Рейд в опасную зону. Том 2

Глава 4

Дверь в кабинет открывается резко.

В проёме появляется знакомая фигура — высокий, подтянутый, с немного хитрым прищуром в глазах. Шохин. Чёрт возьми, вернулся.

— Ну ты и кадр, Саша, — вырывается у меня прежде, чем успеваю подумать. Встаю, протягиваю руку, а он только кивает в ответ. Взгляд беглый, чуть настороженный. Чувствую, что-то не так.

— Привет, Беркут, — голос у него хриплый, как у человека, который успел и выспаться в самолёте, и натерпеться в пути. — Только что из Союза. Вызвали прямо сюда, даже рюкзак не успел бросить.

Грачев поднимает голову, застывает на мгновение, будто оценивает Сашу. Затем указывает пальцем на стул.

— Садись, Шохин.

Саша садится. Я почти чувствую, как в комнате становится тесно от напряжения.

— Карта, — вставляю я, обрывая молчание. — Подтвердили?

Полковник кивает, но его взгляд холоден, будто выжидает, как мы отреагируем.

— Да, подтвердили. Настоящая. Но… — делает паузу, — Яровой предугадал, что мы можем что-то подобное провернуть. Заранее подготовил подмену. Ну и хитрый лис.

— Вы про фальшивку?

Грачев морщится.

— Именно. Прекрасно исполненная, кстати. Если бы не наши специалисты, мы бы не заметили подмены.

Саша мечтательно смотрит куда-то в стену. С его лица ничего не считывается, но я знаю, что он переваривает слова. Это Шохин. Он всегда вникает глубже, чем говорит.

— А если бы мы не поняли? — спрашиваю, но голос уже тише.

— Тогда, Беркут, — Грачев откладывает блокнот, опирается локтями о стол, — мы бы сейчас с тобой не разговаривали. Твои действия, конечно, блестящи, но этот вариант обмена был у них предусмотрен. Поэтому они тащили с собой срочников в горы, хотя могли избавиться от них. Яровой знал, что они сделают ставку на карту.

Я молчу, перевариваю.

— А ты сам-то что думаешь? — вдруг спрашивает Шохин, повернувшись ко мне. Его голос ровный, но в глазах проскальзывает что-то вроде вызова.

— Думаю, — отвечаю, прищурившись, — что Яровой не один. Кто-то из наших ему помогает. Слишком хорошо всё рассчитано.

Грачев меняется в лице, но ничего не говорит. Лишь смотрит, как будто пытается решить, поверить мне или нет.

— Интересное наблюдение, Беркут, — говорит он наконец. — Очень неожиданное.

Я киваю.

— Что дальше? — спрашивает Шохин. — какая задача?

— Дальше мы приступаем к очередному заданию, — отвечает Грачев, и в его голосе звучит усталость. — А ты, Беркут, Введешь его в курс дела.

— Хорошо, товарищ полковник.

Грачёв улыбается уголком губ.

Саша молчит, но смотрит на меня с интересом.

— Когда отправляемся? –спрашивает Сашка.

— Скоро, — говорит полковник наконец. — Очень скоро.

Расставшись с Шохиным, я иду к себе в палатку. В нашей части стоят модули казармы солдат, медчасти, столовой. Остальное — палаточный городок. Похоже, наспех все собирали, чтобы укомплектовать воинскую часть. Известные события поджимали.

Теплый афганский вечер тянет за собой запахи — пыль, табак, солярка. Где-то вдалеке потрескивает костёр. Спина влажная, рубаха прилипает, словно вторая кожа. В голове крутится одно имя.

Маша.

Она думает, что я тот самый Беркутов, с которым у неё был роман. Парень с лёгкой улыбкой, уверенным взглядом и мечтами о будущем. Но я не он. Чужое тело, чужая жизнь. А её глаза смотрят так, будто видят кого-то, кем я никогда не стану. Как объяснить? Стоит ли вообще?

И что толку в словах, если завтра меня может разорвать осколком или засыпать в ущелье?

Вхожу в палатку, не включая свет. Внутри темно, только лунный свет пробивается через ткань, обрисовывая контуры вещей — рюкзак в углу, сброшенные берцы. Я думаю, что сейчас завалюсь на раскладушку, закрою глаза и попробую не думать. Не о Маше, не о завтрашнем задании, не о том, кто я теперь.

— Ты поздно, — тихий голос разрезает тишину.

Я замираю. Из темноты выходит фигура. Маша ловит каждое мгновение. Она здесь, в моей палатке.

— Что ты тут делаешь? — голос у меня хриплый, сухой. В горле першит.

Она подходит ближе, так близко, что я чувствую запах её духов — чуть сладковатый, с тонкой горчинкой. Поднимает руку и кладёт пальцы мне на губы.

— Молчи, — шепчет она. — Я всё поняла. Мы расстаёмся.

Я хочу что-то сказать, но её пальцы не дают мне открыть рот. Она говорит, а я слушаю, будто она обязана мне что-то объяснить.

— Я не знаю, что с тобой произошло, но ты изменился. Ты не тот. И я больше не могу притворяться, что всё как раньше.

Я отступаю на шаг, я не могу сказать ей правды. Она смотрит прямо в глаза — без злобы, без укоров. Только какая-то тихая, убийственная решимость.

— Глеб, давай простимся по-человечески, — добавляет она.

Маша начинает расстёгивать пуговицы своей блузки, медленно, не отрывая взгляда. Я стою как вкопанный. Внутри всё перемешивается –желание побеждает.

Стягиваю с себя одежду. Её пальцы скользят по моей коже — горячие, как пламя.

Она кладёт ладонь мне на грудь, а другой рукой гасит лампу. Тьма обрушивается мгновенно, накрывая нас с головой.

Чувствую её дыхание у самого уха. Я слишком живой, слишком молодой, чтобы не поддаться.

Мы оказываемся на раскладушке. Мои губы находят её, и мир за пределами палатки исчезает — ни войны, ни приказов, только мы. Время замирает…

Очнулся я от окрика. Щупаю рукой рядом — никого нет.

В этот момент снаружи раздаётся голос.

— Беркут, вы тут? Срочно!

Я замираю.

— Беркут! Полковник вызывает! — голос громче, настойчивее.

Я резко сажусь, пытаюсь прийти в себя.

Выхожу из палатки, застёгивая рубаху на ходу. В лицо бьёт предрассветный туман, остужая горячую кожу. Вдалеке виднеется фигура солдата. Он машет мне рукой.

— Что случилось? — бросаю я, ускоряя шаг.

— Полковник сказал, у вас 10 минут. Сбор на вертолётной площадке.

Утро ещё не успело раскрыть себя полностью, а мы уже стоим на взлётной полосе. Вокруг густая пыль, от машин и техники она висит в воздухе, как марево. Ветер с хлопками шевелит концы тента, натянутого над стоянкой, и стальной скрип винтов вертолёта разрывает тишину.

Я вытираю ладони о штаны, жду, когда подойдут остальные. Колесников уже рядом, Гусев стоит чуть в стороне, смотрит вдаль.

— Где Шохин? — бросаю через плечо Колесникову.

— Да вон он, идёт, — кивает тот куда-то за спину.

Я оборачиваюсь и вижу Сашку Шохина. Беззаботная походка, лёгкая ухмылка. Этот парень словно из другого мира — из тех, где война воспринимается как приключение. Да, нет он просто счастлив, ведь скоро они с Ленкой поженятся.

— Опаздываешь, Сашок, — говорю я.

— Зато не старею, — парирует он.

Колесников усмехается, Гусев качает головой. Шохин неизменно выводит всех из себя своей лёгкостью, но, чёрт подери, в деле он толковый.

Вертолёт уже готов, мы грузимся. Мотор ревёт, вибрация пробирается в кости. Летим в сторону населённого пункта, известного нам по карте кишлак Дарзаб. Это на севере, кишлак у самых гор, у самой линии сопротивления. Там база моджахедов.

Вертолёт клюёт носом, трясёт так, что кажется, развалится прямо в воздухе. Я сижу напротив Гусева, смотрю на него, пытаясь поймать его взгляд. Тот, как всегда, молчалив — лицо замкнутое, глаза будто стеклянные. Колесников щёлкает пальцами, а Шохин насвистывает какую-то песню. Да, вчера он сказал мне, что с женой развёлся. Дело сделано.

— Приземлимся — держитесь ближе друг к другу, — громко говорю, чтобы перекричать шум.

— Как будто кто-то собирался гулять в одиночку, — отвечает Колесников, первый раз за всё утро открыв рот.

Лётчик машет рукой, давая сигнал.

Всё, точка. Дарзаб где-то внизу, в окружении каменистых ущелий и редкой зелени.

Сам кишлак Дарзаб расположен 65 километров южнее кишлака Джар-Кудук вверх по ущелью.

— Прыгаем! — кричу.

Первым ухожу я. Воздух резко бьёт в лицо, захватывает дух, но тут же расслабляюсь. Парашют раскрывается, рывок. Внизу земля, небольшая площадка для посадки. За мной один за другим идут Колесников, Гусев и Шохин. Все приземляются без происшествий.

На месте нас встречает проводник, по совместительству же информатор. Я сразу его узнаю, его зовут Маджид. Раньше его звали иначе, но теперь он «под прикрытием». В прошлый раз его вычислили моджахеды, что он помогал нам. Мы забрали его с собой. Но он слишком ценный кадр, чтобы отсиживаться в тылу. Вот материализовался теперь на новой точке моджахедов под новой легендой и именем.

На нём простая афганская одежда, в руках старенький АК-47. Вид у него спокойный.

— Рад видеть, — говорит он, глядя мне в глаза.

— С чего такая радость? — парирую, подходя ближе.

Он делает жест, будто просит тишины.

— Здесь те, кого ты отпустил не так давно. При обмене срочников, помнишь? — говорит он тихо, почти шёпотом.

Те самые? Те, из-за которых мы рисковали, чтобы спасти тех пацанов? Я сглатываю, стараясь сохранять спокойствие.

— Они тебя помнят, — продолжает Маджид. — Будь осторожен.

Кулаки сжимаются, но я быстро беру себя в руки. Не время и не место для самодеятельности. Теперь я понимаю, почему меня сюда отправили. Проверить. Выяснить, смогу ли я удержать себя в руках или устрою личные разборки.

— Ты уверен? — спрашиваю, стараясь говорить спокойно.

— Уверен. Но они не знают, что я на вас работаю.

— Понял, доведешь нас до места и исчезай, — бросаю я.

Мой взгляд встречается с его — и в голове крутится только одно- Мне дали задание. Здесь нет места личным амбициям.

Колесников подходит ближе, Гусев и Шохин остаются чуть позади.

— Всё в порядке, Беркут? — спрашивает Колесников, заметив, что мы перекидывались с Маджидом словами.

— В порядке, — коротко бросаю я.

Маджид ведет нас к кишлаку, где расположена база моджахедов.

Гравий скрипит под ботинками. Идём цепочкой — я первый, за мной Гусев, потом Шохин и Колесников. Тишина вокруг такая густая, что, когда где-то далеко отозвался шакал — звук обострил все нервы. Я сжимаю автомат крепче, проверяю взглядом маршрут. Впереди еле различима фигура информатора.

Дорога узкая, выложена камнями. Справа — утёс, слева — пропасть. Мы идём на свет луны, прячась в тени. Кишлак там впереди, но до него ещё добраться надо. Кажется, что каждый шаг увеличивает вес рюкзака на спине.

— Гусев, держи дистанцию, — шепчу я, не оборачиваясь.

— Держу, — слышу сзади. Голос тихий, напряжённый.

Идём дальше. Информатор останавливается, жестом показывает вправо — тропа исчезает между валунами. Уводит нас в узкий проход, где приходится идти почти боком. Камни острые, царапают рюкзак. Сердце бьётся глухо, но ровно.

Через десять минут мы выходим на небольшую площадку, укрытую кустарником. Впереди виднеются тёмные очертания кишлака — несколько глиняных домов, рассыпавшихся на склоне горы. Информатор оборачивается, ловит мой взгляд.

— Дальше сами, — шепчет он.

— Что насчёт складов? — спрашиваю, шагнув ближе.

Он кивает в сторону.

— Один на одном конце кишлака, — машет рукой. Второй за большим домом старейшины — на другом.

Смотрю в его глаза. Они пустые, как тёмные окна. Этот человек давно выбрал нашу сторону, но его надо беречь.

— Уходи, — киваю я.

Он растворяется в темноте, будто его и не было. Мы остаёмся одни.

Тропа петляет, как змея, то вверх, то вниз. Камни под ботинками неустойчивые, и каждый шаг грозит сорваться в пропасть. Я иду первым, осматриваю каждый куст, каждую тень. Внизу, вдалеке, тёмным пятном виднеется кишлак. До него ещё километра три. Здесь даже воздух чужой — сухой, пахнущий пылью.

Сзади слышу шорох — это Колесников ловит баланс, зацепившись за камень.

— Колесо, ты можешь хоть раз пройти молча? — шепчет Гусев.

— Товарищ прапорщик, Я и так почти на носках иду, хоть балеруном становись.

Шохин идёт последним, вжимаясь в склон. Он молчит, но видно, что думает он чем — то своём. Я специально замедляюсь, чтобы догнать его взглядом.

— Ты что такой хмурый, Сань? — бросаю через плечо.

— Думаю, имею ли я право на Леночке жениться, — отзывается он тихо, будто разговор может разбудить спящих духов в горах. — Ведь я солдат. Всякое может случится.

— Да брось ты! Думать о таком, все будет в порядке.

Колесников тут же оживляется.

— Леночка? Та, что бинтовала нашего Сухова, когда ему в ногу стреляли? Ты что, серьёзно? — шутит он, желая разрядить обстановку.

Прекрасно зная их историю.

— А чего не так? Девушка хорошая, — отвечает Шохин, но голос у него напряжённый.

— Хорошая! — Колесников даже останавливается, чтобы выразительно развести руками. — Это она тебе так сказала, когда бинтовала — «Александр Николаевич, вы мужчина моей мечты, давайте я стану вашей женой, а вы будете каждый день рассказывать мне, как вы укладываете моджахедов пачками»?

Шохин фыркает, но молчит.

— Слушай, а свадьба где будет? — не унимается Колесников, шутливо пихая его локтем. — Тут, под пальмами, с верблюдами в качестве свидетелей? Или дождёшься дембеля, и будете в ЗАГСе клясться «в горе и в радости»?

— Отставить! — шепчу я, оборачиваясь, но уголки губ всё же поднимаются. Колесников, конечно, балагур, но в таких ситуациях это иногда помогает.

— А что? Я по делу, — продолжает Колесников. — Леночка — барышня хорошая, но ты подумал, как она тебе тут котлеты будет жарить? Или сразу на сухпайки перейдёт?

— Колесников, я тебя сейчас сам в сухпаёк упакую, — тихо огрызается Шохин.

Гусев смеётся, но приглушённо, чтобы звук не разлетался.

— Тихо! — рявкаю, хоть и полушёпотом, но строго. Серьёзность возвращается на лица, смех стихает. Впереди тропа снова сужается, превращаясь в почти отвесный спуск.

— Занять позиции по одному, — приказываю. — Интервал — десять метров.

Мы движемся осторожно, чувствуя, как пот стекает по спинам под амуницией. Тишина вокруг такая плотная, что слышно, как камни падают вниз, ударяясь друг о друга. В какой-то момент Колесников шепчет сзади.

— Если что, товарищ капитан, я у Шохина на свадьбе тамадой буду. Только за рюмку сухпайка.

— Колесо, ты никогда за словом в карман не лезешь! — шепчет Гусев.

Смешок в опасной ситуации помогает расслабиться хоть на пару секунд.

Тропа ведёт нас к небольшой ложбине, где мы делаем короткую остановку. Вдалеке виден кишлак — тёмные дома, высокие заборы, и ни одного огонька.

— Два склада, — напоминаю я, осматривая карту, которую передал информатор. — Один вон там- на том конце кишлака, второй — за домом старейшины. Всем понятно?

— Да, товарищ капитан, — тихо отвечает Гусев, подтягивая рюкзак.

— Колесо, давай живее.

— А я что? Я всегда на боевом, — отвечает он, делая серьёзное лицо.

Но это лицо меняется, когда из-за холма, где-то далеко в стороне, слышится лай собаки. Мы все напрягаемся, замираем.

— Кажется, нас почуяли, — шепчет Шохин.

— Лай далеко, — говорю, хотя сам в этом не до конца уверен. — Ещё пять минут и разбиваемся на группы.

Тропа ведёт вниз, в кишлак.

Тишина сгущается, пока мы спускаемся ниже, чувствуя, как кишлак становится всё ближе и ближе.

— Делимся на пары, — говорю, оборачиваясь к своим. — Я с Гусевым, ты — Колесников с Шохиным.

Шохин поднимает брови.

— Там — наш? Показывает на дальний конец кишлака.

— Да. Мы с Гусевым берём второй. Работаем тихо, быстро. Встречаемся здесь через час.

Все молча кивают. Мы пожимаем друг другу руки. Свиридов с Шохиным уходят первыми, их фигуры растворяются в тени.

— Гусев, за мной, — киваю напарнику.

Он подтягивает рюкзак и следует за мной.

Мы идём медленно. Я прислушиваюсь к каждому звуку. Глухой лай собаки где-то вдали заставляет замереть. Гусев наступает на сухую ветку — треск кажется громче выстрела. Я оборачиваюсь, киваю, чтобы он был осторожнее.

Добираемся до склада. Это небольшое здание с плоской крышей, едва освещённое. Дощатая дверь, которая кажется хлипкой.

— Ждём, — шепчу, присаживаясь в тени.

Гусев кивает. Его рука на автомате.

Через пару минут из дома напротив выходит фигура. Мужчина в тюрбане с лампой в руках. Он проходит мимо склада, бросает взгляд по сторонам, но не замечает нас. Уходит. Я жду ещё минуту.

— Действуем, — подаю сигнал.

Мы подбираемся к двери. Я вытаскиваю нож, чтобы взломать петлю. Металл тихо скрипит, когда она поддаётся. Гусев уже держит взрывчатку, я открываю дверь. Внутри — ящики, много. Гранаты, автоматы, какие-то коробки с патронами.

— Заложить по краям и по центру, — командую.

Но мы не успеваем. Снаружи слышен шум. Мы выскальзываем наружу и прячемся за углом здания. Кто-то идёт.

— Ложись, — шепчу, толкая Гусева к земле.

Два человека появляются из-за другого угла. Один несёт фонарь, другой — автомат. Мы замираем в тени.

— Что за шум был? — слышу голос.

— Мыши, наверное, — отвечает второй, осматриваясь.

Они стоят так близко, что я слышу их дыхание. Один поднимает фонарь, освещая дверь склада.

— Ты проверил замок? — спрашивает он.

— Проверял утром.

— Проверь ещё раз, — настаивает первый.

Я сжимаю автомат. Ещё секунда — и они войдут внутрь, заметят взрывчатку. Гусев тяжело дышит рядом, я чувствую, как он напрягается.

Тот, что с фонарём, тянет руку к двери.

Моя новая боярка

Я — менталист. Погиб в 2046 в неравной схватке с захватчиками. Я жив? Я — граф Григорий Орлов и меня ждет служба в пехоте? Нет? Я охотник и хранитель душ https://author.today/reader/408414/3779093