Пылающий туман

Глава 8. Тяжкое бремя. Часть первая

Иногда наступает период, которого боится так или иначе каждый. Необязательно быть самым общительным или замкнутым, самым весёлым или грустным, чтобы прочувствовать на своей шкуре этот гадкий момент.

Сокол пережил его после смерти Орла, но эти отголоски прошлого, накатывающие в особенно тяжкие времена, всё равно остались.

Это состояние, близкое к самокопанию. Состояние, близкое к апатии и вечному поиску смысла жизни. Или просто к поиску самого обычного смысла в значительных и не особо вещах.

Сокол, потерявший всё разом, думал о том, чтобы прикончить себя. Он искренне верил, что так будет лучше. Для всех.

Но всем было бы плевать, а тех, кто знал его и заботился о нём, — в Солфасе уже не осталось.

Конечно, чтобы доказать себе, что смерть — единственный для него выход, он мог бы решить, что существование подобной убийственной силы, данной ему от духа, опасно для живых существ, и ему лучше уйти, чтобы им не мешать. Но если Сокол никого не волновал, то зачем ему ради кого-то умирать?

Люди полны противоречий. Это признавали даже нивры, не любящие всё усложнять, работающие на простых принципах и на обычной логике. Без чувств, от которых человечество страдало и совершало самые нелепые поступки, переворачивающие весь Солфас вверх дном.

Людям необходимо общение, чтобы чувствовать себя нужными.

Сокол не хотел прощаться с жизнью. Он был сильным, но вместе с тем и слабым, до жути ранимым созданием, которое он тщательно прятал в себе, чтобы его не посмели унизить и сломать.

Ахерон был именно тем, кто это сделал. Он распорол давно зажившую рану, уничтожил всё хорошее и оставил ни с чем, будто так и надо. Он посеял колючие семена, прорастающие в течение года ежедневно и раздирающие ещё сильнее кожу.

Сокол не знал, что с ним творилось, а Ахерон никак не проявлял своё присутствие, прятался и выжидал, чтобы нанести сокрушительный удар и убить раз и навсегда свою жертву.

Но люди — странные. И если их жизнь растоптана, это не значит, что они и правда сдадутся.

Любому человеку, в том числе и самому необщительному, нужны вера, поддержка и любовь, чтобы он понимал, что не один на всём белом свете.

Сокол не был исключением. Он нуждался в том, чтобы ему сказали: «Ты не виноват. Так бывает и ты ничего с этим не поделаешь». Он не получал наслаждения от алкоголя, от обыденных дней, наполненных невыносимой горечью. Это была жалкая попытка заглушить свои же мысли и печали, однако надо ли говорить, что убегать от реальности — глупо?

При появлении Медеи с нелепым планом Сокол не обрадовался, не решил, что вот он — его новый толчок на очередные приключения. Он воспринял это скептично, ведь человек, привыкший к негативу, не сможет сразу изменить свои взгляды и подумать о чём-то положительном.

Сокол толком и не понял, зачем согласился. Что побудило его к этому. Неубедительная угроза? Страх? Вовсе нет.

Подсознательно он хотел всё изменить, но что-то внутри шептало ему о том, что он этого не заслуживал, что самобичевание — верный путь к искуплению. Только оно, на самом деле, верный путь к безрадостному существованию. И дело даже не в том, чтобы принести всем пользу или наоборот — защитить от неминуемой гибели. Прежде всего, безрадостное оно потому, что Сокол помер бы от проблем с желудком быстрее, чем смог бы искупиться. И что за жизнь тогда получается? Одно страдание.

И почему, спрашивается, все имели право на второй шанс, а он — нет?

Сердце Сокола привело его в лес, где он был в окружении оуви, человека и нивра. В нём застрял дух, язвительно комментирующий каждое его действие, прибегающий к частым оскорблениям и желающий завладеть его телом.

И, если честно, Сокол ни о чём не жалел.

Очередное ничто заполоняло неясное пространство. Соколу не надо было гадать, чтобы понять, куда судьба снова его закинула. Он — в собственном сознании, в обществе противного духа, и удовольствия от этого не было никакого. Тем более в прошлый раз, когда он остался один на один с этим поехавшим, Сокол чуть не спалил дом. Это не добавляло ему очков добра и склоняло больше на злую сторону.

Что ж, надо исправлять ситуацию.

Вяло передвигаясь по белому пространству, он мечтал о том, чтобы Ахерон прекратил придуриваться и устраивать всякие пафосные шоу и наконец-то показался. Сокол не знал, что от него опять понадобилось, но это априори не значило ничего хорошего. Такова была подлая сущность Ахерона, и навряд ли другие духи были более приятны в общении.

— Слушай, это становится утомительно, — прокричал Сокол, не выдержав долгого хождения. — Давай ближе к делу.

Странная вибрация окутала человеческое тело. Не было дискомфорта или боли, но зато были необъяснимо приятные ощущения, будто всё место, в котором он находился, желало его от чего-то спасти.

Ага, как же.

— Зачем я здесь?

Так проще тебя контролировать.

— О-бал-деть. Умереть и не встать.

Но ты здесь по другой причине. У меня есть предложение.

— Вау, удивительно. Дай угадаю, это связано с тем, что ты хочешь забрать моё тело? О! Нет. Подожди. Другая догадка. Ты хочешь поставить мне ультиматум? Угрожать чьей-то смертью? Готов аплодировать! Очень оригинально.

Сокол ожидал, что дух отзовётся на его колкость, как-то оскорбится или просто сделает его сознанию больно — как это уже бывало прежде. Но всё затихло, пропали ощущения, и Сокол, кажется, воспарил.

Понимать Ахерона — трудная, почти невозможная задача. Не сказать, что Сокол был таким уж опытным в переговорах с духами или с другой душой в собственном теле. Трижды нет. Но догадываться, что хочет Ахерон — куда легче, чем его понимать.

Ахерон желал выжить. Он угодил в такую же паршивую ситуацию, как и Сокол, и он был растерян своим новым заточением, отобравшим у него свободу. Возможно, раньше у него была своя оболочка, и он спокойно ходил туда, куда ему заблагорассудится, и ни от кого не зависел. Но теперь его способности упирались в Сокола и его волю. Он был как заносчивый паразит, и единственное, что он мог, это сражаться за своё будущее.

Однако подобная борьба опасна, и любая поспешность приведёт к смерти как носителя, так и самого паразита.

Сокол прищурился и заметил в идеальной белизне размытые очертания. Они видоизменялись, приобретали форму, приближались, пока в один момент не стало ясно, что перед ним стоял человек.

— Твою ж мать! Только не опять… ты!

Лицо Орла исказила ужасная насмешливая гримаса, которая смотрелась совсем не по-человечески. Он развёл в приглашающем жесте руки в стороны, но наёмник от него пугливо отшатнулся.

— Я рад тебя видеть. Тебе нравится мой новый образ? — дух покрутился вокруг своей оси. — Мне — очень. Он так интересно влияет на тебя, птенец.

— Нет! Не называй меня так! — Сокол угрожающе сжал кулаки. — Не смей порочить его!

Ненастоящий Орёл печально вздохнул и кивнул своим мыслям.

— Я же говорю. Интересно.

Он плавной походкой подошёл к Соколу, который пристально и настороженно наблюдал за каждым его движением и ожидал какой-нибудь внезапный и смертельный выпад. Духа позабавила подобная недоверчивость. Однако он и сам, будь на месте наёмника, не позволил бы себе так наивно расслабиться.

— Тебе не помешало бы чуточку отдохнуть, — Орёл мягко положил ладони на напряжённые плечи Сокола и наклонился к его уху, понизил голос до такого приятного тембра, что было сложно не внимать ему: — Сколько уже времени ты в таком состоянии? Больше года, не так ли? Ты вымотался, птенец. Любой бы дал слабину. И в этом нет ничего позорного.

Сокол захотел выбраться из-под рук духа, но вся решимость молниеносно исчезла и заменилась непонятной смиренностью.

— Это не ты…

— Нет ничего плохого и в том, чтобы остановиться прямо сейчас и подумать о том, как хорошо было бы немного поспать. Капельку. Все заслуживают отдых после долгого пути.

Орёл несильно надавил на плечи Сокола, и тот, поддавшись, почувствовал, как его ноги покорно сгибаются под чужой силой.

— Во сне нет печалей, вины и злости. Там лишь счастье и лёгкость. Тебе не придётся принимать сложные решения или кого-то терпеть. Только ты будешь играть роль. Это так пленительно, не правда ли, птенец?

— Я… да…

— Ты веришь мне, Сокол? В то, что я могу дать тебе желаемое?

— Орёл… мне так жаль…

— Всё в порядке, птенец. Всё в порядке, — он погладил человека по голове. — Никогда ни о чём не жалей.

Сокол опустился на колени и доверчиво заглянул в лицо Орла, чтобы вновь получить его одобрение, которого в последнее время так не хватало. Ему улыбнулись, и он лёг на невидимый пол, обнял себя руками и сделался маленьким, жалким и беззащитным. Таким, каким он был в далёком прошлом: нескладным и неопытным мальчишкой, думающим обо всём на свете.

— Да, ты молодец. Хороший мальчик, — Орёл, вкушая его слабость, убрал упавший на лоб Сокола мокрый волос. — Отбрось все проблемы. Они тебе не нужны.

— А как же…

— После. Всё после.

— Но Медея… и Стриго…

— Сокол, мой милый Сокол, как ты им поможешь, если тебе самому нужна помощь? Закрой глаза. Всего на минутку. И ты узнаешь, как прекрасно спать.

Сокол зажмурился. Что-то мешало ему. Что-то внутри настойчиво твердило и предупреждало его о иллюзии происходящего, наигранности. Сокола раздирали новые противоречия, твердящие ему о том, что он обязан понять, в чём дело. Вдруг от этого зависела чья-то жизнь?

— Я не могу.

— Птенец, ты много думаешь, — Орёл аккуратно убрал руки наёмника, освободил его от собственных тисков, в которые он себя загнал, и ласково перебрал пряди, как делала это мать, успокаивающая ребёнка. — А тот, кто много думает, не обретает счастья.

Сокол перевернулся на спину, протёр глаза, видящие размыто из-за слёз. Орёл перед ним был таким же, как и всегда: с такой изящной густой бородой, с короткими волосами, зачёсанными назад, и с морщинками вокруг рта.

Но в этом Орле было что-то не то. Это была какая-то бледная копия, пытающаяся походить на свой оригинал.

Как будто этот Орёл… был пародией, восставшей из мёртвых.

— Орёл?

— Конечно, Сокол.

Лицо ненастоящего Орла стремительно, как по щелчку пальцев, начало изменяться. Оно становилось худым, почти костлявым. Показалось мясо, а после него — и сами кости, рассыпающиеся в прах.

На месте Орла теперь был фиолетовый сгусток без различимых очертаний и без намёка на тело. С него капала такая же фиолетовая вязкая жижа и текла в сторону Сокола, которому пришлось срочно приходить в чувства и ползти прочь от этой гадости. Но всё как назло кружилось, а координация напоминала координацию пьяницы, а не здорового и трезвого человека.

— Дух!

Спасибо, что никак не можешь выучить моё имя, идиотина.

— Сущий, как я сразу не догадался!

Потому что ты тупица. Вот и весь твой секрет. Неужели было так трудно провалиться в сон? Ты бы сделал мне огромное одолжение!

— Ага! Конечно! — Сокол с неприязнью оттряхнул от себя жижу и с горем пополам поднялся. — Уже бегу и волосы назад.

До таких крайностей не… А, это такая глупая человеческая шутка?

Бровь Сокола вопросительно взметнулась вверх, он скрестил руки на груди и посмотрел максимально осуждающе на сгусток впереди. Тот, видимо, даже остолбенел от смелости, проявленной наёмником.

— И ты ещё называешь меня тупым?

Если я не знаю, что значат твои фразочки, это вовсе не делает меня безмозглым. Между прочим, я…

— Бла-бла-бла. Мне неинтересно. Ты продул. Я хочу выбраться отсюда.

Фиолетовый в мгновение ока стал багряным.

Нет. Я ещё не проиграл. И не собираюсь проигрывать.

— Ну, это стало твоим хобби, так что… Э-эй! — Соколу пришлось снова откидывать от себя неприятные сгустки и уворачиваться, когда эта дрянь становилась особо быстрой. — Хватит разбрасываться этой штукой!

Это не… Неважно!

Дух в странном и бесформенном образе двинулся на Сокола, а тот, не находя никаких вспомогательных предметов, развернулся, чтобы побежать, но всё окружающее его пространство, подчиняясь явно воле сверхъестественного существа, не позволило человеку сделать и шагу.

— Просто отлично!

Ты, полоумный дегенерат, портишь всё, к чему прикасаешься. Ты несёшь смерть похлеще, чем мы, духи, созданные, чтобы убивать!

Багровый комок, засветившись ослепляющим фиолетовым цветом, поглотил Сокола и не оставил после него ничего.

Но есть одна простая истина — побеждает всегда тот, кто сильнее. И ты, слабый будучи даже в своём разуме, явно неровня мне. Парадокс, не так ли? Люди никогда не научатся управлять собой. Им легче убить кого-то, чем понять себя. Мне мерзко от того, что я буду в твоём теле, но оно удивительно неплохо меня принимает. И если..!

Оглушающий рёв, принадлежавший явно не человеку, разразил всю пустоту. Огненный полупрозрачный меч, пронзивший насквозь почерневшего духа, безжалостно его распорол и открыл достаточно просторный проход. Сокол, весь перемазанный, со слипшимися волосами, с которых стекало что-то неясного происхождения, выполз наружу вместе с материализовавшимся из фантазии оружием.

Оно почему-то походило своей формой на меч Делеана.

— Какой же ты, — он выплюнул жижу, — балабол недоделанный. Ненавижу тебя.

Занеся меч, Сокол ещё раз, для убеждённости, пронзил духа. И ещё, и ещё, и ещё, пока тот под жарким беспощадным пламенем не скукожился и не пропал. Навсегда или нет — Сокол не знал, но навряд ли этот придурок вообще мог исчезнуть из его сознания.

Скорее всего, это была победа в маленьком сражении. Она что-то значила, была весомой, но не освобождала от влияния духа. Полноценная битва была впереди, и не дожить до неё было бы как минимум неуважительно.

Потеряв равновесие, Сокол упал. А меч, который он с гордостью держал, испарился.

Пора было возвращаться назад.

Это не было кошмаром, по крайней мере, в конце он не умер, но Сокол всё равно проснулся в холодном поту. Благо, без крика, иначе бы точно всех перепугал.

Вставать посреди ночи стало уже привычным делом. Не ложиться после — тоже. Не сказать, что это хорошо влияло на организм, но Сокол слишком боялся очутиться в новом кошмаре, опустошающем его морально. Разумеется, он не хотел ходить целый день вялым, но страх часто побеждал желания.

Никакого освещения не было — костёр давно затушили. Сбивчивое дыхание Медеи и храп Стриго прямо под ухом заглушали тишину. Это возвращало Сокола в далёкое прошлое, когда он почти так же делил с Вороном одну несчастную палатку, когда тот мешал ему проваливаться в заветное Царство Сна.

Сокол осторожно выбрался из спального мешка и умудрился не побеспокоить Стриго. Сделать это было невероятно сложно, но он приноровился тайно сбегать. Оуви только сильнее захрапел, перевернулся набок и затих.

С облегчением вздохнув, он поискал в сумке спички, выхватил их и подобрался к костру. Зажигать его в кромешной тьме было гиблым делом для спящих, но Сокол, нуждавшийся в теплоте огня, готов был давить на жалость, если на него вдруг начнут ругаться.

— Не спится?

Сокол, заглушая крик, прикрыл рот, уронил коробок и испуганно повернулся то в одну сторону, то в другую, чтобы найти обладателя голоса. На пару секунд ему показалось, что их окружало целое войско, жаждущее крови. Такие галлюцинации совершенно не успокаивали.

— Что? — пискляво переспросил Сокол.

Раздался тяжёлый вздох.

— Другие спят. Ты, очевидно, нет.

— Делеан?

— Чудовище на ножках, — съязвил нивр. — Разумеется, это я. Ты видишь здесь ещё кого-то?

Сокол поднял коробок, достал спичку и попытался высечь искру, но руки дрожали, как ненормальные, и сводили на нет его старания. Он чертыхнулся.

— Мне сейчас не до глупых шуток.

— Я вижу.

Делеан положил на землю свой меч, с которым он, по всей видимости, спал в обнимку, и подсел к Соколу. Без сопротивления взяв у того коробок и побросав в костёр ближайшую сухую траву, он, не прикладывая толком никаких усилий, с лёгкостью получил огонь.

В ночном лесу, которое освещало трепещущее пламя, теперь было особенно страшно. Шумели ветки деревьев, шуршали крылья, жужжали насекомые. Всё словно оживилось, и это взволновало Сокола, нервно закрутившегося. Когда начинается движение, то что-то происходит. Не всегда это «что-то» к добру.

— Как необычно, — выдал Делеан, изучая дикий и неподвластный ничему огонь.

— Ты о чём?

— О тебе. Утром ты был бойкий, в открытую смел высказываться и грубить мне. Сейчас же ты тихий. Не похож на себя.

— Тебя это типа напрягает?

— Мне любопытно, с чем это связано.

— Придётся своё любопытство запихать себе в задницу.

Делеан усмехнулся, поймал крупный листочек и кинул его в костёр. Он быстро загорелся и обуглился, превратился в ничто, в обычное топливо, поддерживающее в пламени жизнь.

— Ты типичный представитель своей расы. Агрессивный, жаждущий мнимой справедливости. Мусор, выплёскивающий свои эмоции и калечащий через них остальных. Именно из-за таких, как ты, моя раса и начала вымирать.

— И это просто обалдеть какая полезная информация. Как бы я, Сущий меня подери, жил без неё?

— Я просто хочу, чтобы ты знал, почему я никогда не буду доверять тебе и твоим сородичам. Сколько не пытайся говорить о процветающем мире, у тебя не выйдет меня переубедить, потому что всё, к чему ты прикасаешься, несёт смерть.

Вдоль позвоночника пробежали мурашки. Сокол судорожно выдохнул и вспомнил, как так же говорил ему дух. Ему не понравилось, что даже нивр считал его гнусным человеком, представляющим угрозу для окружающих его созданий.

Он не был монстром. И он стремился совершать поступки, после которых никто не умирал. Да, не всегда удачно, но какая разница? Если бы Сокол пустил всё на самотёк, то Делеан давно бы захлёбывался в крови. А так он был в полном порядке. Какая жалость.

— Ладно, э-э, прости. У меня не задалась ночь и поэтому я, м-м, немного сорвался, — Сокол примирительно вскинул руки вверх и неловко улыбнулся. — Кошмары надоели.

Делеан, ни капельки не испытывая к нему сочувствия, оценивающе его оглядел. Сокол мысленно обозвал и нивра, и себя за свою несдержанность, и смиренно подтянул к себе ноги, обнял их и устало воззрился на огонь. В конце концов, что ещё ему оставалось? Не спрашивать же по-новому про то, что в действительности произошло у нивров? В немыслимой попытке узнать правду, которую от него все мастерски утаивали. Делеан опять пошлёт его далеко и надолго, а слышать очередные нелестные слова в свой адрес он уже устал.

— Сделай себе отвар из корня пириóна. Он помогает нам от кошмаров. Как подействует на тебе — понятия не имею. Но мало ли.

В спальный мешок Делеан положил меч, а сам лёг рядом с ним. Это было настолько расточительно, что Сокол намеревался снова высказаться о том, как из-за этого чешуйчатого он делил одно место со Стриго, но вовремя умолк. Всё же ему дали совет, и хоть тот был сомнительным, факт оставался фактом.

Затушив костёр, Сокол вскоре сам вернулся к оуви. Правда, из-за того, что тот развалился на весь спальный мешок, наёмнику пришлось устраиваться сбоку. На земле.

Это был не самый лучший опыт в жизни, но сон, вышедший на первый план по сравнению со страхами, вынудил его пойти на такие жертвы.