Пылающий туман

Глава 10. Ошибка

Тяжёлая атмосфера угнетала. Её ухудшало и то, что комнатка, в которой они находились, была небольшой, когда как раздражения Лидера хватило бы на всё Королевство.

Видеть его настолько злым — было делом исключительным. В Циннии он славился самым спокойным нравом, рациональностью мышления и всем тем, что свойственно тому, кто занимает высокий пост. И когда такого человека некто выводил на эмоции, то это — к беде.

Цирцея сидела ближе к Лидеру, когда как Мавор предусмотрительно отсел от него подальше, чтобы не попасть под горячую руку. После не особо удачной борьбы с ограми всё его тело предательски ломило. Особенно это ощущалось утром, когда невозможно было без боли даже пошевелить пальцами. Сегодня, например, ему пришлось около часа лежать в постели, привыкать, чтобы затем со стоном подняться, взять трость и хромающей походкой выйти на улицу.

Цирцея посоветовала ему мазь, и Мавор прилежно воспользовался ею, но никаких, даже малейших улучшений, он не обнаружил. Честно сказать, было даже хуже.

Он надеялся, что к концу недели ему полегчает, и он вернётся в прежнее состояние. Мавор отчаянно верил в своё выздоровление, пускай для этого он и не делал ничего путного.

Адъяр устало вздохнул, Цирцея — следом за ним. Лидер напряжённо стучал короткими ногтями по столу и выбивал какой-то ритм. Вига рассеянно следила за ним, пока размышляла о чём-то своём, далёком. Она мельком глянула на Мавора, который понуро изучал деревянную поверхность и никак не реагировал на внешние раздражители.

Цирцея вновь вздохнула. Если так продолжится, то они будут сидеть здесь до самого утра. И это будет самое унылое времяпровождение за всю её жизнь.

— Что произошло?

Лидер неспешно поднял голову и словно впервые заметил рядом с собой людей. Он немного помедлил, пока раздумывал над тем, как ему быть: попросить оставить его одного или смириться с чужим присутствием, — и в итоге решил поступить менее радикально и более лояльно.

Когда он соизволил ответить, то в его голосе была хрипотца — признак долгого молчания.

— Мы следим за Пристанищем, оно тоже не теряет времени зря, — его лицо исказила презрительная гримаса. — Святой действительно возомнил себя таковым. Мелочный полоумный безумец.

— Я слышал про смерть адепта…

— Что? — переспросила Цирцея. — Кто именно?

— Кип Се́нри.

— Род Сенри из знатного происхождения!

— Убийство подстроили, — мрачно подытожил Лидер. — В городе слухи о том, что он повесился из-за неразделённой любви. Типичная ситуация для общества. Печальная, но не вызывающая подозрения. Это было хитро. Я почти восхищён.

— Вдруг это и правда самоубийство? Его нашли в доме?

— Нет. И да. Он прокля́тый повеса, наслаждающийся вниманием, но не умеющий привязываться. Поэтому эта причина кончины — максимально нелепая по отношению к нему, — терпеливо пояснил Лидер. — У меня нет прямых доказательств, но подумайте: почему именно Сенри? Он состоит в Циннии, однако есть и другие люди, которые также связаны с нами. Сенри доверчивый остолоп, который не может рассказать о нас. Он бесполезен, занимает в обществе несущественную роль, славится бестолковостью и распутством. Если его убить, то волнение произойдёт, но быстро утихнет. А для нас это станет очевидным предупреждением. Пристанище решило играть по своим правилам.

— Ты считаешь, что среди нас крыса? — уточнил Мавор. — Потому что как иначе о нас узнали?

— Я не исключаю предателя, однако не могу представить, как этот человек обошёл обет молчания, — Лидер замер ровно на минуту, чтобы перебрать возможные, пускай и весьма замысловатые, способы, которые бы незначительно ослабили заклинание, спасающее их от раскрытия. — Тем не менее, если предатель есть, то он относится к услуживающему типу. Чтобы заинтересовать новоявленного «хозяина», он будет давать информацию порционно. Если он умный, а он определённо умный, он понимает, что, расскажи им обо всём, его навряд ли оставят в живых. Пристанище ненавидит терять контроль, не переваривает нечестивую магию, а наша сила для них — нечто чужеродное. Его просто используют.

— Это всё домыслы! — вскочила Цирцея. — Как ты можешь знать, что в следующий раз не убьют меня? Или Мавора? Или тебя! Обет молчания должен защищать Циннию, но по факту теперь все на волоске от смерти! Предатель укажет на кого-то из нас — и Пристанище не будет церемониться!

— Цирцея, он не укажет. Нас никто не тронет.

— Ты не можешь быть в этом уверен! Мавор, скажи хоть что-нибудь!

Адъяр неловко почесал затылок и виновато посмотрел на Вигу. Его, несомненно, потрясло данное событие, всё это — сильно усложняло и без того запутанную ситуацию. Но его долг не позволял пойти на попятную. Мавор доверял Лидеру, он был его командиром, и, если тот утверждал, что всё будет в порядке, значит, так и будет.

Цирцее не надо было слышать его ответа, чтобы понять, какое решение он принял для себя. Это задело её.

— Я… возьму перерыв. Я не готова ради предположений закончить свою жизнь так же, как Сенри.

Лидер мягко улыбнулся ей, что Вигу разозлило ещё больше. Она хотела, чтобы её воспринимали всерьёз, а не так безразлично, будто её слова ничего не значили. Цирцея и без того достаточно натерпелась подобного отношения от других. Она больше не позволит вытирать о себя ноги.

— Цирцея, ты ошибаешься. Я прекрасно понимаю твой страх, однако я вполне чётко и здраво оцениваю наши шансы и уверяю тебя: нет необходимости волноваться.

— Волнуюсь? Волнуюсь?! Я боюсь! Ты можешь себе это представить? Я поддерживаю тебя с создания Циннии, но сейчас, когда нам угрожает реальная опасность, я не уверена, что готова дальше тебе помогать. Что ты можешь сделать для нашей защиты?

— Предатель рано или поздно найдётся, Цирцея. Мы вместе его поймаем. Если тебя это успокоит, то из-за выходки Пристанища мы поменяем наши цели, — Лидер говорил это с неприкрытым огорчением, — поэтому дух отойдёт на второй план. Сначала мы добьёмся того, чтобы Пристанище лишилось своего предводителя. После мы поставим нового Святого, подконтрольного нам, избавимся от всяких распрей и восстановим мир и гармонию. А затем мы возобновим поиски духа.

— Это только теория! Для еë воплощения нужно время, но где его найти, когда уже всё плохо?

— Ты права. Мы внесём более строгие ограничения и всех людей будем держать вдалеке от Циннии. Я буду следить за тем, чтобы предатель к ним не подобрался, но если он посмеет, то тут же раскроет себя. Однако для реализации этого плана тоже потребуется немало времени, — Лидер элегантно положил на сложенные руки свой подбородок. — Вы уходите в том числе.

— Другие начнут паниковать.

— Именно поэтому мы скажем, что Сенри действительно совершил самоубийство.

— Мы можем за это поплатиться, — сквозь зубы процедила Цирцея. — Это наглая ложь!

— Нет. Получит по заслугам только Святой. Ты согласна со мной?

Вига хотела ему верить. Верить в то, что им правда не угрожает никакая опасность. Но, видимо, ей придётся серьёзно задуматься над тем, чтобы себя как-то обезопасить. А пока…

— Конечно, — ответила она, не находя в себе сил перечить воле Лидера.

Сокол не знал, что на него нашло. Он чувствовал себя паршиво из-за того, что в открытую сорвался на спутниках, которые, на самом-то деле, не желали ему зла. Они хотели обеспечить Стриго необходимый его состоянию покой, чтобы тот поправился и смог в конце концов очнуться, когда как Сокол, будучи инициатором спасения оуви из рук отца Медеи, ради поставленной цели, совершенно не стоящей чужой жизни, буквально предлагал его погубить.

Он, разумеется, осознавал свою ошибку. Прекрасно понимал, что даже Делеан, не питавший к оуви особой любви, готов был подождать, чтобы тот пришёл в себя. Но Сокол не был настолько жестоким и равнодушным гадом, чтобы получать удовольствие от причинения кому-то боли. Тогда он был зол, расстроен и не мог контролировать ненавистные эмоции, вечно мешающие ему рационально мыслить. И когда всё смешалось в единый коктейль, он прекратил соображать.

Это не являлось оправданием его поведения, но… это была ужасная черта его характера. Сам Орёл относился к ней скептично. Он не ругал Сокола, не порицал, но одного его взгляда было достаточно, чтобы уяснить: это ненормально! Он не должен портить другим настроение своим беспочвенным недовольством и уж тем более не должен ставить себя выше тех, кто готов пойти ради него на жертвы.

И почему Сокол, зная, что у него явные проблемы с тем, чтобы сдерживать гнев, не прикусил язык ещё на первых словах?

Когда эмоции заменились здравым мышлением, то было уже поздно. Да, безусловно, излюбленное выражение Ворона, что никогда и ничего не поздно, имело смысл, но если к этому приписать стыд вкупе со сложным признанием собственных ошибок, то становилось не до каких-то особо умных цитат. Поэтому и Сокол вместо того, чтобы остыть и вернуться к мини-лагерю, бесцельно продолжал бродить по необъятному лесу — всё дальше от дороги.

Он склонялся к тому, чтобы снова начать бездарную жизнь отшельника — ведь так будет правильно после того, что он натворил. Затем появлялась совесть, твердящая о том, что так не поступают, и он обязан извиниться, исполнить просьбу Медеи и дойти до столицы, обеспечить безопасность Делеану и Стриго. Наконец, ему следовало разобраться со своим недугом и… а что потом?

Вопросы будущего пугали Сокола. Каждый раз, когда он строил планы, они с треском рушились и приносили лишь разочарование. И тогда, спрашивается, зачем это всё? Чтобы сильнее огорчиться из-за несправедливости?

Сокол не сомневался, что Медея, Стриго и Делеан постоянно размышляли о том, что им преподнесёт следующий день. Может, у них не было таких проблем, как у него, и планы помогали им определиться с тем, чего они хотели добиться. Может, у них просто был стимул, ведущий их вперёд.

А вот Сокол его не имел. И даже сейчас он, пролезая через ветки деревьев, не знал, чего добивался на самом деле. Бесспорно, осадок, оставшийся после общения со спутниками, имел определённый вес в его нынешних действиях, но в основном он просто шёл, шёл и шёл, потому что на большее был не способен.

Сокол не представлял, сколько было времени — солнце заслоняла густая крона, но он предполагал, что скоро начнёт темнеть. Возможно, через часа четыре-пять. А там уже ориентироваться в непроходимом лесу будет трудно, практически невозможно. Сокол был не из суеверных и не из пугливых, но он, если честно, побаивался ночи, вокруг которой слагалось множество легенд, заканчивающихся не самым счастливым образом.

А ему, если он, конечно, собирался, надо было вернуться к команде затемно. Это было довольно сложно, поскольку он не запомнил путь, который проделал, и поэтому ему придётся целиком положиться на интуицию, подводившую его не раз.

Что ж, это было заведомо проигрышная идея.

Сокол отломил ветку, помахал ею и плюхнулся на траву. Когда он прижался спиной к стволу дерева, то впервые, после позорного побега, почувствовал дичайшую усталость. Внутри появилось напряжение, а руки, как у пьяного, отчего-то задрожали. Глаза опять заслезились, но Сокол не вытер их и просто закрыл.

Когда погружаешься в черноту, то начинает играть воображение. Оно рисует на безмерном полотне различные картины, пейзажи, знакомые очертания и ту жизнь, к которой подсознательно стремишься. Но когда возвращаешься в реальность, то понимаешь, насколько она по сравнению с воображением скудна.

Но бывает и так, когда темнота не помогает. Она напоминает обо всех ошибках и проступках, о которых жалеешь. Она красочно проигрывает ситуации из прошлого, и тебе ничего не остаётся, как смотреть на них и яростно ненавидеть себя.

Сокол был из второй категории. Именно поэтому он сразу же открыл глаза и с тяжёлым вздохом намеренно ударился затылком о кору. Было больно, но он считал, что только так вытащит себя из того бездонного омута, который его ежеминутно засасывал.

Не успел я уйти, как ты устраиваешь самосуд. Н-да, какой кошмар.

— Сущий, только тебя не хватало…

Ты должен благодарить меня за то, что сейчас жив. И твои замечательные товарищи — тоже. Кстати, а где… Ах, я забыл. Ты же как последнее ничтожество бросил их. Ну-ну.

— Если ты здесь для того, чтобы читать мне нотации, то можешь проваливать!

Конечно, птенчик, я бы с радостью. И я бы убрался, если бы твоя подружка не была так настойчива, а ты так невыносим в своём стремлении бороться. Хотя сейчас я вижу полнейший мусор, который может разве что вонять.

— О чём ты говоришь?

Ты не помнишь? Какая жалость. Считай, я подкинул тебе аргумент в пользу того, чтобы вернуться и обо всём узнать у своей стервы.

— Не смей её оскорблять!

Ой, а иначе ты снова себя покалечишь?

Собственный кулак резко врезал Соколу по челюсти. От неожиданности он повалился на траву и с удивлением уставился на руку, которая никак его не слушалась. Она была под чужим контролем, и это вызывало настоящий диссонанс: его словно лишили конечности, присутствие которой он ощущал.

Не правда ли завораживает?

— Как ты…

Некорректный вопрос, птенчик. Не как, а когда. Ты животное, осмелевшее из-за победы, но забывшее, что оно всего лишь жалкое травоядное. Ещё немного — и тебя сожрут. Я буду тем, кто тебя поглотит. И, к твоему несчастью, я уже близко.

— О Сущий, какой бред!

Его ладонь издевательски похлопала его по щеке. Сокол, стараясь хоть как-то держаться от неё на расстоянии, — но учитывая, что это по-прежнему его рука, то это было невозможно, — медленно поднялся.

— Почему мне так… плохо? Это ты во всём виноват?

Почему сразу я? Тебе, умник, стоит спросить у своего организма. Вдруг тебя не устраивает климат, м? О! Или ты выпил застоявшуюся воду? Тогда причина в твоей подружке, которая дала тебе дерьмовую флягу, а не во мне.

При упоминании воды захотелось промочить горло. Сокол облизнул губы, но язык был практически сухой. Ещё лучше.

— Я очень виноват перед ними…

Если ты наивно полагаешь, что я приму облик Сущего и похвалю тебя за твой эгоизм, то ты ошибаешься.

— Я не… мне ничего от тебя не нужно!

Точно. У тебя же интеллект ребёнка. Впрочем, готов поспорить, что даже дети будут умнее тебя.

Сокол грязно выругался. К одной головной боли прибавилась ещё одна, и он был в ступоре от незнания, что ему теперь делать. А нормально мыслить и принимать обдуманные, взвешенные решения он разучился ровно тогда, как покинул команду.

Сокол огляделся. Кроме бесконечных зелёно-коричневых просторов изредка проглядывались жёлтые, синие и фиолетовые оттенки — цветы. Всё было настолько одинаковым, что было крайне просто потерять всякий ориентир и заплутать.

Сокол, не находя выхода из ситуации, просто поплёлся дальше.

Дух изредка бросал саркастические фразочки, но наёмник предпочитал их игнорировать. Он отлично уяснил за всё так называемое «совместное проживание», что для сохранения тишины и покоя ему лучше молчать, ведь Ахерон был таким созданием, которое нуждалось в том, чтобы ему внимали, чтобы его эго поднималось за счёт унижения других. И чем больше духу поддакивать, тем больше у него появляется лазеек, через которые он манипулирует своей жертвой. Но когда он понимает, что его не слушают, он, оскорблённый, надолго утихает.

Чем глубже Сокол заходил, тем явственнее он замечал, как менялся ландшафт. Теперь в основном встречались лиственные деревья, располагающиеся на достаточно дальнем друг от друга расстоянии. Из-за этого образовывалось свободное пространство, которое было усеяно низкорослыми кустиками.

Пока солнце виднелось на небе, но оно постепенно опускалось — ещё пару часиков, и точно зайдёт за горизонт. Это взволновало Сокола, но вместо того, чтобы повернуть всё же обратно и успеть до наступления ночи, он, ведомый внутренним чутьём, не останавливался и настойчиво пробирался вперёд.

Пройдя ещё немного и наступив по чистой случайности на красивые цветы, растущие как всегда в нужном месте, Сокол увидел неподалёку домик. Вокруг него была просторная территория, а деревья располагались так, что укрывали хрупкую постройку. Также рядом протекал тонкий ручеёк, и это взбодрило Сокола до такой степени, что он почти рванул к воде. Благо, его отвлекли голоса.

Выбрав наиболее выгодную для себя позицию, Сокол притаился. Журчащий ручей манил его, но он глотал слюну и героически терпел. Если бы здесь была Медея, то она бы обязательно сказала, что он не так уж и плох в стратегических делах. Впрочем, будь она тут со своей флягой, то у него не возникло бы желания выпить воду, в которой, без сомнений, полоскали грязную одежду.

Воспоминание о ней вызвало грусть. Сокол тут же задумался над тем, как там Стриго и всё ли с ним было в порядке. Он даже, к своему ужасу, не забыл о Делеане, а это уже было каким-то звоночком.

Внезапно раздался шум, обычно возникающий, когда бьётся посуда. Голоса перешли на крик, кто-то, очевидно, дети, заплакал. Сокол недоумевающе всмотрелся в окна дома, но те были зашторены. После детского плача послышался женский, отворилась дверь и вышло пять человек, одетых в пёструю одежду, отличающую их от остальных.

Это были праведники Пристанища, и они всегда носили тёмно-синие с зелёными вставками одеяния, которые, по сравнению с рясами чтящих и длинными в пол платьями насельниц, отличались материалом: это была не просто ткань, это — настоящая броня, защищающая их от угрозы. Их спину и грудь украшал священный знак — Солнце, которое оплетал терновый венок — признак святости, нерушимости. Показатель того, что сам Сущий, находящийся на Небесах, выбрал их для несения своей воли. На руке — повязка с таким же светло-зелёным знаком, его крупные белые копии были вышиты и на коротком, перекинутом через плечо, синем плаще.

Один праведник, вцепившись в сальные пряди кричащей женщины, волок её за собой, двое других небрежно тащили детей, а четвёртый грубо толкал мужчину, из-за чего тот постоянно падал. Пятый, с идеальной осанкой, гордо стоял перед ними и держал золотистый свиток.

Приговор.

Веришь ли ты в то, что ваш Сущий давал добро на столь жестокое обращение? Маловероятно.

— В связи с неоднократными нарушениями, — начал громогласно пятый праведник, — с игнорированием наших предупреждений, с подстрекательством народа, а также в связи отказа от веры в Сущего было поставлено, что вы предадитесь за ваши грехи огню. Дети в силу возраста отправятся на исправительные работы.

— Нет! — закричал мужчина и попытался вырваться. — Должен быть суд! Законный!

Праведник свысока посмотрел на это, по его мнению, грязное отродье, и отдал приказ. Тот, кто держал главу семьи, грубо повалил его, схватил за волосы и несколько раз без жалости впечатал в землю. Из искривившегося носа мужчины обильно полилась кровь, а на щеки появилась рана — скорее всего, он неудачно попал на маленький острый камень, который его и царапнул.

Жена, захлёбываясь слезами, потянулась к мужу, но её ждало не менее жестокое наказание. Праведник дёрнул её, и некоторые пряди остались в его руке. Он ударил её со всей дури, отчего женщина упала на колени. Её белое, некогда красивое платье теперь всё посерело, в некоторых местах и вовсе разодралось и обнажило загорелые участки кожи и грудь.

— Нет-нет… это… так нельзя… — пролепетал Сокол, отказываясь воспринимать то безумство, которое ему не посчастливилось увидеть.

Девочка, лет семи, с трудом сдерживалась от слёз. Она крепко прижимала к себе младшего брата, чтобы отгородить его от кошмара наяву, и утыкалась ему в макушку, что-то шептала и мечтала лишь о том, чтобы всё это поскорее закончилось.

— К перечисленным выше нарушениям добавляется сопротивление священному суду. Дети последуют за родителями.

— Пожалуйста… — невнятно взмолился мужчина. — Не надо…

Сокол, сжав зубы, с презрением смотрел на безмозглого и бессердечного праведника. Он был в шаге от того, чтобы выбежать прямо так, без единой возможности выиграть, чтобы просто остановить эту несправедливость и спасти семью, не заслуживающую подобного наказания.

Нет. Не смей. Это не твоя забота. Забудь про них. Они всё равно рано или поздно сдохнут: с твоей помощью или без.

Праведник со свитком подошёл к главе семьи и наступил ему всем весом на полусогнутые пальцы. Мерзко хрустнули кости, некоторые продырявили мясо, распороли кожу и теперь тошнотворно торчали наружу. Мужчина, прежде старавшийся стойко держаться и не показывать свою боль, пронзительно закричал на весь лес, из-за чего ему прилетело носком обуви по лицу.

— Чтобы подобное не происходило, надо следовать простейшим правилам.

Это было последней каплей.

Сокол выбежал из своего укрытия, но его рука под управлением духа схватилась за кустик и не позволила эффектно появиться и проучить праведников. Он сильно ударил себя по запястью, но сам же за это и поплатился.

Стой, придурок! Я не умру из-за твоих нелепых амбиций!

— Мы обязаны им помочь!

И семья, и служители Пристанища повернулись к Соколу. От пристального внимания он почувствовал себя сконфуженно, но уже было поздно прятаться. Его заметили.

— Эй, ты! — прокричал самый главный. — Кто ты такой?!

Отлично… Отлично! Ты влип, идиот!

— Кто, Сущий тебя дери, ты такой?!

— Животное! Как ты смеешь использовать такие слова?!

— Нет, как ты смеешь обижать других людей? Вы должны их защищать, а не уродовать!

Праведник, очевидно, был не готов разбрасываться словами. Он предпочитал действовать, и потому приказал остальным взять Сокола. Трое, потеряв интерес к семье, выхватили свои мечи и угрожающе двинулись на наёмника.

— Его тоже на костёр.

Дух ослабил хватку, и Сокол наконец-то смог отстраниться от куста. Он выхватил оружие, но засомневался, что оно ему поможет.

— Сущий бы точно не хотел, чтобы людей с другими взглядами за это гоняли и убивали!

— Ты не имеешь никакого права говорить о его желаниях!

Сокол на свой страх и риск побежал на врагов. Левая рука слабо подчинялась его воле, что значительно усложняло жизнь. Он ругался на Ахерона, но без особой пользы. Тот ничего не сделает ради Сокола. Для него это было весёлое шоу, а не битва, в которой нужно выжить.

— Зато ты имеешь, кретин!

Сокол напал первым. Он задел одного праведника, но меч попал по броне. Мужчина толкнул его ногой, и Сокол был вынужден отступить. Он напал ещё раз, но другой выставил оружие и отразил удар.

Браво! Какой гениальный ход.

— На что ты надеялся, нечестивец? Спасти эти пропащие души? В одиночку? При иных обстоятельствах мне было бы тебя жаль.

— Вместо того, чтобы болтать, ты бы мог мне подсобить, — тихо сказал духу Сокол.

Тогда они точно тебя приметят. Оно тебе надо? Мне лично нет.

Один праведник обошёл и занёс меч со своей стороны, другой — со своей. Сокол дождался, когда они нападут, и ловко увернулся. В итоге оба налетели друг на друга, а наёмник, провернув виртуозный приём, отбил оружие у третьего, вытащил кинжал из-за пояса и вонзил его человеку в висок.

Он кинулся на двух столкнувшихся, но те, к удивлению, смогли одновременно выставить свои мечи. Сокол, используя подлость, сильно ударил левого по незащищённой голени, и тот сразу вышел из игры. С правым он скрестил оружие. Праведник дрался более чем достойно, но Сокол не умел сражаться честно, потому что понимал важность выражения: на войне все средства хороши. У мужчины не было никаких шансов победить в этом бою.

Третьего, ещё не оправившегося после удара, Сокол схватил за волосы и тягуче медленно провёл лезвием по его горлу. Человек начал издавать булькающие звуки, брызнула кровь, а потом он замертво упал.

Сокол выставил меч в сторону главного праведника, который заведовал этой бредовой миссией по убийству невиновных.

— Теперь ты.

Четвёртый, оставшийся охранять семью, собирался было выйти, но пятый, видимо, принял данный вызов на свой счёт. Он вытащил из ножен своё переливающееся в лучах солнца оружие и демонстративно покрутил его в руке. Сокол закатил глаза.

— Если ты будешь драться так же умело, как и твоя команда деградантов, то у тебя нет никаких шансов.

— О, поверь. Шансов нет у тебя.

Он набросился неожиданно быстро, что немного застало врасплох. Но Сокол сумел отразить удар, однако напасть в ответ так и не получилось. Праведник орудовал мечом мастерски. Он надвигался, напирал, заставлял наёмника отступать и просто защищаться. Сокол с трудом следил за его взмахами и лишь чудом отбивался.

Сокол пропустил один удар, и лезвие прошлось по его плечу и распороло одежду. Праведник, задев его грудь, сделал рывок, отчего Сокол пошатнулся, и откинул его меч. Он приставил остриё к горлу наёмника и победоносно усмехнулся.

— Твоё последнее слово?

— Чтобы ты сдох в огне.

Внезапно левая рука обхватила лезвие, провела по всей длине и нещадно ободрала кожу до крови. Сокол рвано задышал от невыносимой боли и широко раскрытыми глазами уставился на мужчину, пребывающего в таком же шоке. Он с лёгкостью откинул от себя меч, а праведник, отступивший в панике на несколько шагов назад, попытался вытащить Солнце.

— Прочь! Прочь, дух!

От ладони начало исходить фиолетовое свечение, оно окутывало всю конечность. Дух разжал пальцы, чтобы в следующий миг сжать их в кулак, пробить броню праведника и с хлюпающим звуком проникнуть в податливую плоть.

Вечно мне приходится спасать твою жалкую шкуру.

Он вытащил сердце, ещё бьющееся и истекающее кровью. В груди мужчины зияла огромная дыра, в которой были видны разломанные рёбра и внутренности. Он, живой и одновременно уже мёртвый, с немым ужасом смотрел на Сокола до тех пор, пока его ноги не подкосились, и он не упал.

Дух сжимал сердце, будто пробовал его на вкус. Он поднял его над головой, чтобы красная тёплая жидкость стекла на Сокола, и приложил чуть больше силы, дабы превратить орган в бесформенное кровяное нечто.

Как прекрасно! Наслаждайся, птенчик, вместе со мной тем, что мы устроили! Пускай они нас бояться, ха-ха! Они ничто! Покорный материал, который я когда-нибудь тоже убью!

Сокола била мелкая дрожь. Он ошалело повернулся к семье, глядевшей на него ещё с бóльшим страхом, чем на праведников. Они, наверное, готовы были умереть от огня, нежели находиться в эту минуту с человеком, который запросто пробил грудную клетку, словно та была тонкой и легко бьющейся глиняной посудой.

Но они не подозревали, что это был дух, а не он, Сокол. Однако узнай они эту правду, то смогли бы его понять?

Он сглотнул ком в горле, судорожно уронил то, что осталось от сердца, и со всех ног помчался туда, откуда пришёл — в лес.

Сокол был напуган до смерти. Он не ожидал, что всё выйдет так катастрофично. Он боялся, что дух убьёт и тех, кого он хотел спасти, и переживал, что сам позволит это сделать, потому что…

…потому что ему понравилось убивать тех людей, приспешников Пристанища, понравилось обладать такой сокрушительной силой, не знающей сострадания к своим врагам. Но ведь это было исключительно во благо, не так ли?

Сокол чувствовал себя настоящим чудовищем, от которого нужно было в срочном порядке избавиться, чтобы он окончательно не сорвался с цепи.

Он никогда не бежал так быстро. Ветки били его по лицу, он постоянно спотыкался, иногда падал, но всё равно поднимался и продолжал оголтело нестись.

Уже темнело. Передвигаться становилось сложнее. Липкий страх зарождался в груди, паника всё крепче заседала в сердце, а мышцы заплетающихся ног горели и ныли.

Соколу казалось, что он просто порвёт все связки и останется на всю жизнь калекой. Он загниёт здесь, никому не нужный, отверженный и совершенно бесполезный. Не сможет даже доползти до людного места, чтобы попросить о помощи. Его труп сожрут животные и…

Сокол в который раз упал и ободрал себе руки. Рана на ладони, державшей прежде лезвие меча, полностью заросла, будто её никогда и не существовало, а те события были обычным кошмаром, насмешкой над его бедной психикой.

Он встал на подкосившиеся ноги, опёрся о ствол дерева, чтобы перевести дух. Голова кружилась, а реальность медленно плыла и превращалась в бред сумасшедшего. Сокол хотел пить, передохнуть, завалиться в кровать и никогда не вставать. Он мечтал стереть всю свою память, вернуться в прошлое и не уходить от спутников, не ругаться с ними и не причинять им боль.

Его вырвало.

А потом он, доводя организм до немыслимого максимума, перешёл на вялый, жалкий бег.

Наступившая ночь больше не волновала Сокола, он привык к темноте и мог более-менее видеть различные торчавшие корни и прочие препятствия, прежде замедлявшие его путь. Он абстрагировался от своего страдающего тела, чтобы не скончаться от перенапряжения, с которым бы в здравом рассудке не справился.

Когда вдали показался огонёк, в нём зародилась надежда. Открылось второе дыхание, и Сокол ускорился.

Он выскочил из леса, запутался в длинной траве и рухнул на дорогу. Перед глазами опять поплыли круглые размытые пятна, но Сокол настойчиво пополз на свет, пока его не заслонила фигура человека, приближающаяся к наëмнику.

— Медея! — слабо прокричал он, даже не уверенный в том, была это она или нет.

— Сокол?

— Медея, я… мне так жаль…

— Сущий, Сокол, что с тобой произошло?

Он потянул к ней руку, но Медея поступила умнее: она подошла к нему, удобнее подхватила и потащила к остальным. Сокол застонал от ломоты и бессилия и, как утопающий, вцепился в Лиднер.

— Я убил их, Медея… они… — он задыхался, ему не хватало воздуха, однако он жаждал поделиться с ней пережитым, чтобы не нести в одиночестве эту ношу. — Я хотел спасти, но они испугались… Сущий, Стриго… Он… что с ним?

— Сокол, ты бредишь.

— Пить…

— Делеан, фляжку! Срочно!

Медея осторожно посадила Сокола, забрала у Делеана флягу и дала её Соколу. Тот жадно приложился к горлышку и в считанные секунды выпил всю воду.

— М-мой… спаситель?

Тонкий и болезненный голосок вывел Сокола из тумана, и он удивлённо повернулся к оуви, которого прикрывал Делеан. Отступив чуть в сторону, нивр, не одарив Сокола взглядом, уселся напротив и стал точить свой меч.

— Стриго?

Оуви был чуть живее, чем помнил Сокол, но всё равно — слабым. Это было заметно по его болезненному взгляду, потерявшему прежний детский азарт. При всём этом Стриго умудрялся смотреть на Сокола так, словно был рад его видеть. Вероятно, он действительно был счастлив, когда как Медея и Делеан отнеслись к его появлению с опаской.

Его кольнула совесть.

— А на что ты надеялся, Сокол? Что без тебя мы не сможем его выходить?

— Нет, Медея, ты не так…

— Зачем ты вернулся? Если мы настолько бесполезны, то какой в нас смысл?

— Медея, мне очень стыдно за то, как я поступил. Я клянусь!

— Ты настоящий идиот, Сокол.

— Я знаю, и я охотно соглашусь с тобой. Я… Я хотел задеть вас. Я был сам не свой… — Сокол дотронулся до виска и уставился на свою обувь. — Я совершил огромную ошибку. Мне нет прощения, но, прошу вас, извините меня за моё отвратительное поведение. Если вам мерзко от меня, то только скажите: я уйду и никогда больше вас не побеспокою.

Делеан, готовый пойти на эти жертвы, усмехнулся. Лиднер, напряжённо разглядывая Сокола, молчала. Наконец, она вздохнула и присела рядом с ним, взяла его руку и провела практически невесомо пальцами по его рваной одежде.

— Ты помятый. Что, мать твою, с тобой стряслось?

— Я видел праведников.

— Что? Сущий, только не говори, что ты…

— Я крупно облажался.

— Он тоже? — Медея, показав на голову, намекала на духа.

— Лучше не спрашивай.

— Можно ли рассказать в подробностях тем, кто не знает всех деталей? — предупреждающе доброй интонацией поинтересовался Делеан. — Кто такие праведники?

— Праведники — это люди Пристанища, особенного места для верующих, — взяла слово Медея. — Им лучше не переходить дорогу. Но Соколу, походу, глубоко плевать.

— Они собирались сжечь семью! Они избивали родителей, хотели отправить детей на исправительные работы, а потом тоже убить. Что мне оставалось?

Лиднер достала тряпку, намочила её водой и приложила к лицу Сокола, чтобы вытереть запёкшуюся кровь и грязь.

— Ты нарвался на новые неприятности! Да, ты каким-то мистическим образом разобрался с ними, но ты не сможешь пойти против всего Пристанища.

— Зато теперь семья сможет убежать и спрятаться!

— Нет, Сокол. Их всё равно найдут и накажут. Ты хоть не оставил после себя свидетелей?

Сокол напряг все извилины, но он никак не мог сфокусироваться на последних событиях. Детали ускользали, и это его так раздражало, что он бросил попытку вспомнить.

— Нет… Я не знаю. Я был на эмоциях.

— Как это неудивительно, — прокомментировал Делеан.

— Значит, тебе придётся прятаться. Будь ты хоть самым разыскиваемым преступником — мы ничего с этим не поделаем, потому что нам по-любому нужно в город. Стриго слаб, а тебе необходимо обновить гардероб.

— Тогда лучше собираться. На всякий случай.

— В ночь? — спросил Делеан, и в его голосе сквозил скепсис.

— Если ты хочешь сдохнуть, то пожалуйста, оставайся.

— Сокол. Прекрати. Делеан прав, но, к сожалению, нам придётся рискнуть. Если идти точно по дороге, то ничего не случится.

— Как наивно. А если ваши праведники только этого и добиваются? Если они уже успели сообщить другим?

— А здесь мы очуметь в какой выгодной позиции, — разозлился Сокол. — К тому же никто не знает, в опасности мы вообще или нет.

— И в этом виноват ты, — парировал Делеан. — Сдержанность не твой конёк. Зато проблемы — да.

— Спасибо, я знаю. Расскажешь это после. Сейчас надо решить, что делать.

— Мы пойдём, — спокойно сказала Медея. — Сокол, ты берёшь на себя Стриго. Стриго, ты можешь идти?

— Я-я не уверен…

— Я понесу его на руках.

Бровь Медеи взметнулась вверх. Её явно удивило предложение Сокола.

— Что? Он не тяжёлый.

— Просто… ладно. Только неси его осторожно, хорошо?

Сокол кивнул. Медея и Делеан принялись тушить огонь и собирать вещи. Сокол, тепло улыбнувшись оуви, бережно поднял его и взял как ребёнка. Стриго немного поёрзал, а когда удобно устроился, приобнял наёмника за шею и уткнулся ему в грудь.

От его доверчивости Соколу стало вдвойне стыдно. Оуви был таким маленьким, хрупким, наивным… Как он мог не уберечь его? Как мог позволить непонятным созданиям обидеть его?

Сокол почувствовал к нему небывалую теплоту. Он взмолился, чтобы левая рука его не подвела, чтобы дух не решил поиграть на его нервах и на здоровье оуви, потому что тогда ему будет очень сложно по-новому завоевать доверие не только Стриго, но и Медеи и Делеана, которых он и без того успел задеть.

Разобравшись с делами, Медея подозвала к себе Сокола, и их путь в ночи начался.