Раскрепощение

ГЛАВА 35

РЕЙФ

— И вообще, почему у тебя так хорошо получается играть в ролевые игры? — спрашивает Белль. — Ты тайком ходил в театральную школу?

Мы с ней лежим в моей постели, наши конечности переплетены, а в трусиках у нее холодный гель в форме гигиенической прокладки. Я купил парочку на Amazon несколько дней назад, просто чтобы быть готовым к тому, что она впустит меня в свое тело. Я подозревал, что ей может понадобиться лед, чтобы уменьшить отек. И также дал ей пару таблеток Нурофена.

Я улыбаюсь ей, этой великолепной блондинке медового цвета, которая доверила мне свои самые уязвимые моменты и теперь идеально лежит в моих объятиях.

— Говорит женщина, которая одинаково убедительно играет и монахиню, и шлюху.

Ее губы кривятся в усмешке.

— Да, но мне не приходилось играть главную роль в сценах. Обычно я просто лежу и позволяю тебе опустошать меня, что не так уж и сложно.

— Не зна-а-аю, — тяну я. — Ты была чертовски сексуальна сегодня. — разум рисует мне образ Белль, настолько приятный, что я знаю, он надолго останется в моей коллекции «для дрочки». Белль, стоящую передо мной на коленях, отсасывающую у меня в одном колье и туфлях «Трахни меня». Я имею в виду, какой парень может это выдержать? И она была такой же опьяняющей, когда стояла обнаженной, отчаянно нуждаясь в прикосновении вибратора, и когда она позволила мне наклонить ее и потереться лицом о ее киску на глазах у всего гребаного клуба…

Иисус. У меня снова встает, и я не собираюсь заставлять ее что-либо с этим делать. Сегодня вечером она была чемпионкой, а теперь ей нужно отдохнуть. Я провожу пальцами по невероятно нежной, тонкой коже ее спины.

Мне в голову приходит одна мысль.

— Это похоже на тот разговор, который у нас был в душе после сцены со священником. Я говорил непристойности, пытался отговорить тебя от этого, но говорил правду. Ты хочешь быть моей шлюхой и моей Мадонной. Хочешь, чтобы я относился к тебе как к ним обеим. Мне кажется, это потому, что ты и та, и другая. Тебе так же комфортно в роли проститутки, как и в роли послушницы. Ты ощущаешь себя чертовски сильной в обеих ролях.

Она смотрит на меня так, словно для нее это тоже в новинку.

— Серьезно?

Я пожимаю плечами.

— Мне так кажется. Какая роль тебе понравилась больше?

Она прикусывает губу, размышляя.

— Мне понравились обе. Но ты прав, динамика в обоих сценариях была одинаковой. Я просто обожаю, когда ты мной командуешь и делаешь со мной, что хочешь.

Я открываю рот, чтобы ответить.

— В постели, я имею в виду, — поспешно добавляет она. — Только в постели.

Я улыбаюсь. Как будто я когда-нибудь осмелюсь указывать ей, что делать за пределами спальни. Она ясно дала понять, что этого никогда не произойдет.

— А тебе? — спрашивает она.

— Как ты и ты сказала. Всегда, когда я пытаюсь тебя развратить и брать любым доступным мне способом. Монахиня, шлюха, секретарша… все они мне нравятся.

— Секретарша? — задумчиво произносит она.

— Черт возьми, да.

— Я это представляю. Но ты не ответил на мой вопрос. Почему ты так хорош в ролевых играх? И как?

Я выдыхаю. Трудно разобраться в противоречии потребностей, которые движут моей любовью разыгрывать хорошие сцены с восторженными сообщниками.

— Наверное, так же, как и у тебя, — отвечаю я. — Это добавляет запретного аспекта, и делает процесс еще более возбуждающим. Отличный способ отвлечься. И… — я останавливаю себя, прежде чем успею выстрелить себе в ногу.

Ее глаза сужаются.

— И что?

Вот и все.

— Это создает границы вокруг того, что я делаю.

— Ты имеешь в виду границу, как во время сцены со священником? — спрашивает она. — Чтобы огородить ее? Что-то вроде: что происходит в комнате, остается в комнате?

— Да, я полагаю, что так. Удаляет из реальной жизни. Если я буду кем-то другим, и другие люди в комнате тоже будут играть роль… это не должно иметь никаких последствий в реальной жизни. Это сохранит порядок вещей.

— И под последствиями ты подразумеваешь отношения, да?

Черт, эта женщина проницательна.

— Да, милая. Я имею в виду отношения. — я слегка улыбаюсь ей, но хочу, чтобы она знала, что я абсолютно серьезно отношусь к тому, что скажу дальше. — Я не заинтересован в том, чтобы женщины из клуба преследовали меня за его пределами. Именно поэтому я склонен ограничивать свою сексуальную жизнь алхимией. — моя рука движется прямо к изгибу ее поясницы. — А потом на моем пути появляется юная, невинная красотка-бомба и просит меня помочь ей с сексуальным пробуждением, и я чувствую себя более обманутым и зависимым, чем когда-либо в своей жизни, и внезапно все, о чем я могу думать, — это отношения.

Она смотрит на меня такими огромными, блестящими и ошеломленными тигриными глазами, что я не могу этого вынести. Я переворачиваю ее на спину и наклоняюсь над ней.

— Что ты на это скажешь? — шепчу я. Провожу тыльной стороной ладони по ее плоскому животу, костяшками пальцев касаясь бархатистой кожи. У меня возникает странное, внезапное желание узнать, каково будет чувствовать эту часть ее тела под моей рукой, когда она наполнится новой жизнью. Жизнью, которую я туда вложу.

Черт возьми.

Я теряю. Нить. Разговора.

Тема полового акта всегда вызывала у меня физическую тошноту, и вот я фантазирую о том, как обрюхачу двадцатидвухлетнюю девушку, которая еще пару часов назад формально была девственницей и которая совершенно определенно не соглашалась стать моей девушкой.

Пока.

Кэл и Зак устроили бы здесь настоящий праздник.

— Ты просишь меня стать твоей девушкой? — застенчиво спрашивает она.

— Да. Теперь, когда мы это сделали, нам стоит сделать всё официальным, не так ли?

Что-то мелькает на ее лице, скорее боль, чем удовольствие.

— Что? — спрашиваю я.

Она кладет теплую ладонь мне на плечо.

— Рейф. Ты был так добр ко мне, но я не питаю никаких иллюзий. Я имею в виду… У тебя же собственный секс-клуб, ради бога!

— Что это значит?

— Это значит, что я не могу ожидать, что ты откажешься от своего… стиля жизни для меня. Ты был так внимателен. Ты замечательный, но ты заскучаешь через пять минут, если станешь моногамным.

Я сердито смотрю на нее. Она так ошибается, что это почти смешно.

Ее бравада улетучивается под моим испепеляющим взглядом.

— О. Я имею в виду… ты хотел сказать, что не собираемся быть эксклюзивными? Как будто мы в «отношениях», но ты всё равно будешь… играть в клубе? — говорит она, запинаясь.

— Белль, — говорю я. — При всем уважении, заткнись на хрен. Есть одно препятствие на пути к тому, чтобы ты стала моей девушкой, и это не то, что я не могу удерживать свой член под контролем в «Алхимии». — я делаю паузу. Надеюсь, многозначительную.

— Так что же это? — спрашивает она, и меня вновь поражает, как она невинна. Как неопытна. Как же чертовски молода.

— Проблема в том, что тебе двадцать два, и я первый парень, с которым у тебя была настоящая близость. Судя по тому, что произошло в клубе, и по тому, как ты ведешь себя со мной, ясно, что у тебя впереди потрясающие сексуальные возможности, и я не хочу мешать этому.

— Я не хочу никого другого, — говорит она. Ее глаза наполняются слезами, а в голосе слышится паника. — Я просто хочу тебя, но знаю, что меня тебе будет недостаточно.

— Черт возьми, Белль. — я прижимаюсь лбом к ее. Наши губы соприкасаются. — Знаешь, что Каллум сказал мне на днях, когда посоветовал оставить тебя в покое и позволить самой распоряжаться этим временем твоей жизни? Он сказал, что ей не нужен другой папа, и эти слова преследовали меня всю неделю.

Она разражается шокированным смехом.

— Что он сказал? Боже, какой же он несносный.

— Ты не ошибаешься, но я не могу не думать, что он подметил нечто важное. Детка, я намного старше тебя, и у тебя вся жизнь впереди. — я поглаживаю живот, о котором поклялся не думать. — Что, если ты выбрала меня потому, что я полная противоположность твоему отцу, или потому, что я старше и могу ввести тебя в курс дела?

— Ты, конечно, ввел меня в курс дела, — бормочет она.

— И мне еще многое, очень многое нужно тебе показать, — говорю я по-волчьи. — Но, может быть, тебе нужно немного отдохнуть… Может быть, тебе нужен хороший парень твоего возраста…

— Боже мой, — восклицает она. Она прижимает руку к моей груди, давая мне знак убраться с ее места, что я и делаю. Она приподнимается на локте и пристально смотрит на меня. — Я не могу представить себе ничего более… банального, чем встречаться с другим Гарри. Я бы умерла от скуки. Я бы никогда не испытала оргазма. Я бы точно никогда не перегнулась через спинку дивана в секс-клубе. Я этого не хочу.

— А чего ты хочешь? — тихо спрашиваю я ее, и она поднимает руку, чтобы обхватить мой заросший щетиной подбородок. Я поворачиваюсь и целую ее ладонь.

— Я хочу тебя, — говорит она, — но каким бы невероятным ни было наше совместное времяпрепровождение, я никогда, ни за что не позволяла себе надеяться, что в конечном итоге буду с тобой.

— Господи, милая, — хрипло говорю я и притягиваю ее к себе. Жадно целую, приоткрывая языком ее сладкий ротик. Она такая восхитительная, такая пьянящая и настолько не осознает своего очарования, что это невероятно. Ее волосы падают мне на лицо, и я сжимаю их в ладонях, закрывая ими ее подбородок и уши.

Я хочу, чтобы в этот момент она не слышала ничего, кроме стука собственного сердца.

Как бы мне ни хотелось продолжать, я отпускаю её.

— У тебя есть я, — говорю я ей. — Не похоже, что у меня вообще есть выбор в этом вопросе. Я уже потерян, говорил тебе это. Я хочу тебя, и только тебя. Похоже, мы оба отлично справляемся с попытками отговорить друг друга встречаться, я прав?

Ее лицо, раскрасневшееся от эмоций (и от моих пылких поцелуев), озаряется улыбкой.

— Да.

— Но я хочу быть с тобой. И, по-моему, ты хочешь сказать, что хочешь быть со мной.

— Вообще-то, я просто использовала тебя для секса, — невозмутимо отвечает она. Я обхватываю ее рукой и переворачиваю на спину, прижимаясь ртом к ее животу и делая долгий выдох. Ее кожа приятно вибрирует и щекочет мне рот, как ничто другое.

Когда она перестает визжать и хлопать меня по руке, она снова говорит:

— У меня есть вопрос.

— Что угодно, дорогая.

— Расскажи мне о том, как делиться.

Я поднимаю взгляд от того места, где бесстыдно терся носом о ее кожу.

— Делиться?

— Ну, ты понял. — она ерзает. — Как на сессиях. Каллум и тот парень, Алекс, в тот первый раз. И мы занимались кое-чем… в игровой комнате. Скажи мне, что ты обо всем этом думаешь. О том, что мы не просто остаемся один на один.

Я снова опускаюсь на подушку рядом с ней и подхватываю ее под колено, чтобы перекинуть ее ногу через свое бедро и при этом повернуть ее лицом к себе.

— Я расскажу тебе, но потом хочу, чтобы ты тоже рассказала мне, что ты думаешь по этому поводу. Потому что это очень важно, особенно в свете нашего разговора о том, как сильно я хочу, чтобы ты стала моей девушкой.

Я наклоняюсь вперед и целую ее в нос.

— Хорошо, — говорит она.

— Это палка о двух концах, — признаю. — Не на сеансах. С «Раскрепощением» все зависит от тебя, так что все становится понятным. Я придерживаюсь того, что сказал тебе в тот день в парке. Четыре рта лучше, чем один.

Она облизывает губы.

— Должна сказать, твои математические способности были очень… точными.

— Я знаю.

— Не то чтобы у меня было четыре рта… пока.

Я закатываю глаза. Она — мастер своего дела.

— Эти занятия направлены на то, чтобы открыть тебе глаза на чистое удовольствие, а не на то, чтобы думать о морали или условностях, в какой форме это удовольствие принимает.

— А сегодня вечером? — спрашивает она. Она внимательно изучает мое лицо.

— Сегодняшний вечер был компромиссом, — говорю я, — между тем, чтобы ты чувствовала себя уютно и безопасно, и тем, чтобы снова раздвинуть границы. Пользуюсь случаем, чтобы вывести тебя за пределы твоей зоны комфорта или из-за каких-то супер-католических-ебанутых-предубеждений, которые у тебя были о том, каково это — потерять девственность.

Это заставляет ее рассмеяться.

— Большое спасибо.

— Не за что.

— Значит… тебя не беспокоит, когда другие люди смотрят или прикасаются ко мне? Или это тебя беспокоит, но ты справляешься с этим ради меня? Или это тебя сильно заводит?

— И то, и другое, — говорю я, подушечкой большого пальца касаясь пухлой, восхитительной серединки ее нижней губы. Я осторожно надавливаю и вспоминаю, как эти губы обхватывали мой член раньше. И да, я все еще возбужден. — Это и есть палка о двух концах. С одной стороны, я чертовски ненавидел, когда Алекс целовал твою киску на первом занятии или когда Кэл лапал тебя на прошлой неделе. Но наблюдать за тем, как ты разрываешься на части сильнее, чем если бы это был только я, было чертовски потрясающе.

Она хмурится.

— По-моему, ты здорово довел меня до белого каления сегодня вечером, в одиночку.

Я ухмыляюсь.

— Так и было. Но это также связано с завистью как афродизиаком. Наблюдать, как другие люди прикасаются к тебе и сходят по тебе с ума, — чертовски возбуждает. Ревность усиливает мое желание. Если быть до конца честным, то именно удовлетворение от того, что ты достаешься мне, когда все остальные готовы убить за тебя, делает меня сильнее всех на свете. На том первом занятии я чувствовал себя в стороне, но ты не должна была знать, что это был я.

— Тогда от тебя не должно было так вкусно пахнуть. — она кокетливо улыбается. — В любом случае, я кончила еще сильнее, зная, что это ты меня целуешь. Если бы тебя там не было, все было бы не так.

— Рад это слышать, — говорю я ей.

— А сегодня вечером? Тебе понравилось, когда люди смотрят?

— Я не назвал бы себя эксгибиционистом, но признаю, есть некая токсичная, альфа-часть меня, которая хочет завоевания и публичного восхищения. Сегодня вечером у меня была самая красивая женщина во всем зале. Никто другой не мог прикоснуться к тебе, и я должен был сказать им это. Я не горжусь, но именно так я себя чувствую. — я делаю паузу. — Каково тебе было, когда я притворялся, что осматриваю тебя на людях?

Она фыркает.

— Не уверена, что в этом было много притворства. Но мне понравилось. Я правда нервничала — не была уверена, — но ты выглядел таким возбужденным. Было что-то эротичное в том, чтобы быть товаром, за который ты платишь и делаешь с ним все, что тебе нравится. — она извивается. — Боже, это было так возбуждающе. Не знаю, насколько это странно, но когда ты такой хладнокровный и властный, когда ты… осматриваешь меня и относишься ко мне пренебрежительно, это так сильно заводит меня, что я хочу умереть.

Боже, она невероятна. Просто потрясающая.

— Как бы то ни было, — говорю я хрипло, — вести себя пренебрежительно или бесстрастно по отношению к тебе, черт возьми, невозможно. Но я делал это, потому что знал, что это заводит тебя, и меня не меньше, поверь. В этом вся сила.

— У тебя было много группового секса? — робко спрашивает она.

Я удивленно поджимаю губы.

— Наверное. Не знаю. Полагаю, что так.

— А сексуальные отношения с другим мужчиной?

— Нет. — я качаю головой. — Я натурал. Меня интересуют только киски.

— Но ты не возражаешь, что в комнате есть и другие парни?

— Нет. Как уже сказал, все зависит от женщины. Если несколько мужчин удовлетворяют одну девушку, то я не против, потому что она получает больше удовольствия, а я от этого выигрываю. Это горячо. Пока парни не хотят трогать мой член или чтобы я трогал их, это нормально. Но если мы все сосредоточимся на ней, и в конце концов все кончат на неё или в неё, то это здорово. Если это я и несколько женщин, я справлюсь и с этим.

Я внимательно наблюдаю за ее реакцией, потому что мне нужно многое прояснить. Она не выглядит испуганной, скорее задумчивой.

— Потому что математика хороша, если у тебя есть несколько женщин в распоряжении? — спрашивает она, и я усмехаюсь.

— Вот именно, детка. Математика очень хороша.

— Ты бы хотел, чтобы я была с другой женщиной? — спрашивает она, широко раскрыв глаза.

— Ни за что, блядь. Я хочу полностью сосредоточиться на тебе.

Она улыбается, словно довольна моим ответом. Хотя я никогда не возражал против того, чтобы женщина была у меня на лице, а другая — на члене, я, пожалуй, предпочитаю, когда несколько из нас делят одну женщину на двоих. Мне нравится играть за власть. Я получаю удовольствие, наблюдая, как она полностью сдается.

— У вас в клубе бывают ситуации, где несколько мужчин хотят одну женщину, и все они… заканчивают? — храбро продолжает она.

— Определенно. Женщинам часто это нравится. — я понижаю голос. — Помнишь, как ты возбудилась, когда я говорил, что позволю священникам поиметь тебя? Можешь себе представить, если бы они все так отчаянно нуждались в тебе, что отдавались, как могли, в то время как один удачливый ублюдок трахал бы тебя до чертиков и обратно?

Я замечаю, как остекленели ее глаза. Она возбуждена настолько, насколько я себе это представляю.

— Если хочешь, мы могли бы организовать нечто подобное для сессии «Адьес», — мягко говорю я.

— А как насчет отношений между парнем и девушкой? — спрашивает она.

— Ни одна из этих вещей не должна быть взаимоисключающей, детка, — говорю я ей. — В любом случае, «Адьес» — часть программы, так что у тебя есть свобода действий. Мне чертовски нравится наблюдать, как ты раскрываешься у меня на глазах. Я бы никогда, ни за что не лишил тебя возможности раскрыть свои самые сокровенные желания. Именно для этого мы и создали «Раскрепощение».

— То, что происходит в комнате, остается в комнате, — шепчет она.

— Верно, — говорю я с большей силой, чем чувствую. Этот обоюдоострый меч вернулся, его острие упирается прямо в мое сердце. Потому что все, что я ей говорил, было правдой. Меня чертовски убивает, когда я вижу, как другие парни приближаются к ней. Она моя, и останется моей.

В то же время идея наблюдать, как она связана и как несколько парней стараются довести её до неимоверного уровня удовольствия, кажется мне самой возбуждающей вещью.

— Может ли быть такой формат, — медленно произносит она, — когда другие мужчины могут прикасаться ко мне, а ты будешь единственным, кто на самом деле войдёт в меня? Потому что мне нравится, когда на мне много рук и ртов, и я не знаю, кто что делает, понимаешь? Я хочу полностью отдаться и быть просто разграбленной. Это одна из моих самых заветных фантазий.

— Боже, я знаю, детка, — хриплю я. Не могу поверить в эту женщину, не могу поверить в ее храбрость, открытость и аппетит. — Я бы с удовольствием посмотрел, как ты разваливаешься на части. Но я единственный, кто может трахнуть тебя.

— Хорошо. Потому что я не могу представить, как буду делать это с кем-то другим. — она удивленно качает головой. — Не могу поверить, что Джен хотела, чтобы я делала это с Алексом. Это было бы ужасно с кем-то, кроме тебя.

Мое эго сейчас размером с дом. Она понимает это. Понимает разницу между математикой эгоистичного использования рук и рта, чтобы поклониться и опустошить каждую часть её тела, и интимным проникновением моего члена внутрь неё.

Я тоже это понимаю. До этого месяца я трахал женщин налево и направо, не задумываясь ни на секунду. Я видел только их красивые тела. Страстные дырочки.

То, что я почувствовал, когда Белль впустила меня в свое тело сегодня вечером, было настолько необычным, таким трансцендентным, таким интимным, что это легко было принять за совершенно другое действие.

— А потом? — спрашивает она. — Что будет после программы?

— Я же говорил, — отвечаю я. — Я не хочу подрезать тебе крылья, не сейчас, когда ты только учишься летать. Мы сделаем это на твоих условиях. Я счастлив, что больше никогда и пальцем не трону другую женщину. У меня есть мой прекрасный хамелеон — моя шлюха и моя Мадонна. Мне больше никто не нужен. Но нам повезло, что мы оба любим кинк, даже если ты еще не изучила его до конца. Если мы хотим время от времени вместе играть с другими людьми в рамках какой-нибудь сцены, почему бы и нет? Если я хочу трахнуть свою прекрасную девушку на публике, чтобы никто другой не приближался к ней ни на шаг, почему бы и нет? И если ты хочешь остаться со мной в этой постели и никогда больше не переступать порог «Алхимии», то ты того стоишь. Я же сказал, мне не нужно ничего, кроме тебя.