Рейд в опасную зону. Том 2

Глава 18

Возвращаемся домой — дорога пустая, освещенная редкими фонарями, которые больше создают тени, чем свет. Я молчу, обдумывая ситуацию. Сашка, чувствует мой настрой, тоже помалкивает.

Перед внутренним взором всплывает образ боевика со шрамом., того, что был в промзоне.

Допустим, он не Хищник.

Тогда кто? Тогда он — очень приближенный к нему человек.

Приказы получает напрямую, чего не скажешь о Коршуне, этот постоянно делал попытку скинуть с себя обязательство организации встречи с их главным. Отсюда вывод — он лично незнаком с Хищником. Хотя…

Когда мы подходим к дому, меня охватывает странное чувство. Не тревога, но что-то близкое к ожиданию. Запрокинув голову, вижу еле заметный отсвет из окна кухни. Мама ждёт нас с ужином.

Поднимаемся в квартиру.

На кухне уютно, тепло, пахнет чем-то привычным — тушеными овощами, яблочным вареньем. Мы садимся за стол, едим молча. Мама время от времени что-то спрашивает у Сашки, тот отвечает оживленно, стараясь казаться веселее, чем на самом деле. Я сосредоточенно жую.

Когда ужин заканчивается, я киваю Сашке. Он понимает без слов, встает, и уходит. Мама собирает со стола, медленно, почти нарочито, но я чувствую, что она знает, что разговор неизбежен.

Мы остаемся вдвоем. Кухня мгновенно становится другой.

Просторной, но глухой.

Лишь звуки, льющейся воды из крана. Я опираюсь локтями на стол, смотрю на нее.

— Мама, зачем вы меня взяли из детдома? — спрашиваю прямо.

Она сначала не отвечает, продолжает мыть посуду, словно не слышит. Затем поднимает на меня глаза, улыбается как-то неловко.

— Так отец захотел.

— Отец? — переспрашиваю я, чуть повышая голос. — Где он?

Мама снова отводит взгляд, вытирает посуду полотенцем.

— Умер, — тихо отвечает она. — После ранения ты и этого не помнишь?

Мне не нравится, как она мнется, как уходит от прямого ответа. Я не мальчишка, и, если она думает, что можно от меня что-то скрыть, она глубоко ошибается.

— Почему меня взяли? — жестко повторяю, упираясь взглядом ей в лицо.

Она вздыхает, будто давно ждала этот разговор, но не готова к нему.

— Сергей захотел братика, — наконец выдавливает она. — Мы пришли туда, он показал на тебя.

Я вздрагиваю. Сергей. Опять Сергей?

— Ему тогда было семнадцать. Зачем ему братик в таком возрасте? — спрашиваю я, уже чувствуя, что-то не сходится.

Мама пожимает плечами, ее руки нервно теребят край передника.

— Вот захотел и все.

— Где он? — снова спрашиваю я, уже не сдерживая раздражения.

Она мотает головой.

— Не знаю.

Я смотрю на нее, пытаясь разобрать в ней. Ее лицо становится серым, каким-то усталым. И в этот момент я понимаю, что Сергей не вернется домой, пока я здесь.

Молчание затягивается. Она снова начинает что-то перекладывать, избегая моего взгляда. А я, сидя за столом, понимаю, что мы оба что-то ждем.

Я понимаю, бесполезно трясти её, повышать голос, требовать, она ничего не скажет.

Не скажет правды.

Я иду в комнату, чувствуя тяжесть мыслей. Всё кажется искусственным, и мать, и брат Сергей. Они притворяются, играют какую-то странную роль, а я— всего лишь часть этой постановки.

Как получилось, что меня, почти взрослого парня, взяли сюда, ничего не объяснив?

И главное — зачем?

Мне ведь было 14 лет, зачем я сам согласился?

Просто сплошной бред.

Обстановка в доме напряжённая, Сашка куда –то ушёл. Зато неожиданно вернулся Сергей.

Это уже интересно.

Его лицо сосредоточено, слишком спокойное, как будто он что-то задумал. Наверняка ему приказали следить за мной.

Ну что ж, пусть попробует, я не скрываюсь.

— Пойдём на улицу, — говорю, прищурившись. — Побеседуем.

Он смотрит на меня исподлобья, но молча кивает. Спускаемся вниз, на двор. Сырой воздух бьёт в лицо. Я веду его подальше от дома, туда, где нас никто не услышит. Останавливаюсь у забора.

— Почему я в 14 лет оказался у вас в доме? Мы не родные, поэтому сегодня ты легко сдал меня врагам, — начинаю я жёстко, не давая ему времени на размышления. — Зачем вы меня взяли из детского дома? Какой был в этом смысл?

Сергей отводит взгляд. Его молчание бесит меня сильнее, чем любые слова. Наконец он буркает.

— Так надо было.

— Кому надо? — делаю шаг вперёд. — Ты врёшь, Сергей. Ты всегда врёшь. Отвечай!

Он пятится, не желая встречаться со мной взглядом. Это доводит меня до кипения. Я хватаю его за ворот рубашки и толкаю к забору.

— Говори, зачем⁈ — рычу я.

Он пытается вывернуться, но я держу крепко. Сергей резким движением пытается ударить меня в живот, но я ловлю его руку. Использую захват и провожу болевой приём — выламываю его кисть назад. Он скалится от боли.

— Хочешь по-хорошему или по-плохому? — шиплю я.

Он молчит. Я разворачиваю его корпус, провожу подножку и отправляю его на землю. Встаю над ним, держу руку скрученной. Сергей морщится, его лицо искажено гримасой боли, но он молчит, упрямо молчит,

— Последний раз спрашиваю. Почему меня усыновили? — добавляю давление на его руку. — И не надо врать, Сергей. Я всё равно узнаю.

Наконец он не выдерживает боли.

— Когда мне было семнадцать, — сквозь зубы начинает он, — сцепились мы на улице с пацанами… Ну, драка, как обычно. Тогда впервые появился Коршун. Но он был другой…

Я ослабляю хватку, но продолжаю внимательно слушать.

— Что значит другой?

— Ну, когда он появился сейчас я не узнал его. Прошло, конечно, почти десять лет, точнее девять. Но внешность у него сильно изменилась. Как будто другой человек.

— Что ты мне зубы заговариваешь? — снова давлю, выворачиваю руку.

— Хорошо, не веришь, не надо. Но тогда тот человек — Олег Коршунов велел это сделать, — продолжает Сергей, наконец сдавшись.

— Что сделать?

— Уговорить родителей, усыновить тебя. Вот это и сделали.

Слова Сергея приводят меня в ярость. Я выпускаю его руку, отступаю на шаг. Земля уходит из-под ног.

— Коршун… — повторяю я. — Ты хочешь сказать, что этот… этот человек знал обо мне еще тогда? Знал, что я появлюсь?

Сергей садится на землю, потирая запястье. В его глазах больше страха, чем злобы.

— Что значит, — ты появишься? — непонимающе смотрит на меня. — Ты тогда уже был, находился в детском доме.

Что за…? То был мой предшественник, а Хищник тогда уже знал, что произойдет рокировка, спустя 9 лет, и я займу место Беркутова…

Мать твою!

Выходит, здесь целый клан попаданцев.

Я, Хищник, кто ещё?

— Глеб, он точно знал, что ты в детском доме, и, что у тебя нет родителей. Он сказал, что так нужно.

Картина начинает складываться в пазл.

Выходит, Хищник уже тогда знал, что на место настоящего Глеба Беркутова приду я. Они ждали моего перемещения. Ждали меня самого, но не как человека, а как фигуру в своей игре.

В голове пульсирует одна мысль — Хищник.

Это хозяин, который дёргает за ниточки всех вокруг. Он использует людей, заставляет их работать на себя. И я— всего лишь очередная марионетка, которую он мечтает прибрать в свои руки.

Опускаю взгляд на Сергея. Он выглядит жалким, избитым. Но внутри меня больше нет злости к нему.

Только холодная решимость.

Мне нужно понять, что за игру затеял этот Хищник, и главное — как мне разорвать эти чёртовы нити, которыми он меня сковывает.

На улице уже давно стемнело. Тёплый ветер шевелит растрёпанные листья у подножия фонаря. Мне он почти не нужен — я и так стою в тени, прислонившись к бетонной стене. В голове крутятся обрывки сегодняшнего дня. Подступает неясная тревога, мешая сосредоточиться. Всё будто кричит: «Уезжай отсюда, Глеб!»

Встряхиваю головой, словно сбрасывая с себя морок.

Из-за угла дома появляется Сашка Колесников.

Важный такой, идет как победитель. Серёга, увидев Колесникова быстро ретируется.

Сашку невозможно не заметить — широченная улыбка на лице, самодовольная походка. Он явно на вершине мира. И под руку с ним — девушка. Не знакомая мне, но выглядит она, как персонаж с яркой обложки модного журнала — слишком нарядно для нашего района.

На первый взгляд ей лет двадцать. Высокие белые босоножки на платформе делают её ещё выше. Короткий сарафан ярко-красного цвета подчёркивает длинные ноги и смуглую кожу. В ушах — огромные серьги-кольца, которые сверкают в свете проезжающей машины.

На запястьях позвякивают пластиковые браслеты, а в руках — маленькая лакированная сумочка. Волосы у неё кудрявые, цвета спелого каштана, обрамляют лицо с броским макияжем. Глаза подчёркнуты густой чёрной подводкой, а на губах — красная помада.

Где это Сашка нашел такую?

А девушка бросает на меня взгляд и улыбается, будто знает меня всю жизнь.

— Глеб, привет! — её голос звонкий, уверенный, как будто она давно ждала этого момента.

Я хмуро смотрю на неё, не скрывая недоумения.

— Мы знакомы? — спрашиваю сухо, всё ещё пытаясь вспомнить, где мог её видеть.

— Как же! — говорит она с обиженной ноткой. — Я твоя соседка, с третьего этажа.

Соседка? Возможно. Но улыбка её начинает раздражать.

— Рад, знакомству, — говорю, не скрывая холодка в голосе. — Но мне сейчас не до этого.

Она сжимает обиженно губы, бросает быстрый взгляд на Сашку, и молча разворачивается. На каблуках стучит по асфальту и скрывается в подъезде.

— Оля, — говорит Сашка, едва сдерживая довольный смешок. — Нормальная девчонка. Мы с ней вечерок шикарно провели дома у её подруги, ну и… покувыркались, понятное дело, в кровати. Огонь девчонка, Глеб!

Машинально киваю, но в голове крутится только одно: «Пора валить отсюда!».

Внутри все переворачивается от нехорошего предчувствия, которое я не могу объяснить.

— Собираем вещи! — бросаю резко я, не оставляя места для возражений. — Едем на вокзал.

Сашка останавливается, словно его вдруг обдало холодным душем.

— Ты издеваешься? — его голос полон возмущения. — Завтра повторить договорились с Олей! Ты, как всегда, всё портишь, Глеб!

Не слушаю его, уже принимая решение.

— Хоть на вокзале заночуем, но здесь мы больше не остаёмся. Билеты будут — отлично, нет — переживём.

Колесников демонстративно вздыхает, потирает лицо руками и что-то бурчит себе под нос, но всё равно идёт собирать вещи.

Я укладываю свои скудные вещи в рюкзак, Сашка нервно швыряет в свой рюкзак что-то из шкафа, ворчит на меня.

— Ты, Глеб, даёшь! Всё нормально же было, вечно на ровном месте начинаешь…

Не отвечаю. У меня слишком ясное ощущение — надо уезжать, пока не стало поздно.

Мы покидаем квартиру молча. Ни прощаний, ни лишних слов. Захлопываю дверь, будто ставлю точку.

За спиной глухой звук шагов Сашки, который всё ещё недоволен, но идёт. На улице ветер становится прохладнее. Я смотрю на небо, где редкие звёзды пробиваются сквозь городской смог.

Мы садимся на трамвай, и я прилипаю к окну. Через несколько остановок, вижу междугородний переговорный пункт. Трамвай останавливается. Хватаю свой рюкзак.

— Сашка, быстро на выход!

— Мы еще не доехали до вокзала.

Я выскакиваю из трамвая, недовольный Сашка за мной.

— Срочный звонок нужно сделать! — бросаю через плечо.

Переговорный пункт, на который мы заехали по пути на вокзал, располагается в старом здании, из тех, что украшены облупившейся лепниной на фасаде и массивными деревянными дверями, пропитавшимися запахом времени. Внутри пахнет пылью, табаком и слабым ароматом дешевых духов.

Небольшой зал ожидания заполнен стульями с потертыми сиденьями, а на стенах висят объявления, призывающие соблюдать тишину и экономить электроэнергию.

За массивной стойкой на возвышении сидит телефонистка. Молодая девушка, лет двадцати двух, с аккуратно уложенными волосами, которые сверкают медным оттенком под тусклым светом лампы. На ней строгий серый жакет и юбка чуть ниже колена, как будто она только что вернулась с комсомольского собрания.

Губы ярко накрашены красной помадой, придавая её образу почти карикатурную строгость, но глаза — большие, карие и чуть лукавые — выдают весёлый нрав.

Сашка, конечно, не может пройти мимо. Пока я занимаюсь оформлением вызова, он подскакивает к стойке и, улыбаясь во все свои тридцать два зуба, начинает острить.

— Девушка, а вы случайно не в Москву собрались? А то уж больно глазу приятная! Вместе бы поехали, — подмигивает он.

Телефонистка, будто привыкшая к таким атакам, поднимает на него взгляд с лёгким прищуром.

— Нет, не собралась. Мне и тут хорошо. И судя по вам, вы тоже не там служите. — Её голос звучит весело, но с долей иронии, от чего Сашка ещё больше заводится.

— Слушайте, а может, я тут задержусь? Помогу вам тишину соблюдать, если что, — продолжает он, склонившись к стойке, заговорщически.

— А вы попробуйте сначала очередь соблюдать, а там посмотрим, — парирует телефонистка, не отрываясь от своих телефонов.

Аппарат у нее зазвонил в этот момент, она поднимает трубку телефона и произносит уже официальным тоном.

— Абонент Беркутов, по вашему запросу на линии — Москва. Кабинка номер три.

Я направляюсь в кабинку. Внутри тесно, пахнет затхлостью и прогретым деревом. Стекло на двери мутное, за ним мелькают ожидающие фигуры. Я поднимаю трубку.

— Алло! Добрый вечер. Я капитан Беркутов. Свяжите меня с генералом Потаповым…

На другом конце линии раздаётся хрипловатый голос дежурного.

— Добрый вечер, товарищ капитан. Генерала Потапова сейчас нет, и его адъютант тоже уже уехал. Позвоните утром.

— Слушайте, это срочно! — возражаю я. — Сообщите, пожалуйста, генералу или его адъютанту, что я отказываюсь от поступившего мне предложения.

На том конце трубки виснет тишина.

— Алло! Алло! — зову я в трубку.

Открываю дверцу кабинки и кричу телефонистке.

— Девушка, связь прервалась! Сделайте что –нибудь.

— Связь установлена! — отвечает девушка. И в тот же момент, раздается в трубке.

— От какого такого предложения? — голос дежурного становится подозрительным.

— От перевода, — отрезаю. — Я больше ничего не скажу. Главное, чтобы передали. Генерал поймет.

Дежурный замялся, и в трубке снова становится тихо. Потом раздаётся голос, уже с долей раздражения.

— Вы понимаете, что вечером никто тут ничего не передаёт? Звоните утром, вот тогда…

— Вы обязаны передать! — повышаю я голос, понимая, что время поджимает. — Я не могу ждать до утра, это очень важно. Просто передайте, что я отказался. Пусть знает.

— Ну, ладно… — наконец тянет дежурный с тяжёлым вздохом. — Но учтите, если что не так…

На этом разговор прерывается. Я опускаю трубку на рычаг и выхожу из кабинки.

Сашка уже весело о чём-то болтает с телефонисткой, которая, кажется, сменила ироничный тон на более мягкий, хоть и продолжала поглядывать на него с некоторой настороженностью.

Я киваю Колесникову, и с чувством тревоги и лёгкого раздражения направляюсь к выходу, так и не понимая, выполнит дежурный своё обещание, не забудет о моём сообщении до утра. Или как?

— Ты чего такой мрачный? — интересуется Сашка, едва мы с ним снова садимся в трамвай.

— Видишь, Сашка, дома мало, кто ждет нас с тобой. Разве только тебя ждет сын. А меня точно никто не ждет.

— Может жениться пора?

— Вот закончится война в Афгане, выведут наши оттуда войска, тогда и женимся.

— Ну, ты, Беркут, даешь! Неизвестно, когда это будет. Надо ковать железо, пока горячо, — кидает он прощальный взгляд в окно на здание переговорного пункта, который уже остается позади.

Не могу Сашке сказать правду, хоть и слышал он, что ищу я Хищника, только не понял, зачем я это делаю. Думает, Хищник мой враг.

Но не знает, что Хищник — больше, чем враг.

Я никогда не подчинюсь ему. А это значит, что жить останется только один из нас.

И пока я не решу этот вопрос, все остальное не имеют смысла.

На поезд до Москвы билеты мы, как водится, взяли в последний момент. Сашка, как всегда, засыпал кассиршу комплиментами, утверждая, что у неё улыбка, способная растопить льды Арктики. В итоге нам достались два верхних места в плацкартном вагоне, что уже можно считать победой.

Когда мы подошли к вагону, нас встретила проводница Валя — женщина крепкая, с властным взглядом, но с неожиданно мягким голосом. Она сразу принялась рассказывать, что в их вагоне и розетки работают, и кипяток всегда есть для чая, и свежее постельное бельё.

— А музыка в купе включена? — как всегда, не удержался Колесников.

Валя только фыркнула, но видно было, что её забавляет его трёп.

Первые часы пути проходят в обычной суете — люди раскладывались, спорили, кто чью полку занял, а мы со Сашкой, устроившись на своих местах, уже успели заварить чай в граненных стаканах в знаменитых фирменных подстаканниках.

В соседи нам достались семейная пара с двухлетним мальчиком — Мишкой, который тут же вывалил на общий столик целую горсть игрушек, и пожилой дядька в кожаной кепке, угрюмо разгадывающий кроссворд.

Сашка быстро завязывает разговор с проводницей, которая ходит между рядами, проверяет билеты.

— Валечка, а вы случайно не парашютистка?

— Почему? — насторожилась она.

— Ну, вы явно свалились с небес в этот вагон, чтобы спасти нас от скуки.

Валя рассмеялась, отмахнулась, но видно, что ей приятно.

Ночь проходит спокойно. Под мирный стук колес мы вырубаемся и спим.

На второй день пути поезд словно оживает — соседи начинают общаться, кто-то вытаскивает бутерброды, кто-то раскладывает карты. Сашка устраивает целый концерт, подражая голосом диктору радио, а Мишка бросает свои игрушки и слушает с открытым ртом.

Ближе к вечеру из вагона-ресторана доносятся громкие нетрезвые голоса. Через минуту Валя, запыхавшись, уже стоит у нашей полки.

— Ребята, вы ведь военные, помогите! Какие-то дебоширы совсем распоясались.

Мы с Сашкой переглядываемся.

Раздаётся истошный женский крик…