Раскрепощение

ГЛАВА 7

РЕЙФ

Я сушу волосы полотенцем, когда слышу стук в дверь. Вероятно, это Каллум, мой бизнес-партнер. Он единственный человек, который может пройти через охрану внизу, не уведомив сначала меня.

— Секунду! — кричу я, натягивая футболку. Утренняя тренировка в домашнем спортзале сильно вымотала меня.

Но мне это было нужно.

На этой неделе мои мысли блуждали там, куда им не следовало соваться. Местам, где кончики моих пальцев скользят по медовым волосам и конечностям. Мой член раздвигает мягкие, как подушки, губки, смазывая их предварительной спермой, пока я больше не могу выносить дразнящего прикосновения ее мягкого рта, влажного языка, и наклоняю ее над этим гребаным массивным обеденным столом в квартире ее родителей.

Не могу представить, насколько тугой она будет.

Хотя могу.

Как бархатные блядь тиски.

Так что, да. Тренировка с Дарреном по боевым искусствам этим утром была нужнее, чем в большинство суббот. Мне позарез нужна была разрядка, и это несмотря на то, что прошлой ночью я трахнул пару женщин в клубе.

Боже, помоги мне.

Я провожу рукой по своим все еще влажным волосам и рывком открываю дверь, прежде чем застыть как вкопанный.

О, блядское дерьмо.

Это она.

Она — словно видение, окружённая солнечным светом, льющимся сквозь огромные окна вестибюля. Ее длинные волосы собраны в конский хвост, но короткие волосинки, обрамляющие ее лицо, отливают золотом, а золотистый контур вокруг ее тела придает ей почти небесный вид.

Что еще более тревожно, на ней слишком много обнаженных участков кожи. Она в штанах для йоги и чем-то, что выглядит как спортивный бюстгальтер, бледно-голубого цвета, который оттеняет гладкую загорелую кожу ее рук, груди и живота.

Ебанный ад.

В таком виде она еще более привлекательна, чем в своих красивых, дразнящих член платьях. Тренировочная одежда не оставляет воображению ничего от ее идеального тела. На лице нет макияжа, кожа светится здоровьем. Но выражение ее лица еще больше похоже на оленя, попавшего в свет фар, чем обычно.

Едва открыв дверь (признаюсь, немного более резко, чем сделал бы, если бы знал, кто мой посетитель), она делает шаг назад, обеими руками теребя что-то похожее на маленький свитер.

— Белль, — говорю я. — Привет.

— Привет. Извини, что потревожила тебя в субботу. — слова вырываются из неё на одном дыхании, и она бросает взгляд на главную лестницу здания, как будто планируя сбежать.

— Не проблема. Я только что закончил тренировку, так что…

— Я тоже. — она неловко указывает на свой чертовски сексуальный наряд. — Только что пришла с занятий по йоге.

Йога? Иисус. Теперь я представляю, как она изогнута в форме кренделя, с длинными ногами и расслабленным телом. Держу пари, она чертовски гибкая. Белль выглядит такой.

Я возвращаюсь к своим манерам.

— Проходи, не стой там.

— Нет, я… — она замолкает. — Вообще-то, я хотела тебя кое о чем попросить. Что-то вроде одолжения. Или… Может, не против ли ты прогуляться? Это довольно неловкий разговор, и я подумала, что так будет проще. Только если ты, конечно, не занят. — Ее рука возвращается к свитеру, и она снова его дергает.

Я сжимаю губы, чтобы удержаться от ухмылки. Не знаю, почему видеть ее такой нервной так приятно. Может быть, потому, что ее нынешняя неловкость делает ее еще более очаровательной. Еще более похожей на девчонку.

Кроме того, она вызвала у меня интерес. Одолжение, да?

Хмм.

— Не занят, — говорю я ей. — И мне нужен кофе. Дай-ка я обуюсь.

Мы заходим за кофе в киоск на краю Гайд-парка. За короткую прогулку сюда мы поддерживаем лёгкую беседу. Разговор о том, как прошла наша неделя, о том, как она провела вечер в Jean Georges и как ей нравится жить в нашем здании.

Всё это время я пытаюсь разгадать, о чём же она собирается меня попросить. Решаю, что должно быть это искусство. Она пришла, чтобы прокомментировать свое мимолётное замечание на ужине у родителей о том, что мне следует заглянуть к Либерману. Наверняка ей нужно несколько рекомендаций, чтобы произвести впечатление на начальство, и она хочет потихоньку меня раскрутить. Только вот, похоже, ей ужасно стыдно за то, чтобы делать что-то столь не элегантное в её глазах, как реклама своих услуг.

Вряд ли она понимает, что я скупил бы всю гребаную галерею, чтобы вызвать улыбку на ее розовых губах. И да, это делает меня настоящим монстром — мне будет приятно чувствовать, что она хотя бы немного мне обязана.

Когда мы идём через розарий, сияющий всей своей свежестью в начале лета, я решаю, что мы достаточно поговорили о пустяках, и с меня хватит попыток удержать свои мысли от того темного места в моем сознании, где я беру ее блестящий конский хвост и оборачиваю вокруг своей руки, пока толкаю Белль на колени.

Мне тридцать шесть.

Это значит, что она на четырнадцать лет моложе меня.

Если бы она была на четыре года моложе, она была бы вдвое младше меня.

Иисус.

— Ты была очень загадочной, когда я открыл дверь, — говорю ей, одаривая улыбкой, которая, надеюсь, выражает «ты можешь мне доверять», а не «я хочу трахнуть твою двадцатидвухлетнюю киску». — Выкладывай, что у тебя там? Какое одолжение и чем я могу помочь?

Она смотрит на меня с чистым ужасом.

Возможно, я недооценил хищный оттенок своей улыбки.

— Это самый неловкий поступок, который я когда-либо совершу в своей жизни, — признается она, и я не могу удержаться от улыбки, потому что она говорит как подросток.

— Сомневаюсь. — я подбадриваю ее. — Это связано с галереей?

— Галереей? О. Нет.

Ладно. Я в замешательстве поджимаю губы и жду, пока она наконец скажет, о чём речь.

Она прижимает нижнюю губу к стаканчику с кофе, и я напрягаюсь. Иисус Христос. Она такая красивая. Ее профиль в солнечном свете — само совершенство. Нежный изгиб ее хорошенького носика. Изящная россыпь веснушек.

Этот чертов рот.

— У тебя есть клуб, — бормочет она в свою чашку, и ее рот так отвлекает меня, что я почти пропускаю то, что она говорит.

— Ага, «Алхимия», — выдавливаю я. Не ожидал, что разговор пойдет об этом. Пожалуйста, она же не собирается читать мне лекцию о морали?

— Точно. — она прочищает горло. — Я хотела подробнее узнать о, э-э, программе… Раскрепощение?

Ну, я онемел от изумления.

Я останавливаюсь, в голове шум, и смотрю на нее, разинув рот.

— Раскрепощение? — переспрашиваю резче, чем намеревался. — А что с ней?

Она идёт вперед, и я делаю несколько шагов, чтобы догнать ее.

— Я подумала, что это может быть… подходящим, — бормочет она. — Для меня. Но мне нужно больше деталей.

У меня галлюцинации. Я знал, что Даррен слишком сильно ударил меня этим утром. Я ни за что не прогуливаюсь по Гайд-парку со своей слишком молодой, слишком великолепной соседкой, о которой я фантазировал, трахая свой кулак (и других женщин) на этой неделе, и вдруг она заговорила о моем секс-клубе, одной из самых инновационных программ и своём интересе к ней.

Ни за что.

Не могу сказать, скольких людей я трахнул, насколько бесцеремонно я отношусь к сексу, но мой голос, несомненно, сдавлен, когда я заставляю себя сказать что-нибудь в ответ.

— Ты хочешь сказать, что… не занималась сексом?

Я украдкой смотрю на неё, и она кивает, пряча лицо за чашкой кофе. На шее и щеках у нее выступил румянец. Стискиваю челюсти, пытаясь взять себя в руки.

— Что ж, спасибо, что доверилась мне, — спокойно произношу я.

Потому что речь не обо мне и не об извращенных реакциях моего внутреннего неандертальца на ее невинность и красоту.

Речь о ней.

Даже если эта невинность только что стала в миллион раз привлекательнее, потому что, Господи Иисусе.

Она сказала мне, что ее никогда не трахали. Люка, или Карла, или какого-нибудь ее ужасного университетского бойфренда, которого я представлял, не существует.

Она нетронута. Не подозревает о том, насколько возвышенными могут быть некоторые аспекты человеческого опыта.

И, как того требует долбаная прозорливость и небесное вмешательство, она обращается ко мне за помощью.

Кто-то там наверху явно имеет чувство юмора.

Или садистские наклонности.

— Поверь, я в полном ужасе, — говорит она. — Не могу поверить, что даже рассматриваю возможность этого разговора.

— Обещаю, что не злоупотреблю твоим доверием, — говорю я. — Может, я и изворотливый ублюдок, но «Раскрепощение», вероятно, является достижением, которым я горжусь больше всего.

Это правда. Так и есть. Мой собственный первый раз, возможно, был незапоминающимся — и очень коротким, учитывая, как быстро я кончил, — но хорошо знаю, основываясь на количестве женщин, которых опросил в своей личной и профессиональной жизни, что для девушек это обычно в лучшем случае не доставляет удовольствия и комфорта, а в худшем — травмирует.

«Раскрепощение» убирает все это и учит женщин управлять. Показывает им, какой ценностью они являются, и как освобождающе легко можно наслаждаться процессом.

Белль обхватывает себя свободной рукой за талию.

— Расскажи мне немного об этом?

— Ты читала описание на нашем сайте?

— Да, — отвечает она. — Это было… поучительно, но там на самом деле ничего не сказано, если ты понимаешь, о чем я.

Я смеюсь. Сейчас мы идем нога в ногу. Она ускорила наш темп, и я понимаю, почему ей, возможно, легче говорить откровенно так, во время быстрой прогулки, чем лицом к лицу. Размышляю, как лучше всего объяснить наш любимый проект так, чтобы она поняла. Чтобы она не убежала, сломя голову.

— Первое, что нужно понять, — начинаю я, — программа «Раскрепощение» предназначена чтобы дать силу тем, кто по каким-либо причинам не чувствует себя уверенно, чаще всего это связано с тем, что у них было мало или вообще не было сексуальных партнёров. Это может значить, что они не знают точно, что им нравится, или у них нет опыта или слов, чтобы выразить свои желания. Возможно, они и знают, что им нравится, но в жизни нет человека, которому они могут доверять это. Секс — это очень интимно, и все же для многих людей общение вокруг него является катастрофой. Понятно?

Я бросаю на неё взгляд, успевая увидеть, как она кивает.

— Мы также не хотим покровительствовать никому, кто проходит программу, — продолжаю я. — Возможно, у них не было большого опыта в реальной жизни, но это не значит, что у них нет яркой внутренней жизни сексуальных фантазий. Это примерно то же самое, как сказать, что стажёр в компании — самый глупый человек в комнате. Он может быть в данный момент самым неосведомлённым, но у него может быть больше потенциала в будущем, чем у генерального директора. Мы придерживаемся аналогичного подхода. Хотим помочь людям раскрыть свой потенциал, свои потаенные желания, а не зацикливаться на том, чего они еще не сделали на сегодняшний день.

— Имеет смысл, — шепчет она. Беглый взгляд говорит мне, что она сосредоточена на тропинке.

— Хорошо.

— Но что это… влечет за собой? Я имею в виду, кто будет заниматься с участницей, или как вы ее там называете? Это профессионалы?

Я делаю паузу, тщательно подбирая слова.

— Нет, они не профессионалы, но давние члены клуба, которые имеют большой опыт, и наша команда выбирает людей, которые будут помогать каждому участнику программы. При этом каждый из нашей команды получает автоматическое членство в клубе, и скажем так, большинство из них с энтузиазмом играют двойную роль.

Она нервно зевает и продолжает идти, а я позволяю себе плестись на шаг или два позади нее, чтобы получить неземное удовольствие от созерцания этой великолепной фигуры в обтягивающих вещах. Попка — персик. Гладкий конский хвост, который колышется при каждом шаге.

Хотел бы я знать, о чем она сейчас думает.

— Значит, я правильно понимаю, что это… как практические занятия? — спрашивает она. — Типа, занятия с реальным сексом. Не просто теория.

Наши взгляды встречаются. Она отворачивается первой.

— Это определенно не просто теория, — утверждаю я. Это, пожалуй, самое далёкое от теории, что я могу представить. Это интенсивно. Плотско. Потно. И пот — не единственная выделяемая организмом жидкость. Никак не единственная.

— Итак… люди выходят из программы, занявшись сексом.

— Да, — осторожно отвечаю я, — если это их конечная цель. У нас также есть участницы, которые уже имели проникающий секс, но хотят повысить уверенность в себе или расширить свои горизонты, не ныряя с головой в оргии, что происходит по пятницам в «Алхимии». Лучше всего думать об этом как о программе, адаптированной под тебя.

Интересно, на что бы она пошла.

Эта мысль кристализуется раньше, чем я полностью осознаю её. Возникает яркий образ Белль, свернувшейся калачиком на диване в квартире своих родителей с нашей анкетой на iPad, ее тигриные глаза расширяются от недоверия или возбуждения, пухлая нижняя губа сжимает стилус, когда она читает варианты, один грязнее другого, которые ожидают ее. Это не столько меню, сколько грязное, декадентское лакомство для неё — пиршество желаний.

Это было не то, что имели в виду Бен и Лорен, когда просили меня присмотреть за их драгоценной принцессой во время их отсутствия.

— Не мог бы ты… вкратце рассказать мне… ну, понимаешь? Основную структуру? — спрашивает она меня, и мне приходится приложить немало усилий, чтобы моя улыбка не стала волчьей.

— Могу, — говорю я ей, — но на самом деле у всех все по-разному, и я настолько привык к разговорам о сексе, что не уверен, что буду достаточно… приемлемым для тебя. Не хочу спугнуть.

Не хочу, чтобы ты сжимала в руках жемчужное ожерелье, которое папочка, вероятно, подарил тебе на шестнадцатилетие, и плакала в подушку, потому что плохой человек стал слишком откровенным и рассказал о том, как больше удовольствия ты получишь, если согласишься на повязку на глазах. На шелковые галстуки на этой нежной коже. На увеличение наставников с одного до двух. Четырёх. Шести, возможно.

Блядь. Не стоило думать о Белль с жемчужным ожерельем. Иисус. Не стоило думать о том, что она распростерта на кровати, а мужчины ласкают ее самые чувствительные места.

— О, — тихо произносит она.

— Послушай. Если тебе будет удобнее, я могу организовать встречу с моей соучредительницей, Женевьевой. Она может ответить на вопросы, которые, как я подозреваю, тебе не совсем комфортно задавать мне. И если захочешь продолжить, анкета, которую она тебе даст, очень подробная и конфиденциальная.

Я не упоминаю, что мне удастся ее прочитать. Не могу представить, сколько раз мне придется кончать самому или просить кого-то другого удовлетворить меня, пока буду читать сокровенные фантазии милой, золотой Белины, названной в честь девственницы-мученицы, черт возьми.

— Звучит заманчиво.

— Отлично. — киваю я.

Все улажено, теперь я могу вернуться домой и отдаться своим желаниям. Жаль, что клуб откроется не раньше, чем через… ох… десять часов.

— Но, у меня есть один вопрос.

Я поднимаю взгляд от кофе.

— Выкладывай.

— На сайте предлагалось… — она колеблется. — Несколько партнёров? Со мной? Это звучит — не знаю — немного напыщенно, учитывая, почему я вообще заинтересовалась программой. И немного… аморально, наверное.

Я останавливаюсь и, положив ладонь на обнаженную кожу ее руки, чтобы остановить ее, поворачиваюсь к ней лицом. Это важно.

— Ответь на один вопрос, — говорю я. — Точнее, на два.

Она прикусывает губу, но не отводит взгляд.

— Первый. Ты думаешь, что одна из причин, по которой ты так долго воздерживалась от сексуальных отношений, — чувство вины? Я знаю, что твои родители довольно религиозные.

Она кивает.

— Определенно.

— И ты думаешь, что сможешь это преодолеть, или хотя бы обойти, чтобы двигаться вперёд?

Она снова кивает.

— Думаю, да. Надеюсь на это. Я слишком много об этом думала, но… фух. Это тяжело. Я не верю, что те вещи, которые учила в школе, были правильными, но я всё равно… Трудно избавиться от всего этого стыда вокруг секса, понимаешь?

Она смотрит на меня ясными глазами, доверяя, и это поражает меня до глубины души. Я мягко киваю.

— Да. Поверь, понимаю. Я учился в Лойоле, о чем, как мне кажется, твоя мама упоминала, так что знаю, насколько мощным может быть промывание мозгов. Я пошел другим путем — стал абсолютным девиантом. — я улыбаюсь, чтобы показать ей, что вроде как шучу, хотя на самом деле это не так.

— Послушай, — продолжаю я. — Я не могу сказать тебе, что правильно, а что нет. Ты должна решить это сама. Но тот факт, что ты здесь и говоришь со мной об этом, уже показывает, что у тебя хватает смелости заявить о своей собственной сексуальности. Верно? Ты взрослая, Белль. Монахини, священники и родители больше не могут указывать тебе, что думать.

— Также я знаю, что бывшие католики — одни из самых извращенных людей. Просто наблюдение. Есть что-то во всем этом стыде и вине, которым они нас учат, во всех тех репрессиях, которые они практикуют, что заставляет нас получать удовольствие от раскрепощения больше, чем большинству других людей.

Она кивает, словно понимает, так что я продолжаю свою последнюю мысль.

— Если ты серьезно настроена на это, то у меня есть предложение. Сдавайся, или иди до конца. Если отбросить все предрассудки о романтике, морали и общественном мнении, сосредоточиться только на себе и своём теле, математика становиться довольно очевидной. Четыре рта лучше, чем один. Восемь рук лучше, чем две.

Я пожимаю плечами, когда она таращится на меня. На ее лице написано смущение, но есть и что-то еще.

— Это всего лишь элементарная арифметика. Чем больше ты открываешь свой разум для менее банальных способов максимизировать свое удовольствие, тем больше удовольствия получаешь. И под удовольствием я подразумеваю, что ты будешь терять свой гребаный рассудок в экстазе.

Понятия не имею, как я только что произнес это заявление без стояка.

Совсем без понятия…

Чего я не говорю — потому что, по-видимому, обладаю титанической сдержанностью — это то, что ей следовало бы забыть о программе и просто пойти со мной домой.

Клянусь богом, я мог бы научить её гораздо большему, чем она когда-либо могла мечтать о способностях своего тела, всего лишь с помощью своих рук, рта и члена.

Мы возвращаемся домой в относительной тишине.

Думаю, я сломал ей мозг.

Спокойно прощаюсь с ней, обещаю связать с Джен и захлопываю за собой дверь. В ту секунду, когда остаюсь один, я стягиваю футболку через голову, снимаю спортивные штаны и сжимаю свой член так сильно, как только возможно.

И пока я продолжаю яростно кончать в мягкий хлопок своей футболки, представляя, что это изящная рука Белины Скотт обхватывает мой член, а не моя собственная, я повторяю эти слова про себя.

Она девственница.

Она девственница.

Она, пиздец как благородная, нетронутая, сладкая как грех девственница.

Оставь ее в покое.

Откидываю голову назад, прижимаясь к двери. Слова в голове настолько укоренились, что приходят легко.

Прости меня, Отец, ибо я согрешил.

Я уже согрешил против этой девушки столькими способами, что даже не могу начать их перечислять.