Пылающий туман

Глава 6. Новые лица. Часть первая

Самое главное в любом приключении, в том числе и в самом мимолётном, — это время. Орёл любил говорить, что благодаря походам люди, которые прежде друг друга не знали, становились сплочённее. Чем дольше они шли в неизвестность, тем лучше были их отношения.

«Время лечит, птенец, и вместе с тем — калечит. Парадокс, который сложно понять», — сказал он однажды, когда никого не было поблизости.

Сокол считал, что это редкостный бред, пускай и приправленный щепоткой правды. Кому, в самом деле, захочется спасать незнакомца, которого к тебе приставили? Выбирая между жизнью и смертью, ты без колебания выберешь для себя жизнь, а для другого — смерть, и здесь ничего не поделать. Так устроен любой живой организм, будь ты хоть человеком, хоть нивром, хоть драконом.

Орёл любил предаваться фантазиям и называть свою команду — семьёй, способной на многие героические свершения. Он верил, что каждый в его импровизированной «семье» спасёт другого, потому что как может быть иначе? Они проходили сквозь огонь и лёд, вытаскивали друг друга из неприятностей. В конце концов, всей командой поддерживали. Не это ли считалось близкими отношениями?

Сокол думал, что это показуха. Останься он один на один с кем-то перед лицом опасности, то произошла бы такая же безрадостная ситуация, что и с незнакомцем. Предательство. Удар в спину. Спасение собственной шкуры, если угодно.

Орёл умел всех сплачивать, держать беспризорных детей и взрослых под своим крылом, вселять в них какие-то немыслимые идеи, в которые верил сам. Он защищал их и отдавал им всего себя, потому что для него не существовало ничего важнее Балобана.

«Когда теряешь близкого, то долго страдаешь. Вся жизнь превращается в ничто. Ты блуждаешь по огромному миру, как маленькая овечка, и не знаешь, что тебе делать дальше, — делился Орёл и смеялся так горько и вымученно, что даже самый чёрствый всплакнул бы. — Самое сложное в таком состоянии — найти новый смысл, ради которого ты захочешь свернуть горы».

Орёл называл команду — семьёй, пока Сокол — знакомыми. И при этом после смерти людей, ставших незаметно для него самыми дорогими во всём Солфасе, он успел испытать невыносимую тоскливость, которую Орёл обязательно бы поэтично обозвал как «скорбь». Но разве будешь скорбеть по товарищам, на которых тебе абсолютно плевать? И разве будешь винить себя в их гибели, не значь они для тебя ничего?

«Нет ничего ужасного в том, чтобы те, кто не связан с тобой кровью, стали для тебя роднее настоящих родителей, Сокол. Понимаешь, в нашем мире много несправедливости, но иногда бывают вынужденные обстоятельства, от которых мать отказывается от ребёнка. Этот поступок — бесчеловечный, и я не оправдываю тех, кто на это способен, но я хочу, чтобы ты знал: всё не делится на чёрное и белое. Где-то обязательно запишется серое в виде смерти, и тут ты хоть бей, хоть ругайся — ничего не изменится. Такова наша суровая реальность».

Сначала, с самого младенчества, Сокол жил в противном приюте, издевавшемся над своими воспитанниками, а затем он сбежал и, сколько себя помнил, скитался по грязным улочкам. Он не привык делиться собственными переживаниями, потому что улица — место, которое вывернет всю твою душу наизнанку, закопает тебя, засмеёт, пока не уничтожит полностью. Он не привык называть кого-то семьёй, потому что и в приюте, и на улице — каждый сам за себя. Никто не станет давать тебе крошку хлеба — самому бы наесться тем скудным запасом еды. И никто, разумеется, не будет сочувствовать тебе, когда ты плачешь. Обзовут позорным нытиком — и так и будут называть до последнего твоего вздоха.

Жестокое воспитание имело свои последствия, но Сокол, спустя такое долгое время, с облегчением осознал, что точно мог назвать Орла не только своим наставником, но и отцом, пусть и неродным.

Жаль, что подобное понимаешь только тогда, когда навсегда потеряешь.

— Когда-а мы-ы уже-е доберё-ёмся? Я уста-а-ал!

Если ты будешь ныть, как жалкое ничтожество, то к своей цели ты навряд ли приблизишься.

— Не могу точно определить, — Медея поправила рюкзак. — Если мы прежде не делали бы слишком долгие привалы, то давно бы дошли до города.

— Это сейчас был укор? — Сокол прищурился. — Потому что если это был укор, то я напомню, как мне было плохо.

На твой нелепый бубнёж всем начхать.

— Что… — Медея, развернувшаяся к наёмнику, всем своим видом выражала отсутствие желания как-либо ссориться. — Сущий, нет! Я констатировала факты. Только и всего.

— Ужасная конста… конст… — Сокол ругнулся и ткнул в Лиднер. — Короче, плохо ты это делаешь.

— М-мой спаситель… мисс… я не…

— Не вмешивайся, Стриго! — повысила голос Медея, порядком раздражённая бессмысленными обвинениями в свою сторону.

— Не смей наезжать на него! У него есть право голоса!

Оуви, надеясь спрятаться от ругающихся, прикрыл ладонями лицо.

— Слушай, — Медея потёрла переносицу и невинно улыбнулась, — это нелепо. Всё это — нелепо. Я не обвиняла тебя ни в чём и вообще считаю тебя настоящим одуванчиком. То, что было — прошло. Поэтому давай не будем на ровном месте устраивать невесть что и продолжим идти дальше. Я хочу как можно быстрее попасть в грёбаную столицу, и я сделаю всё, чтобы этого добиться. С твоей помощью или нет.

Сокол, при всём уважении к себе, такой тон стерпеть не мог. Он вообще, если честно, был тем ещё заносчивым гадом, чтобы что-то терпеть.

Так что он не постеснялся и совершил одну очень глупую ошибку — не согласился, а продолжил напирать. И всё потому, что извиняться и признавать собственные ошибки было слишком тяжело даже в такой солнечный и прекрасный день.

— Ты могла бы додуматься взять хотя бы лошадей.

— Каким, февул тебя побери, образом я должна была взять лошадей? — язвительно поинтересовалась Медея. — Раком? Ползком? Ещё как-то?! Конечно, я могла бросить тебя, но моя совесть, представь себе, не позволила это сделать! Хотя в следующий раз я кину тебя, придурка, одного со своим духом!

Не устану повторять, что она мне нравится. Досадно, что в качестве сосуда попался ты, а не она. Впрочем, она бы и подохла быстрее, чем ты. Какая жалость.

— Сущий, да заткнись… — Сокол прикусил губу и виновато посмотрел на Медею. — Я не тебе, а ему… точнее… просто забудь!

Как меня можно забыть? И как она может игнорировать тот факт, что в тебе — я? Она боится. И твой рабский дружок — тоже. Они просто умело прячут свой страх. Но только посмей их обидеть, и тогда хрупкое доверие будет навсегда утеряно. Ха-ха, мне нравится видеть, как исчезает всё человеческое в ничтожествах, строящих из себя благородных!

Сокол попытался приглушить чужие мысли, но это не увенчалось успехом. Он остановился и прикоснулся к пульсирующему виску, чтобы перевести дыхание и успокоить сумасшедшее сердцебиение.

Оуви, взволнованно прижав к себе руки, подбежал к Соколу и крепко его обнял. Он как бы говорил ему: я здесь, вместе мы сможем всё преодолеть. Лиднер, тяжело вздохнув, скрыла за грубым комментарием свои очевидные переживания:

— Если и при других ты будешь разговаривать с ним вслух, то тебя неправильно поймут.

— Я знаю, да. Такого не будет.

М-м, не думаю. Мне трудно противостоять.

— Я тебя уничтожу, — прошептал Сокол в надежде, что его не услышат. — Пропадёшь навсегда… грязное… отродье…

— Может, моя тётя тоже сможет помочь тебе? — Медея решилась подойти и положить наёмнику руку на плечо. — Точнее… я надеюсь, что она знает, где находится тот, кто может помочь мне. И если он способен на это, то есть вероятность, что и…

— Мне просто нужно время, Медея, — Сокол собрал всю силу воли в кулак и более спокойно глянул на Лиднер. — Надо идти.

— Да, но…

— Без «но», — он выбрался из объятий оуви и вышел вперёд. — Всё супер. Погнали!

Стриго и Медея недоверчиво между собой переглянулись, пока Сокол, будто убегая, отходил от них.

— Хоть и немного, но я слышала про духов и их способность вселяться в кого-то. И я точно уверена, что это не кончится хорошо.

— С-старейшина говорила н-нам, что их з-заперли д-драконы, но есть б-брешь, б-благодаря к-которой мож-жно призвать од-дного духа из подземной к-клетки — Тюрьмы.

— То есть?

— Я н-не з-знаю… моё плем-мя никогда не с-сталкивалось с подобным, но д-духи не исп-полняют ж-желания. Они п-порабощают и п-поглощают душу. Н-но у моего с-спаси…

— Вы что там застряли?! — крикнул издалека Сокол, только заметивший отстающих спутников.

— О жизни подумали!

— И без меня?!

— Сокол… — Медея неоднозначно махнула рукой. — Иди уже!

Но он не пошёл, а побежал обратно с каким-то немыслимым энтузиазмом. Возможно, это было достаточно наигранно, ведь после произошедшего быть воодушевлённым — серьёзная задачка, но даже если он притворялся, то делал это крайне умело.

— Кстати.

— Не нравится мне это…

— Стриго!

Ушки оуви поднялись вверх.

— Ты же можешь взлететь и посмотреть, долго ли нам до города.

Теперь эти самые ушки стремительно опустились вниз. Стриго неловко приобнял себя и нервно захихикал.

— Мой спаситель, б-боюсь… это сейчас… ну… тр-рудно ос-существить.

— Почему?

Оуви мельком посмотрел на Медею и тут же потупил взгляд вниз, на землю. Он очень быстро дышал, и было трудно понять, что у него в голове.

— Мой отец как всегда выделился, да?

Стриго медленно кивнул.

— И что он сделал?

— Н-ну… у многих люд-дей есть д-довольно, как б-бы это н-назвать… неп-правильное м-мнение, вот! Почти в-все с-считают, чт-то мы м-можем улететь, если н-нас сх-хватят, — оуви заикался сильнее обычного. — Но мы сл-лишком слабы, чтобы это с-сделать. Я бы д-даже сказал-л, что мы в-в некотором плане… н-не знаю, как прав-вильно описать, но мы… привязываемся к своему р-рабскому статусу.

— Получается, вы просто не хотите бежать? — сделал свой вывод Сокол. — Этакая симпатия жертвы к своему агрессору?

— Д-да! Это з-заложено в нашей р-расе, поэтому н-нас часто используют в к-качестве рабочей с-силы. Б-бесплатной.

А ты в курсе, что прежде оуви — какое мерзкое слово! — были людьми? Но их так давно прокляли, что теперь мало кто знает их истинное происхождение, чем, собственно, жирные столичные ублюдки не прочь воспользоваться. Только представь: люди, порабощающие других прóклятых людей… такая забавная шутка, не правда ли?

— Отец подрезал тебе крылья?

Стриго сел на траву и смахнул слёзы.

— Со мной б-был… мой друг из п-племени. Сн-начала всё было нор-рмально… я думал, что б-было. Но… д-да, нам подр-резали крылья к-каким-то ужасным способом! Это было так… т-так… так больно! А п-потом… его привязали к креслу и… на м-моих… глазах его рас-стягивали, рез-зали и…

Какой садист! Зря я его прикончил.

— Стриго, — Медея прижала оуви к себе, чем тот воспользовался и разрыдался прямо в куртку Лиднер, — тебе не надо продолжать, если ты не хочешь.

— А ещё эта мразь… прости, Медея, но он реально неадекватный.

— Всё в порядке.

— В общем, он умер. Он больше не тронет тебя.

— П-понимаете… — оуви, не отстраняясь, защебетал плаксивым голосом: — Такое тр-рудно з-забыть. Я д-думал, что меня ож-жидает такая ж-же участь… я готов б-был прислуж-живать, н-но умирать… мне так х-хотелось быть похожим на н-нашу легенду! Я х-хотел стать с-спасителем… своего п-племени. Только я такой т-трусливый. Н-неудачник!

Будь здесь Орёл, то он бы обязательно нашёл необходимые ободряющие слова. Он был таким человеком — вёл всех за собой, внушал доверие и уверенность, давал силы, чтобы бороться. Он был сочувствующим оратором — невозможное сочетание, которое, впрочем, в случае Орла имело место быть.

— Если ты будешь так уныло говорить, то точно ничего не добьёшься, — преувеличенно сердито сказал Сокол. — Идти против своей природы — трудно, но реально. Если ваша легенда смогла, то чем ты хуже, верно, пернатый?

— К тому же, — Медея ласково погладила Стриго по перьям, — ты куда более сильный, чем думаешь.

— Именно! А твои крылья… ну, они рано или поздно отрастут обратно, и ты будешь снова летать.

— Л-летать… — неуверенно прошептал оуви. — П-правда?

— Конечно! — почти синхронно согласились Медея и Сокол и рассмеялись от такого совпадения.

Стриго вытер свои большие янтарные глаза и с благодарностью потёрся головой о худое плечо Лиднер.

— Меня м-мало кто поддерживал… с-спасибо. Я никогда этого не з-забуду и буду верно в-вам с-служить!

— Давай без этого. Ты был и остаёшься свободным. Я лично осуждаю рабскую силу, так что нет-нет. Захочешь быть рядом, значит, будешь. Но всё это по твоему желанию.

Стриго, кажется, готов был вновь расплакаться.

— Вы х-хороший человек, м-мой спаситель.

Как думаешь, стоит ли разрушать его иллюзии? Я бы с удовольствием рассказал этому оуви, что до меня ты немало воровал и пренебрегал моралью. О! А помнишь ту белокурую девочку из детства? Какая она была милая и невинная. Настоящее дитя Сущего! Но ты, птенчик, из-за простого яблока сделал из неё такую уродину, что теперь она наверняка страдает в полном одиночестве, ха-ха! Ты кто угодно, но только не хороший человек.

— Нам надо ускориться, — серьёзно заключил Сокол. — Иначе опять застрянем до ночи.

— Да. Точно. Ты прав.

Медея помогла подняться Стриго, ещё раз ободряюще ему улыбнулась, схватила его за руку и последовала за торопящимся наёмником.

Сам Сокол благодарил всё живое и неживое за то, что они видели только его спину и не могли прочитать его мысли, которые откровенно пугали своими образами, всплывающими по воле духа в сознании.

В противном случае, узнай Медея и Стриго подробности из его сурового детства, он точно прекратит быть для них «хорошим человеком», заслуживающим уважение и любовь. А он не хотел быть для Медеи и Стриго монстром. Тем более для беззащитного оуви, который отчаянно верил в его доброту.

Порталы были крайне редким явлением, гуляющим в байках в захудалых тавернах или в легендах стариков, развлекающих детишек различными небылицами. Такое приспособление пошло от нивров, но из-за людей, воспринимавших любое их появление на территории Ин-Нара как межрасовое политическое вторжение, им пришлось от него отказаться. Из разумных соображений.

Вообще, чтобы воспользоваться порталом, приходилось устанавливать магическую связь хотя бы единожды с двух сторон. Или, по крайне мере, знать, как выглядит местность, куда необходимо переместиться. Первый случай — более безопасный, он не разделит живое существо на множество мелких и мёртвых частей. Второй — замысловатый. Он нёс в себе много нюансов, и его использование нежелательно. Но иногда, когда не было другого выхода, приходилось идти на осознанные риски.

Цирцее на все сложности создания этой волшебной штуки было, откровенно говоря, глубоко всё равно. Переместись к ней какой-нибудь нивр через свой проклятущий портал, она бы не пошевелила и бровью. Прямо сейчас ей было крайне плохо, и это единственное, что по-настоящему её волновало. Когда организм сбоит, то жди беды. А бед не хотелось от слова совсем.

— М-да-а, видочек здесь, конечно, полный атас.

Мавор, жизнерадостный придурок, которому было отлично после быстрого перемещения, предательски бодро стоял впереди и откровенно нервировал Вигу. Ей хотелось его чем-нибудь ударить, но под рукой, к несчастью для неё, ничего не было.

— Так пусто… Как будто здесь оборонялись или как минимум устраивали смертоносные гонки на бешеных лошадях. Тут точно должно быть эхо! Э-э-эй! Есть живые?

Как такового эха не было, что неимоверно сильно расстроило Адъяра, приготовившегося было впадать в детство и устраивать сумасшедшую игру «перекричи самого себя». Интересная забава, когда у тебя проблемы с головой или когда тебе слишком скучно.

— Мавор…

— Да, кусачий цветочек?

— Умолкни ты ради Сущего!

— Ты в курсе, что самки вульфов поедают самцов, когда те отказываются заботиться о потомстве? Представляешь, сколько смертей в итоге выходит? Те ж вечно на охоту ходят, добычу приносят. По сути, только этим они и занимаются, за что в итоге их обвиняют самки и сжирают.

Это была последняя информация, которую Цирцея хотела бы услышать в своей жизни.

— Ты в курсе, что если ты не прекратишь молоть чушь, я запихаю тебя обратно в портал и буду разбираться с Верфидо сама?

— Общеизвестная информация?

— Станет ею.

Адъяр усмехнулся, подбоченился и вдохнул побольше воздуха. Цирцея хотела куда-нибудь прилечь, но вместо этого тоже как-то печально вздохнула и закашлялась.

— В следующий раз отправлю его сюда лично.

— Ты же знаешь, что у него есть свои дела.

— А у нас их как будто нет!

Мавор пожал плечами: мол, у нас-то есть, но они менее важны, чем у него. Подобную позицию Вига не особо одобряла, но за неимением какой-либо альтернативы она смирилась.

Постепенно ей становилось лучше, и она уже могла осознанно осмотреть Верфидо — эту нелепую деревушку, возведённую в самой глуши. Неудивительно, если бы на неё напали пробегающие мимо разбойники. Досюда пока дойдёшь — все ноги стопчешь, и это была бы самая пустая трата времени любого стражника. Даже для того, кто особо верует в законы и в прочие официальные напыщенные уставы и готов жизнь отдать ради других.

Место казалось не просто тихим, но и давно заброшенным, словно люди, если они тут были, предварительно всё сами же и украли из своих домов, чтобы не оставить ничего на растерзание хищникам и всякому человеческому сброду. Когда наблюдаешь подобные унылые картины, то понимаешь, насколько мир, каким бы он цветастым ни был, на самом деле хрупок и недолговечен.

Цирцея поёжилась. Ей не нравилось здесь находиться.

— Да уж, Лиднер постарался, чтобы всё уничтожить, — хохотнул Мавор. — Такой тишине столичная библиотека позавидует.

— Э́двиг бы оценил твоё высокое мнение. Но не я.

— Да ладно тебе, расслабься. И без того обстановка отстой, а я хотя бы скрашиваю эту атмосферу. Скажи ведь, дорогуша?

— Нет.

Мавора это задело, но он тактично промолчал. Может, он и был так себе дипломатом, однако он точно знал, когда стоит настоять, а когда лучше повременить со своими всплесками характера.

Чем ближе они подходили к дому, тем тяжелее была энергетика, и это отчётливо напоминало ситуацию с храмом: от пепла исходила такая же аура. Цирцея это чувствовала сильнее благодаря магии, позволяющей ей быть «следопытом», когда как способности Мавора были направлены на силовые и защитные приёмы, из-за чего он не так ощутимо реагировал на присутствие чего-то постороннего.

Тем не менее, оба понимали, что в этом месте была магия, которая разительно отличалась от их. Вига надеялась всем сердцем, чтобы из дома или кустов не выпрыгнул обладатель той силы, оплетающей этот безумный дом.

— Мурашки от мыслей, что здесь могло произойти.

— Я не хочу даже знать подробностей.

— Надо же было быть таким отшельником, чтобы всё угробить, — попытался пошутить Мавор, что вышло неудачно. — Помню, как он адептам показывал, как потрошить февула магией. После того случая с ним абсолютно все отказывались работать.

— Его давно надо было выбросить на улицу. Даже если он и попытался бы рассказать о нас, то обет молчания навряд ли бы ему это позволил.

— Он психопат. Это уже о многом говорит. Общество не принимает психопатов и не верит им.

Дверь валялась рядом с домом, что только усиливало подозрения, что здесь и правда происходила борьба, после которой одна из сторон благополучно скончалась. Навряд ли слово «благополучно» вообще соотносилось со смертью. Всё же гибель кого бы то ни было — это довольно печально.

Но Цирцея была, видимо, слишком черства, чтобы сочувствовать Вемунду.

Осторожно пройдя внутрь, Мавор сразу оценил обстановку. Мебель сломана, картины разбиты, книги разбросаны по всей комнате. Удивительно, как при таком погроме остались целы стены.

Адъяр зацепился за шкаф, накренившийся вбок и открывавший вид на тёмный подвал.

— Смотри!

— Сущий, я не хочу туда даже спускаться.

— А вдруг нас специально напугали? И он не пытки устраивал, а всякие ванные процедуры?

Цирцея посмотрела на Мавора максимально выразительным взглядом, чтобы тот в полной мере понял весь бред, который так не вовремя сморозил. Адъяр намёка не понял и уже подходил к манящей витиеватой лестнице, ведущей вниз.

— Конечно. Ванные процедуры с трупами.

— Пойду лично проверю. Мы же за этим сюда пришли.

— Удачи.

Цирцея развернулась к уходящему Адъяру спиной и принялась изучать то, что имела.

Песка, о котором говорилось в письме, не наблюдалось. Самого патруля, который, по идее, должен был их встречать, тоже не было. И эта внезапно пришедшая на ум мысль не на шутку испугала Вигу. Вдруг смертоносное существо из храма всё же было здесь? И оно убило новую помеху, выпавшую ему на пути? Или, как вариант, всё было куда проще и люди, не посчитав важным тратить время на деревушку, просто ушли. Последний расклад был менее болезненный, но более возмутительный.

Отогнав посторонние мысли прочь, Цирцея опустилась на колени и положила руки на испачканный кровью ковёр. Он отдавал лёгкой вибрацией, оживляющей неодушевлённый предмет, — явная примета постороннего присутствия. Как только Вига погрузилась в себя, весь мир заплескался множеством цветов, пока не остановился на двух — на белом и на чёрном.

Цирцея открыла глаза и увидела перед собой много размытых фигур. Одни стояли рядом со шкафом, две другие — на коленях, ещё две — напротив них. Восседающий на диване человек подал знак, и чёрные сгустки заторможенно направились на пленников.

Вига следила за тем, как толпа поглощала фигуру, которая пыталась отбиться, но ожидаемо без особого успеха.

Её повалили на пол, придавили, чтобы больше не шевелилась. Вот-вот собирались прикончить.

Цирцея повернулась к стоявшему человеку, следящему за тем, как выполняли его жестокий приказ. Она потянула к нему руку, но тут что-то щёлкнуло — и раздался крик.

Вига, схватившись за голову, осела на пол. Могущественная сила, захлестнувшая всё магическое пространство, давила на неё и поглощала всю её жизненную энергию, вызывала спазмы и жгучую боль. Не готовая к этому, она, сама не зная зачем, отползла к дивану. Сейчас это почему-то казалось здравым решением.

Её ослеплял яркий свет. От него невозможно было скрыться — он проходил сквозь кожу и веки. Он мешал сосредоточиться и превращал всю сцену и фигуры в бесформенное непонятное нечто, оставляющее после себя только противную пустоту.

Пульсация продолжалась недолго. Прошла, кажется, целя вечность, прежде чем Цирцея открыла глаза и увидела комнату, находившуюся в таком же плачевном состоянии, как и до погружения в магию.

— Проклятье! — ругнулась она. — Проклятье…

Вига, опираясь о мягкую разодранную обивку дивана, с трудом приподнялась и с поражением упала прямо на подушки. В голове был запутанный сумбур, все её силы, которые она прежде так хорошо чувствовала, испарились, словно они никогда не существовали. Была така слабость, что хотелось просто лечь и проспать неделю.

— Кошмар! Ты даже не представляешь, что я там откопал! — Мавор, покинув подвал, огляделся, заметил светлую макушку бездвижной Виги и изрядно за неё испугался. — Цирцея? Ты чего?

Она невнятно что-то промычала.

— Цирцея!

Адъяр бросился к Виге и нервно её потряс. Та в свою очередь недовольно откинула его руку и устало приоткрыла один глаз.

— Это было то существо, Мавор. Не Вемунд.

— Что?

— В храме… и здесь. Одно существо. Оно убило всех. Я уверена.

— Ты поняла, куда оно пошло?

Цирцея медленно замотала головой. Ей ничего не хотелось, тем более говорить, но она сделала последний рывок и произнесла:

— У него… другая магия. Не как у нас… Мавор… мне так больно.

Она, пытаясь скрыться, уткнулась в его мускулистую грудь. Это было по-детски наивно, и будь Цирцея в разуме, то обязательно бы застыдила себя. Но в данный момент, когда внутри продолжало что-то сидеть и скрести острыми когтями, она была способна только поддакивать и периодически терять сознание.

Мавор, видя её страдания, не нашёл ничего лучше, как покинуть Верфидо. Впрочем, это и правда было правильным решением. Больше эта деревушка их не держала.

— Пошли отсюда.

Мавор аккуратно поднял Цирцею на руки, и та крепко обхватила его за шею. Он, поглядывая на неё, понёс в неторопливом темпе прочь из дома.

Впереди их ожидал личный враг Цирцеи, но не было никакого другого безопасного и, самое главное, быстрого способа, чтобы вернуться в столицу в целости и сохранности.

Поэтому Мавор, пообещав ей, что всё будет хорошо, вошёл вместе с Цирцеей в светящийся чёрный портал.