Рейд в опасную зону. Том 2

Глава 7

В 1984 году правительство Афганистана снова просит Политбюро ЦК КПСС провести войсковую операцию в Панджшерском ущелье, чтобы окончательно уничтожить находящиеся там формирования моджахедов.

Советское командование узнает, что отряды душманов нарушили перемирие, и начали нападать на транспортные колонны, на дороге Кабул-Хайратон.

Весной в соответствии с планом операции Советские войска провели отвлекающий манёвр. А затем произвели высадку тактического воздушного десанта на различных участках Панджшерского ущелья. Ввели в западную оконечность ущелья главную ударную тактическую группировку на бронетехнике. И произвели блокировку восточного выхода из ущелья.

Цели Панджшерской операции — блокировка спецназом и десантно- штурмовыми подразделениям восточной оконечности ущелья. Остановка движения караванов из Пакистана с оружием и боеприпасами. И разгром отрядов моджахедов, как в центральной части ущелья, так и в части реки Панджшер и отступивших в долину Андараб.

Мы с Колесниковым отстреливаемся. К нам присоединяется Гусев.

— Ты как? — хрипло бросаю я.

— Немного оглушило, вырубился. Но как видишь, уже в строю.

Разбираться нет времени.

К нам прорвалась поддержка. Очень вовремя.

Первый шквал огня обрушивается на моджахедов, заставляя их прижаться к земле.

Бой продолжается, перевес на нашей стороне.

Противник дрогнул. И начал отступать. Выдыхаю, но момент передышки длится недолго.

Тишина, сгустившаяся в ущелье, как натянутая струна, рвётся в одно мгновение. Мы засекаем третий караван почти у самой тропы. Их охрана идёт впереди, растянувшись цепью, а за ними медленно двигаются нагруженные ослы.

— Караван! — шепчу в радиостанцию.

Ответ короткий.

— Приступить к блокировке.

Я поднимаю кулак, сигналя группе. Колесников, Гусев и остальные занимают позиции. Сигнал — резкий всплеск гранаты РГД-5, от которого скалы вздрагивают, а птицы срываются в небо.

В бой.

Мы зажимаем моджахедов с двух сторон, стреляя короткими очередями. Гусев первым уничтожает переднего стрелка.

— Один есть, — рычит он, перезаряжая.

Но ответный огонь накрывает нас внезапно. Пули свистят над головой, одна бьёт в камень рядом с моим лицом. Осколки впиваются в плечо, но я не чувствую боли — только горячую струйку крови.

— Ложись! — кричу Колесникову, который слишком высунулся из укрытия.

Моджахеды не собираются сдаваться. Они стреляют хаотично, но густо, прикрывая своих, которые пытаются развернуть караван.

— Не дать уйти! — ору в рацию, чувствуя, как голос срывается.

Колесников бросает гранату. Взрыв — и крики из пыльного облака.

— Отлично! — кричит Гусев, переходя ближе.

Я следую за ним, передвигаясь перебежками. Караван уже не так уверен в своих действиях — видно, что они теряют бойцов, но всё равно пытаются пробиться через узкий проход.

Один из моджахедов поднимает РПГ и выпускает выстрел. Снаряд врезается в скалу, осыпая нас градом камней.

— Дьявол! — кричит Колесников, прикрывая голову.

Но я успеваю заметить стрелка и очередью кладу его на землю.

Мы с Гусевым почти пробираемся к основной части каравана, когда замечаю, что у них есть ещё одно серьёзное оружие — старый пулемёт ДШК. Один из моджахедов устанавливает его на треногу.

— Пулемёт! — кричу, падая за камень.

— Где? — Гусев хватает рацию.

— Слева! У той скалы!

Ответная стрельба глушит мои слова. Пулемёт оживает, выбрасывая длинные очереди. Пули рикошетят от камней, заставляя нас залечь.

— Гранату туда! — ору Колесникову.

Он кивает, вытаскивает гранату, бросает. Взрыв глушит на несколько секунд, но пулемёт замолкает.

Несмотря на потери, моджахеды продолжают двигаться. Несколько ослов уже уводят за скалу, где их прикрывают стрелки.

— Они ускользают! — кричит Гусев.

— Всем — вперёд! — отдаю приказ и бегу,

В упор стреляем по охране, но часть каравана всё же проходит.

Моджахеды засели между скалами и отстреливаются с ожесточением. Пули свистят над головой, а воздух наполняется звуками автоматных очередей и гулом разрывов гранат. Кажется, они бьются не на жизнь, а насмерть, понимая, что у них нет пути назад.

Колесников лежит за валуном и стреляет короткими очередями.

— Да сколько их тут! — орёт он, пытаясь перекричать грохот.

— Всем укрыться! — командую, перекатываясь за ближайший камень.

Один из моджахедов появляется сверху, будто сливаясь с камнями. Я успеваю выстрелить, и он падает вниз, срываясь с уступа.

— Гусев, прикрой правый фланг! — кричу.

Гусев кивает, отползает и ведёт огонь, сдерживая их попытки обойти нас. Вдруг слышу в рации голос Грачева.

— Беркут, внимание! Противник пытается вырваться через восточный выход. Блокировать любой ценой!

Смотрю на Колесникова и Гусева.

— Уходим на восток. Держитесь ближе!

Мы двигаемся по ущелью, быстро и осторожно. Каждый шаг даётся тяжело — пыль, камни, которые катятся под ногами, и постоянное ощущение, что за каждым углом нас поджидают.

Выходим к восточному выходу. Скалы здесь крутые, как стены крепости, и кажется, что они сдавливают нас со всех сторон.

— Видишь? — шепчет Колесников, указывая на отступающих душманов.

На горизонте мелькают фигуры — моджахеды. Они торопятся, но всё равно заметили нас.

— Приготовиться! — командую.

Первый выстрел звучит, как сигнал. Моджахеды тут же разворачиваются, чтобы прикрыть отступление своих.

Начинается бой.

Они стреляют из всех возможных укрытий — из-за скал, валунов, из каких-то ниш в склонах. Мы отвечаем, как можем.

— Гусев, гранату! — кричу.

Он кидает, и разрыв обрушивает мелкие камни вниз, засыпая ближайших противников.

— Они идут с левого фланга! — орёт Колесников.

Разворачиваюсь и начинаю стрелять, чтобы отрезать моджахедов. Те, кто остался, отступают, стараясь уйти через узкий проход.

Рация оживает снова.

— Беркут, держите восточный выход. Подкрепление задерживается, времени у вас нет.

— Принято, — отвечаю, уже не думая о последствиях.

Они давят на нас, пытаясь прорваться. Вижу, как один из них, вооружённый трофейным РПГ, пытается выцепить нашу позицию.

РПГ −16 разработали специально для воздушно-десантных войск. У него был короткий теплоизоляционный кожух, который ставился на плече гранатометчика, во время работы.

У гранатомета были сошки, которые применяли для стрельбы в положении лежа, повышая точность попадания в цель. Гранатомет был разборным.

Стандартный расчет состоял из двух бойцов, но вести огонь можно было и одному.

Стрелял он гранатами ПГ −16, они пробивали до 300 мм брони, и были калиберные -помешались в ствол гранатомета. За счет этого обладали лучшей точностью и дальностью полета.

В конце 60-х начало 70-х годах, когда разрабатывался этот гранатомет, не было танков, которые бы он не пробивал.

Стреляли из него с дистанции 500 метров, это расстояние прямого выстрела по цели высотой в 2 метра, а натовские танки были высотой 3 метра, в таком случае и дистанция увеличивалась.

Оружие получилось у наших разработчиков отличным, но стало устаревать, потому что 300 мм, придел пробиваемости так и остался без изменений. На его место пришел РПГ-7 десантный.

В Афганистане десантники отличились благодаря РПГ-16, с помощью которого можно было успешно поражать с больших дистанций огневые точки противника.

Моджахеды боялись РПГ-16, в первое время они даже не понимали, из какого оружия уничтожаются их точки.

А в последствии несколько гранатометов попали в руки к моджахедам. И затем образцы для изучения были отправили в США.

— Убери его! — ору Гусеву.

Выстрел — и гранатомётчик валится назад, но его товарищи продолжают стрелять.

Патроны заканчиваются. Колесников уже таскает обоймы из своего рюкзака.

— Беркут, их слишком много! — кричит он.

— Держим, сколько можем! — отвечаю, понимая, что отступать нельзя.

Они бросаются на нас волнами, но каждая волна становится слабее. Мы не даём им шанса прорваться, за каждую минуту платя потом и кровью.

Вижу, как они начинают отходить. Один кричит что-то на своём языке, махая рукой, и остатки группы начинают медленно исчезать за скалами.

— Они отступают! — кричит Гусев, облегчённо вздыхая.

Но расслабляться нельзя.

— Занимаем оборону! — командую. — Это может быть отвлекающий манёвр.

Мы укрепляемся, выставляем пулемёт, готовимся к новой атаке. Тишина вокруг кажется зловещей.

Рация оживает.

— Беркут, готовьтесь. Новая информация — противник отступает. Нужно их догнать и разгромить.

Я сжимаю кулак, ощущая, как напряжение охватывает всё тело.

— Сколько времени у нас?

Ответ короткий.

— Времени нет. Вперёд!

Вижу, как Колесников оборачивается ко мне, в глазах — смесь усталости и решимости.

— Ну что, командир, второй раунд?

Я только киваю. В голове уже нет лишних мыслей — только ожидание боя.

Восточный выход из ущелья оказался куда более сложным местом, чем я ожидал. Узкий, словно горло бутылки, он открывался в относительно ровную местность, поросшую редкими кустами и камнями. Именно здесь моджахеды решили сделать свой последний рывок прорываться, чтобы уйти.

Мы с группой занимаем позицию у выхода, практически в тылу врага, они идут прямо на нас. Им нечего терять.

И приказ у них один — отступать.

Колесников разместил пулемёт в укрытии между двумя крупными валунами, Гусев взял точку чуть выше, прикрывая фланг. Я контролирую середину, перезаряжая автомат.

— Беркут, ты уверен, что они сюда пойдут? — спрашивает Колесников, оглядываясь через плечо.

— Уверен, — отвечаю я, глядя в сторону ущелья. — У них нет другого пути.

Через минуту тишину разрывает резкий звук выстрела, а затем улюлюканье, такое знакомое и ненавистное. Первые фигуры появляются на фоне скал — быстрые, ловкие, будто тени.

— Контакт! — крикнул Гусев.

Колесников открывает огонь из пулемёта, срезая первую группу. Пули выбивают искры из камней, поднимая клубы пыли, а внизу начинается хаос. Моджахеды не бегут вслепую, они продвигаются малыми группами, используя каждую трещину, каждое укрытие.

— Ложись! — кричу я, когда над головой просвистела пуля.

Гусев бросает гранату, и разрыв на мгновение очищает пространство перед нами. Но, как только пыль оседает, появляются новые противники.

— Они нас давят! — кричит Колесников.

— Держим позицию! — командую я.

Противник пытается обойти нас с флангов. Одна из групп прорвалась левее. Я, перекатившись, открываю огонь, сбив двух, но трое других исчезают за камнями.

— Их слишком много! — кричит Гусев, отбиваясь от новой волны.

Несмотря на наш плотный огонь, небольшие группы начинают просачиваться через выход. Они двигаются так быстро и умело, что мы просто не успеваем всех остановить.

— Они уходят! — Колесников показывает на несколько фигур, уже бегущих вдоль хребта.

— За ними! — командую я, не раздумывая.

Мы двигаемся вслед за ними, оставив минимум прикрытия на позиции. Рельеф сложный — склоны, россыпь камней, а главное, страх, что в любой момент нас могут встретить с тыла.

Я вижу их силуэты — тёмные точки, мелькающие между скалами. Мы бежим, игнорируя тяжёлое дыхание, вытирая пот с лиц.

— Давай быстрее, Колесо, обгонят! — кричит Гусев, сам стараясь не отставать от меня.

Но моджахеды быстрее. Они знают местность, как свои пять пальцев. Через пять минут мы оказываемся у холма, с которого открывался вид на равнину.

И там мы теряем их…

— Чёрт! — Колесников пинает камень, тяжело дыша.

— Они ушли! — мрачно говорит Гусев.

Молчу, гляжу вдаль. Пыль поднялась там, где только что бежали противники, но теперь там -пусто…

Радиостанция оживает после долгого молчания. Голос оперативного штаба звучит сухо и чётко, будто передают сводку погоды.

— Всем группам. Операция на данном участке завершена. Приступить к эвакуации. Возвращайтесь на исходные точки.

В голове что-то щёлкает — напряжение, как пружина, начинает медленно отпускать. Мы сделали своё дело. Или то, что смогли. Но я не обманываю себя — некоторые из тех, кого мы не остановили, вернутся сюда с новыми караванами.

— Слышали? Сворачиваемся, — говорю я и оглядывая ребят.

Нужно выполнять приказ, но на душе погано.

Я медлю, хмуро сверлю взглядом своих товарищей по оружию.

Слышу, как по рации снова доносится приказ от штаба.

— Прекратить преследование! Основной состав уничтожен…

Я тяжело дышу, облокотившись на камень. Бой закончен. Пыль оседает, и в воздухе чувствуется запах пороха.

— Ну что? — спрашивает Колесников, устало присаживаясь рядом.

— Полдела сделали, — жёстко отвечаю.

Гусев смотрит на нас, вытирая лицо от пота.

— Главное — выжили.

Я киваю, но внутри всё кипит.

Ушедшие группы всё ещё стоят перед глазами. Их оружие ещё обернётся против нас. И очень скоро.

Я знаю, что сделал всё, что мог.

Но не могу избавиться от ощущения, что этого недостаточно. Пыль ещё не осела, а в голове уже крутится — сколько из тех, кто сегодня ушёл, мы встретим завтра в другом ущелье?

Скидываю с себя оцепенение.

— Всё, назад! — командую я.

Колесников первым отзывается.

— Ну, наконец-то. Я уж думал, мы здесь навсегда.

— Не обольщайся, — бросает Гусев, поправляя ремень автомата. — Завтра пошлют в новое ущелье.

Мы двигаемся к точке сбора. Ноги тяжёлые, будто свинцом налиты. Пыль липнет к коже, рубаха мокрая от пота, а патронов в подсумках почти не осталось.

На тропе тишина. Только камни шуршат под ботинками. Все молчат. Каждому есть о чём подумать, но говорить сейчас не хочется. Это молчание — как ритуал после боя, когда понимаешь, что, жив, но до конца не веришь в это.

Основная задача выполнена, но тяжело осознавать, что некоторые из душманов всё-таки прорвались.

Не всех удалось остановить.

Когда подошли к точке эвакуации Грачев уже был на связи.

— Беркут, что у вас?

— Несколько групп прорвались, товарищ полковник. Попытались преследовать, но потеряли их на равнине.

— Понял, — голос Грачева был строгим. — Приказ —возвращаться.

Я киваю, хотя он этого не видит, и снова смотрю на своих бойцов. Уставшие, но решительные.

— Ладно, — говорю я. — Когда они вернутся, мы будем готовы.

— Командир, в следующий раз мы их не упустим, — отзывается Сашка Колесников.

Я киваю.

Мы добираемся до площадки — небольшой прогалины, где вертолёт сможет сесть. Уже слышно характерное «вжик-вжик» лопастей. Вертушка идёт низко, дымя в предзакатном небе.

— Прилетели, — кивает Колесников, щурясь на солнце.

Ми-8 садится тяжело, поднимая клубы пыли. Пилот, выглядывая из кабины, махает рукой.

— Быстрее, парни!

Мы грузимся, скидываем оружие в кучу у борта. Двигатель гудит, запах масла и горелого керосина пробивает ноздри.

Как только мы отрываемся от земли, напряжение слегка отпускает. Гусев первым нарушает молчание.

— Ну и жарища тут. Я думал, сдохну там, у выхода.

— Мы все думали, — соглашается Колесников, отпивая из фляги воду и передавая мне.

— Беркут, ты как? — спрашивает он, глядя на меня.

Я молчу. Не потому что мне нечего сказать, а потому что пока не готов. Перед глазами всё ещё мелькают те, кто ушёл в равнину.

— Они вернутся, — говорю наконец.

— Кто? — спрашивает Гусев.

— Те, кого мы не остановили, — отвечаю, уставившись на удаляющиеся горы.

Наступает тишина. Колесников хмыкает.

— Ну и пусть. Ещё встретим.

На базе нас встречают молчаливыми кивками. Те, кто остаётся, всегда встречают возвращающихся одинаково — смесью зависти и облегчения. Знают, что следующий раз может быть их.

Мы чистим оружие, проверяем боекомплект. Технарь ворчит, что мы убили ещё один пулемёт, но принимает его без слов.

В казарме тишина. Мы все сидим на местах, даже не разуваясь.

Я сижу на койке в солдатской казарме, глядя в потолок. Мы вернулись. Я жив. Но почему-то внутри всё сжато в комок.

Ушедшие моджахеды снова и снова всплывают в памяти.

Прорывы — это всегда маленькие поражения.

Колесников усаживается рядом, хлопает по плечу.

— Ты слишком много думаешь, Беркут. Пойдём выпьем чаю в столовке, а?

Я киваю, поднимаюсь. Встаю, хотя ноги налиты свинцом.

Завтра будет новый день. Возможно, новое ущелье.

В голове снова звучит голос Грачева.

— Мы здесь, чтобы делать свою работу. И точка.

Работа сделана. Хотя бы на сегодня.

А должно быть не так. Работа должна быть сделана основательно.

Где-то мы накосячили. Где?