Пылающий туман

Глава 11. Неприятности. Часть первая

Сокол получил невероятное удовольствие от того, что нивр облажался.

По идее, он должен был ликовать, что их путь прошёл спокойно. На крайний случай он бы мог радоваться тому, что Стриго не поплохело. Но вместо этого он чувствовал приятный подъём сил из-за огромной неудачи Делеана, который делал неутешительные прогнозы.

К слову, нивр успел даже разозлить Медею, хотя та была самым здравомыслящим членом команды, своими утомительными речами о нерациональности их похода, о том, что нормальные создания в такое время суток спят и не высовываются наружу.

В итоге Сокол рассудил, что Делеан испытывал по отношению к ночи страх. Возможно, с детства, когда его, например, уронили. Да, именно ночью. И да, эта была вполне аргументированная причина, раскрывающая сразу две черты характера нивра: его занудство и надменность.

Чтобы не тревожить Стриго, им приходилось идти до жути неторопливым темпом. Стриго, конечно, остался жив, но руки Сокола — навряд ли. Оуви и правда был нетяжёлым, они народ — худой и маленький, но если в течение долгих часов сохранять одну и ту же позу, то держи Сокол хоть пёрышко, он всё равно бы рано или поздно взмолился Сущему, чтобы тот прекратил его мучения.

Вышли они ночью, а добрались до города — днём. Поэтому «мучения» — это слово, нисколько не преувеличивающее состояние Сокола, пожалевшего уже обо всём на свете, возненавидевшего весь Солфас, нивров в частности, дорогу и попадающиеся в его поле зрения предметы.

Спать хотелось неимоверно. Все, в том числе и Делеан, разделяли эту естественную потребность. Сокол так и не разобрался, как именно спали нивры, отличались ли они в этом плане от людей или просто Делеан был такой уникальный и строил из себя ниврийскую недотрогу. Но он заметил его заторможенность, бледность, из-за которой особенно выделялись очертания скул, и стало мигом ясно, что целая ночь без сна на него действовала также пагубно.

Медея старалась держаться бодрячком, но и она, будучи без сильных мешков под глазами, не могла устоять перед желанием завалиться в тёплую кровать. А вот Стриго было хорошо и морально, и физически. Он отлично подремал на руках Сокола, а мазь, которую создал Делеан, морозила ему рану, благодаря чему прежняя боль отступила. Но, несмотря на улучшения в самочувствии, оуви пока не следовало самостоятельно преодолевать такие длинные дистанции. Все это понимали. Сокол не исключение.

В целом, перед тем, как зайти в город, им необходимо было решить одну проблему. С первого взгляда незначительную, но, на самом деле, крайне серьёзную.

Как правило, нивры — это редкость в Ин-Наре. Если точнее, то они вообще не должны появляться в поле зрения людей. Несомненно, Делеан занимал важную должность, но мало кто, тем более в обычном городе, узнает в нём советника, который прибыл в Ин-Нар, чтобы заключить мир после многолетней вражды. Для любого среднестатистического человека он — приторно идеальный и опасный нивр, и поэтому, если его схватят, то отправят в тюрьму, а на следующий день в лучшем случае сразу же, в числе первых, отрубят голову, а в худшем — заставят испытать муки от повешения.

В мире не нашлось ещё такого мазохиста, любившего бы виселицу больше, чем топор.

Сокол грезил провернуть подобный жестокий план по устранению Делеана, но Медея нагло и бесповоротно свела его мечты на корню. Она предложила достать из запасов ненужный плащ, который планировала носить в дождь. Он был как раз неброского тёмно-коричневого цвета, с капюшоном, закрывающим половину лица, и с высоким воротом. При возможных вопросах о том, что с этим «человеком» не так, все, кроме Делеана, будут ссылаться на ответ, что он придерживается ми́нтри — специфического мировоззрения, в котором солнце — это злое создание, убивающее лучами живых существ.

Это остроумное верование придумал Сокол, объяснив это тем, что сейчас столько всего, что никто не станет данный бред проверять.

Нивр, разумеется, от своего обмундирования только скривился, но, когда Медея подробно расписала, что его ждёт в случае отказа, он замолчал и принял эту непосильную для себя ношу.

И вот теперь они были в Ги́ндро — в крупном городе, находящемся в наиболее выигрышном экономическом расположении, чем столица Куллар. Здесь процветали и торговля, и преступность, и чёрный рынок, и прочие отношения, свойственные абсолютно непримечательному месту, облюбованному людьми.

Стриго, укутанный одеялом в самое пекло, пытался хоть что-то разглядеть. Не привыкший к шуму, он немного побаивался, однако его успокаивало присутствие Сокола и Медеи, способных его защитить. Делеан никак не реагировал на суматоху Гиндро, Сокол представлял, как, лёжа в кровати, закрывает глаза, а Медея искала гостиный дом, в который можно было заселиться.

Она притормозила ближайшего человека и получила от него слегка агрессивный ответ, а потом повела команду запутанными улочками. К счастью для всех, совсем скоро показалось красивое каменное здание, привлекающее внимание расписной крышей и соответствующей табличкой рядом со входом.

Медея повернулась к Соколу.

— Что?

— В таком виде тебя не пустят.

— Но меня же пустили в город.

— Сокол, купи себе, — Медея зевнула, — что-нибудь на рынке.

— В смысле, — он зевнул следом за Лиднер, — купить? Почему нельзя потом?

— Потому что потом на это снова не будет времени.

— А вы, значит, пойдёте туда, закажете комнатки и будете отсыпаться? — возмутился Сокол. — Это нечестно!

— Надо будет промыть у Стриго рану и поменять ему повязку.

Оуви согласно кивнул. Для Сокола это был удар и ниже пояса, и в спину.

— А я хочу просто побыть в одиночестве!

— Если ты не забыл, — сохраняя самообладание, Медея ему улыбнулась, — то не мы виноваты в том, что тебе приспичило уйти в лес, покрасоваться перед праведниками и разодрать себе одежду.

— Ой, ну спасибо за напоминание.

— На нас смотрят, — заметил Делеан.

— Да пусть хоть прилюдно вешаются, мне глубоко плевать!

— Сокол, угомонись. Чем быстрее ты разберёшься с делами, тем быстрее ты вернёшься и поспишь. Мы снимем комнаты для всех.

— Последняя мысль не так умна, — опять подал голос Делеан.

— Хорошо. Да. Конечно. Хорошо! Я куплю себе эту дрянь и вернусь!

Медея впихнула ему в карман худой мешок с глетами и протянула руки, и Сокол недовольно передал ей укутанного Стриго.

— Не нарвись на новые неприятности, договорились?

— Да когда я…

— Постоянно, — перебил его нивр.

Наёмник почти просверлил в Делеане дыру. Сам Делеан, возможно, занимался тем же, но этого из-за капюшона было не видно.

— Удачи, — пожелала Медея.

— Ага, удачи.

Сокол проводил их грустным и расстроенным взглядом. Он во всех красках вообразил, как они будут лениво потягиваться, укладываться, укрываться, взбивать подушку… О Сущий, это было для него наказанием! Это было невыносимо!

Он собирался на полном серьёзе пустить в ход унизительные приёмы по упрашиванию, лишь бы остаться гостином доме, а не бродить по рынку. Он готов был пожертвовать многим ради прокля́той кровати. Любой бы посмеялся над ним.

Но Соколу пришлось подчиниться. Медея была совершенно права в том, что он нуждался в новой одежде. После событий, которые было сложно вспоминать без стыда, его старые, и без того в плачевном состоянии, вещи испортились и представляли из себя смесь какого-то позорного мусора.

Дух, конечно, изловчился и обозвал Сокола и тряпкой за его послушность перед Медеей, и неудачником за отвратительный вкус. Наёмник настоятельно потребовал доводы, подтверждающие его точку зрения, на что Ахерон не поскупился и привёл сотню убедительных аргументов. Сокол, уязвлённый, по итогу замолчал, чтобы не спровоцировать духа на очередное остроумие. Тот особо и не возражал.

В городе ориентироваться было достаточно тяжело. Честно сказать, с топографическим кретинизмом это усугубляло ситуацию ещё сильнее. Если бы Медея прознала про этот малюсенький недостаток, то она бы навряд ли поручила Соколу в возможном будущем карты. И вообще любое взаимодействие с территорией, где надо определять путь.

Однако пока это оставалось большим секретом, в противном случае у Делеана появилась бы новая причина для насмешек.

Город не пестрил красками, но он всё равно был по-своему красивым: дома с необычными крышами, а рядом с ними — деревянные или каменные колонны, вырезанные в форме различных животных. От некоторых построек к другим тянулись цветные, преимущественно жёлтые, ленточки — явный признак того, что там жили семьи, в которых сын или дочь связали себя узами брака.

Люди быстро сновали по улице. Работяги перетаскивали груз, кричали друг на друга, когда случайно сталкивались. Дамы в платьях из дешёвой ткани бесцельно гуляли, а безработные подпирали углы и просили милостыню. Дети бегали и мешали всем ходившим, смеялись и тотально игнорировали злые окрики взрослых.

Один такой ребёнок, девочка лет десяти, врезалась в Сокола. Она упала, посмотрела на него своими лазурными глазами и искренне рассмеялась.

— Извините, сэр!

Ей помогла подняться другая девочка. Она что-то неодобрительно сказала, и они вместе помчались по улице дальше.

Сокол, удивлённый тем, какой радостной и живой она была, проводил её задумчивым взглядом. Он не сомневался, что если у неё и была семья, то они были бедными — это хорошо показывал грязный и ободранный сарафан, который она навряд ли испортила за один день. От этой мысли ему стало не по себе.

— Прежде меня никогда не называли «сэр».

Простая вежливость.

— Эй! Это, между прочим, мило.

Не обольщайся. Для тебя даже февульские помои будут милыми.

— Ой, какой ты умный и смешной. Ха-ха. Я валяюсь, — едко прокомментировал Сокол и умолк, чтобы не устраивать прилюдно полноценные дебаты с духом.

Он проскочил множество переулков, столкнулся ещё с парочкой ребятишек, веселящихся на солнце, и сумел добраться до рынка, в котором можно было найти как еду, так и вещи. А для ценителей — что-то нелегальное, если пройти вглубь, куда не сувался ни один стражник.

Рынок разительно отличался от того, что Сокол уже видел. Если в центре города в основном были привлекательные дома, чувствовался некий престиж, то здесь, где вперемешку встречались люди разных сословий, нет. Разумеется, было некое разделение бедных и богатых, но первых было намного больше, из-за чего вся огромная территория, посвящённая торговле, превращалась в безумный балаган с невообразимым количеством самых экзотических, приторных, сладких, прокисших и сгнивших запахов.

Лавки стояли вразнобой, некоторые были в полуразрушенном состоянии, другие — более-менее цивильные. Отовсюду слышались ругательства и зазывания, младенческие плачи и недовольные выкрики. Носились воры, ещё совсем дети, и крали кошельки у зевак. Сокол сразу приметил парочку таких бедолаг, но он был не в том положении, чтобы заниматься благотворительностью, поэтому он спрятал понадёжнее свои деньги.

Его умудрились по неосторожности толкнуть, обругать и пожелать всего плохого за то, что он попытался протиснуться через людей, застрявших возле продовольственной лавки в плотной очереди. Из короткого разговора он понял, что тут продавалось вкусное и дешёвое мясо, что другие лавки по сравнению с этой — дорогой хлам.

Сокол, преодолев совсем короткое расстояние, успел морально вымотаться и устать. Солнце на рынке было не таким ярким и палящим — и всё благодаря растянутому по всему периметру навесу из плотной ткани, который защищал покупателей и товар от дождя. Но он, к несчастью, не спасал от надоедливых горожан, не знающих простейших манер и позволяющих себе грубить остальным.

Он прошёл мимо ещё одной лавки, от которой несло чем-то мерзким. Сокол зажал нос, однако этот запах, игнорируя все препятствия, всё равно ощущался и вызывал рвотные позывы.

Он быстро, под чужие возгласы, пробежал целый длинный ряд. Ему было тошно смотреть на любые продукты, Сокол рвался найти себе одежду и свалить отсюда далеко и надолго. Он не представлял, как люди целыми днями кричали, торговали и выдерживали шквал негатива в свою сторону. Чтобы заниматься настолько сложным делом — надо обладать стальными нервами, чем Сокол не мог похвастаться.

Когда ряды провианта остались позади, то наконец-то показался текстиль. Платки, головные уборы, платья, штаны — всё это терялось в ярких тканях, которые ужасали Сокола.

Он предвзято обошёл несколько лавок. Каждый раз, замечая кофты с вышитыми цветами и прикидывая их на себе, он осознавал, что в такой одежде команда его засмеёт, и к нему подбиралось разочарование. Кроме того, Сокол ловил на себе немало любопытных взглядов, напрягающих его. Он был не в лучшем виде, тут не поспоришь, но зачем быть такими бестактными и нагло рассматривать его спутавшиеся пряди волос, его испачканное лицо и порванную куртку, словно он — какая-то экзотика? Это был вопрос, на который Сокол навряд ли получит здравый ответ.

В безрезультатных поисках он добрёл до шатра, занимающего небольшую территорию. Он был красиво расписан золотистыми красками, от него исходил приятный травяной аромат, отличавшийся от всех противных запахов на рынке. Игравшая спокойная музыка также зазывала зайти внутрь, и противиться этому, тем более после утомительного приключения и пережитого стресса, совсем не хотелось.

— Ух ты! — на выдохе сказал Сокол, внимательно рассматривая шатёр.

Это место высасывает деньги из наивных глупцов.

— Пф, да уж прям! Откуда подобные выводы?

Ха! Птенчик, ты меня недооцениваешь. Я пожил достаточно. Мир для меня — это зло, и потому я в курсе, что первое впечатление обманчиво.

Сокол не собирался слушать Ахерона, возомнившего себя всевидящим и всезнающим. Он вошёл внутрь, и в нос сразу ударил сладковатый запах духов. Везде были расставлены свечи, из-за чего освещение по сравнению с уличным было значительно приглушено и добавляло некого интима. Повсюду стояли низенькие статуэтки, на импровизированном столе лежали замысловатые карты, а чуть сбоку был шар, переливающийся сине-белыми всполохами.

На подушках сидела молодая девушка, одетая в пёстрые одеяния. Чёрные волосы были перевязаны узорчатой лентой, на руках висело немало браслетов. Она, оторвавшись от игры на флейте, с любопытством подняла голову на посетителя.

— Здравствуй, путник, — девушка улыбнулась, и Сокол почувствовал пробежавшую по спине дрожь.

О нет, только не говори, что это…

— Я, э-эм… Я…

— Садись.

Сокол, растерявшись, встал как вкопанный. Эта девушка, кем бы она ни была, выглядела необычно. Её смуглая кожа, подкрашенные губы и подведённые сурьмой глаза, смотревшие пронзительно, нежная улыбка и лёгкий наклон головы — всё это вызвало в нём странный всплеск эмоций, который он не знал, как расценивать.

Она ему… понравилась. Очень.

— Как тебя зовут, путник?

— Я… м-м… — Сокол прикусил губу и нервно хрустнул пальцами. — Сокол.

— Сокол? Как интересно, — её голос был такой же мелодичный, как и её игра на флейте. — Меня Тсе́ра.

О Сущий, даже её имя было красивым! Сокол хотел было похвалить Тсеру, но вместо этого неуверенно выдавил из себя что-то совершенно абсурдное:

— Здесь довольно… здорово. Точнее… отличается всё. По сравнению… со всей этой местностью.

Он готов был ударить себя за тупость. Но Тсера не осудила его, а тихо посмеялась, и Сокол отправился в полный нокаут.

— Прошу тебя, садись. Тебе не стоит так нервничать.

Он, заворожённый, послушался её. Сокол аккуратно устроился на подушке и поборол неловкость, превращавшую его в ненормального человека, не умеющего связывать слова в цельные предложения.

— Я впервые вижу настолько привлекательное создание.

Я не вынесу этого.

— Давай я тебе погадаю, — проигнорировала она комплимент и протянула свои руки к наёмнику. — Это совсем не больно.

— А разве, — Сокол указал на карты, — они не нужны?

— Я предпочитаю обходиться без них. Тут свои тонкости, о которых, возможно, — она подмигнула, — я расскажу позже.

Тсера легонько обхватила его ладони. Она почти не касалась, но этого было достаточно, чтобы Сокол понял, насколько нежной была у неё кожа. Никак не сравнится с его грубой от рукояти меча и кинжалов.

— Почему ты здесь? У тебя… столько возможностей, — он огляделся. — Ты достойна большего.

— Сокол, пожалуйста, не отвлекайся.

— Да, я… — он остановился на её карих глазах, напомнивших ему Медею. — Почему?

— Ты много думаешь. Вдохни и выдохни. Медленно.

Сокол последовал совету Тсеры, и ему взаправду стало куда спокойнее. К тому же вся обстановка благоволила на безмятежность, и Сокол был в шаге от того, чтобы распластаться на полу шатра и заснуть под рассказы Тсеры, под её игру на флейте.

— Закрой глаза.

Сокол сделал и это.

— Кто ты, Сокол? Ты можешь рассказать мне всё, что угодно.

Не смей.

— Я… был наёмником. Но я не убивал!

Да чтоб тебя. Как я ненавижу, когда меня не слушают.

— Был? Кем ты являешься сейчас?

— Никем. Я просто человек, который пытается помочь своим друзьям. Только порой мне кажется, что я создаю им ненужные проблемы.

Тебе не кажется. Так и есть.

— Кто твои друзья? Они тебя обеспечивают?

— Нет, вовсе… нет. Они хорошие, — от всплывших в сознании образов Медеи и Стриго Сокол невольно улыбнулся. — Намного лучше, чем я.

— Ты утаиваешь от меня какой-то секрет.

Она меня раздраж-жает. Уйдём отсюда!

— Да. Возможно, я расскажу о нём после, — специально повторил за ней Сокол.

Тсера усмехнулась и покрепче взяла его ладони, отчего тот напрягся.

— Всё хорошо, милый путник, — тихо, доверительно сказала она. — Я собираюсь избавить тебя от всех невзгод, чтобы затем определить твою судьбу. Внимательно слушай меня. На десять ты уснёшь.

— Да… конечно…

— Раз.

Одна её рука, любовно обхватив запястье Сокола, вызвала по всему его телу новые мурашки.

— Два.

Сокол шумно выдохнул, когда её большой палец ласково погладил его побитые костяшки.

— Три.

Он мог поклясться, что услышал неторопливую мелодию, обволакивающую его и отправляющую в такое состояние, в котором были лишь радость и восторг.

— Четыре.

Сокол желал, чтобы этот голос ни на секунду не умолкал. Он хотел, чтобы ничего, кроме него, в его маленьком мире не существовало.

— Пять.

Он представил, как зовёт её с собой, как они вместе наслаждаются жизнью. Он почему-то подумал о будущем, в котором не было духа и в котором она принимала его таким, какой он есть — слишком чувствительным раздолбаем, совершающим порой неправильные поступки.

Откуда у него вообще эти глупые мысли?

— Шесть.

Стресс исчез, будто его никогда и не было. Недовольства собой, самообвинения — это пропало, сделалось смехотворным, незначительным.

— Семь.

Всё отошло на второй план, сузило Солфас до маленькой точки, до шатра. Жестокость осталась далеко за границами умиротворения, её нет, как и нет проблем. Всё действительно хорошо.

— Восемь.

Тсера коснулась его щеки, и Сокол, нуждаясь в любой, даже в самой малейшей нежности, непроизвольно к ней придвинулся. Она дотронулась до спутавшихся вьющихся волос и запустила в них тонкие пальцы. Сокол позволил это, потому что он доверился ей.

— Девять.

Левая рука под управлением духа грубо вырвалась из цепкой хватки Тсеры и угодила прямо по лицу мальчика, бесшумно рыскавшего в карманах Сокола. Раздался хруст сломанного носа, и мелкий воришка во всё горло завыл.

Десять!

— О Сущий! — вскричала девушка, испуганно вскочившая и обнявшая себя. — Монстр!

Сокол, очнувшись от наваждения, уставился сначала на мальчика, а потом удивлённо на Тсеру, выглядевшую теперь не так прекрасно, как тогда, когда она изображала из себя идеальную собеседницу.

— Ч-что…

Она пыталась тебя обокрасть, остолоп. Что и требовалось доказать.

— Прочь, прочь отсюда! Иначе я… иначе я вызову стражу!

Сокол протёр свои глаза, его жутко клонило в сон от этого приторного запаха. Он дотронулся до своей щеки, где недавно была ладонь Тсеры, и почувствовал щемящую боль где-то внутри груди.

— Ты воровка.

Вау, поразительные умозаключения. Я аплодирую твоей гениальности.

— Прочь! — навзрыд закричала девушка и истерично замахала руками. — Прочь! Прочь!

— Почему? Почему ты так поступила? Я бы мог, мать твою, заплатить тебе! Неужели…

— Стража! Стража!

— В задницу тебя!

Сокол выругался. Разозлённый, он, под крики, развернулся к ней спиной и вышел из шатра, вокруг которого уже столпились любознательные люди.

— Что случилось?

— Она воровка! — играя роль, Сокол эмоционально указал назад. — Она хотела меня обокрасть!

— Твою ж за ногу, я всегда это знал! — низко завопил один мужчина. — Мой дружбан к ней ходил и остался в итоге без кошелька! Она его соблазнила, а он, дурак последний, повёлся!

— Надо стражу звать! Нельзя больше это терпеть!

— Да!

— Точно! Надо прекратить этот беспредел!

Пока люди решали, что они сотворят с Тсерой, Сокол ловко ускользнул и направился дальше к текстильным лавкам. Ему было досадно на душе, невыносимо тяжко, но, по сути, он был сам виноват. Поверить какому-то человеку? Глупость! И плевать, что она была… красивой, умной и понимающей. Это был умело созданный образ, ничего более. А Сокол был одним из тех, кто купился на этот сладкий обман. Как наивный придурок, который жаждал лишь того, чтобы его услышали.

Но ничего не бывает так просто. Всегда есть какой-то подвох, который нужно вовремя углядеть. Он не сумел, зато Ахерон — отлично с этим справился.

Передряги — это твоя стихия. Если бы не я, то ты бы давно помер.

— Да, ты прав.

Я поражён. Ты так быстро со мной согласился. Где твои пререкания, птенчик? Ну же, не расстраивай меня!

Звали ли её по-настоящему Тсера или это тоже была деталь, относящаяся к её загадочному образу? Что побудило эту бедную девушку заниматься столь незаконной деятельностью? Стоило ли Соколу поднимать панику и так жестоко с ней поступать?

Он не был негодяем и подлецом. Он сделал то, что требовал от него закон — сообщил о воровстве. Но… что теперь с ней будет? Её повесят?

Птенчик, милый птенчик, я любезно напомню тебе: её не терзала совесть, когда она крала у тебя и у других. Выживает сильнейший. Научись выходить победителем.

— Я… я погубил её.

Рано или поздно её бы разоблачили другие. Считай, ты, как герой-недоучка, восстановил справедливость.

Люди приходят и уходят. Оставляют после себя осадок или, наоборот, приятное впечатление, которое затем бережно хранится. Тсера его разочаровала, и навряд ли Сокол сможет так быстро её забыть.

Но он обязательно постарается. Ахерон говорил умные вещи: он не виноват в том, что она попалась. Она выбрала свой путь, значит, надо уметь принимать последствия. Таков был принцип жизни.

Сокол, зарыв совесть куда подальше, сконцентрировался на более насущном — на поиске одежды, ради которой он сюда пришёл.

Разумеется, найти что-то подходящее было сложно. За короткое время ассортимент лавок никак не поменялся, всё было по-прежнему безвкусным и вычурным, неудобным в долгой дороге и просто непрактичным. Соколу пришлось сделать приличный круг, чтобы наконец-то наткнуться на что-то стоящее.

Походная одежда была редкостью, что, по мнению Сокола, являлось серьёзным упущением. Даже лавка, возле которой он остановился, продавала товар, который в основном предназначался для города. Однако эти одеяния, в отличие от других, были выполнены в более сдержанных тонах. Что ещё его порадовало — используемая ткань за счёт лёгкого материала ощущалась на коже, но при этом не сковывала движения. Короче говоря, это был идеальный вариант.

Сокол померил тёмные штаны. К сожалению, на них не было карманов, как на его старых, но ему понравилось, как ненавязчиво они облегали ноги. Он сразу в них влюбился. Следующей в списке была верхняя одежда. Здесь изгаляться и выпендриваться он не стал: нашёл обычную рубаху кремового цвета и шикарную, недлинную, всего лишь чуть выше бёдер, тёмно-коричневую куртку. Первый рукав, до локтя, опоясывали два тонких ремешка, на втором был только один, и Сокол решил его подвернуть, чтобы создать асимметрию.

Для удобства он расстегнул две пуговицы на рубахе, которую перемотал на талии дополнительной светлой тканью, надел кулон с расколотым черепом — подарок от Орла, покрутился вокруг зеркала и довольно кивнул.

Щедро заплатив продавцу, за что, вероятно, его после прикончит Медея, Сокол навеселе взял курс на выход из рынка. По пути он надумал заглянуть в таверну, чтобы выпить для хорошего сна. Вариацию с утренним похмельем он рассматривать отказался, потому что зарёкся, что не будет злоупотреблять.

В любом случае ему предстояло в первую очередь убраться отсюда, а это было не так просто. Ряды с воняющими продуктами Сокол помнил отлично. Как и агрессивных людей, которые, не дай Сущий, ещё и прикончат ненароком. А Сокол, между прочим, хотел вернуться в гостиный дом живым и невредимым, чтобы похвастаться новинками перед спутниками и получить парочку комплиментов. Потому что его чувство стиля, как он считал, было на порядок выше многих личностей в этом городе, и если это не оценят по достоинству, то он очень огорчится в своей команде.