконец станешь взрослым.

— Ты могла бы бросить меня, а не тащить сюда, — чуть наклонившись, Сокол шкодливо ей подмигнул. — Забыть навсегда. Но ты этого не сделала.

— У меня есть свой кодекс, и я не бросаю так просто людей. Даже если они являются монстрами.

Какая точная формулировка! Ты — монстр.

— Заткнись!

— Это ты мне? — переспросила порядком удивлённая Медея. — Ты не попутал ли часом?

— Нет… нет, я не тебе… о Сущий! — в голове что-то неприятно завибрировало, и Сокол мигом прислонил пальцы к вискам. — Послушай, я правда не хотел никого трогать. Я даже не знаю, как так вышло!

— Ты пользовался магией. Ты пользовался, Сущий тебя дери, магией! Но это невозможно!

Крайне интересное заявление.

Перед глазами проскользнули сумбурные картинки, где с трудом можно было рассмотреть размытый знак и странно одетых людей. Они что-то делали, пока всё не заменилось иными, более быстрыми и непонятными событиями: появились дети, стало больше природы.

Сокол застонал и поднялся на ноги. Он несколько секунд изучал свои ладони, а потом повернулся к Медее. Оуви предпочёл тактично не лезть в диалог и только наблюдал со стороны за разворачивающейся сценой.

— Я знаю… или не знаю. Я клянусь, я был самым нормальным наёмником, который, как и все, не делал ничего полезного для всего прокля́того мира! Но теперь я здесь, и единственное, что я знаю — со мной что-то не так. Какие-то… воспоминания чужих людей… я… — Сокол, не сдержавшись, повысил голос. — Я думал, вы тоже погибните! Так уже происходило ранее, я знаю, о чём говорю. Однако я вижу вас, абсолютно здоровых! Представляете, каково моё удивление? А теперь скажи мне, пожалуйста, что произошло в том долбаном доме?

Оуви подполз ближе к Медее, чтобы была возможность видеть раскрасневшегося Сокола, который как безумный махал руками. Он немного испугался, но всё равно подскочил и обнял взволнованного наёмника. Из-за маленького роста оуви, к несчастью, смог обхватить только талию человека, однако это, как ему показалось, не было существенной проблемой.

— Мой спаситель, в-вам нет нужды так нервничать. Я в-верю вам.

— Опять эти сопли, — Медея закатила глаза.

— Нет, не с-сопли. Дело в том, ч-что, когда вы в-выпустили из себя… вот это, я не з-знаю, как правильно это н-назвать, в-ведь на м-магию это было совсем не похоже! — все ж-жители, напав-вшие на вас, начали р-рассыпаться. Как песочный з-замок!

— Ага, а потом я смотрю на своего отца, но вместо его лица вижу иссушённый череп. Вот веселье.

— Но вы живы! — воскликнул Сокол. — Вы живы, вы понимаете это?

— Мож-жет, вы, мой спаситель, не х-хотели причинять нам б-боль?

Или они просто могли быть полезным пушечным мясом. Ничего личного.

— Мы знакомы от силы неделю, — скептично произнесла Медея. — А с этой птицей ещё меньше. Так что не думаю, что здесь сыграла роль ваша детская дружба. Ты одержим.

— Одержим! — повторил оуви и спрятался за Лиднер. — Это ужасно! В одержимых н-находятся д-духи!

— Я спас вам жизнь, разве не это должно вас волновать?

Оуви пискнул, а Медея, покрутив в руках небольшой кинжал, равнодушно пожала плечами.

— Если об этом кто-то узнает, тебя убьют. Или будут пытать. Это ненормально. Дух должен был тебя прикончить или, не знаю, поработить? Что они вообще там делают? Но ты жив. Ты остался человеком. Почему?

— Я понятия не имею, — нахмурившись, сказал Сокол. — В любом случае надо искать во всём плюсы. С этой силой у нас есть преимущество.

— Ты не умеешь ею пользоваться.

— Я научусь.

Медея хмыкнула, а голос в голове Сокола оглушительно засмеялся.

— Как аргумент звучит слабо. Но ладно. Я надеюсь, что не пожалею о своём решении сохранить тебе жизнь, — она поправила выбившиеся рыжие пряди. — Ты должен это ценить.

— Вау, не знал, что ты такая щедрая, — язвительно буркнул Сокол и присел рядом с догорающим костром. — Ты не ответила на мой вопрос.

— Не помню, чтобы мы договаривались на такую игру.

— Но, м-мисс, это несправедливо! — заявил оуви. — Если м-мы собираемся дер-ржаться вместе, м-мы должны знать хоть какую-то пр-равду друг о д-друге.

— Наше приключение будет коротким. Мы разойдёмся в первом же городе.

— Вот и славно, — проворчал Сокол. — Всё равно я не собирался идти с тобой в какую-то даль ради того, чего даже не знаю.

— Как удачно! Я тоже.

— Замечательно! Чем меньше людей, тем мне же проще.

— Вау! Я подумала о том же.

— Пожалуйста, хв-ватит! — взмолился оуви, замахав для пущей эффектности крыльями. — Я не в-вытерплю это м-мучение!

Сокол, по-детски высунув язык, показал его Медее и потушил огонь. В наступившей темноте он не увидел, как девушка в ответ показала ему средний палец.

Оуви, трагично выдохнув, пришёл к мнению, что разговор был так себе по продуктивности, поэтому он дождался, когда Сокол уляжется, и попросился к нему. Наёмник, прыснув от такой просьбы, в конце концов согласился, и оуви, уместившись так, чтобы его обнимали, закрыл глаза и сразу уснул. Он чувствовал себя в безопасности, и это было для него превыше всего.

А Медея, развернувшись ко всем спиной, ещё долго думала обо всём на свете и только под утро благополучно провалилась в Царство Сна.