Рейд в опасную зону. Том 2

Глава 6

— Товарищ полковник, разрешите доложить.

Кивает коротко, пальцы барабанят по краю стола.

— Группа завершила задачу. Склады боеприпасов противника в районе кишлака уничтожены. Подорваны зарядами.

— Взрывов было два? — спрашивает, не дожидаясь окончания.

— Так точно. Объекты полностью разрушены. Боеприпасы, включая гранаты, мины, патроны и оружие уничтожены. Взрывы вызвали детонацию остатков, огонь видели с радиуса пяти километров.

Полковник кивает, но его взгляд задерживается. Он ждёт дальше.

— Потери?

— Без потерь. Но есть раненный, товарищ полковник. Лейтенант Шохин получил ранение в бедро и во вторую ногу выше колено.

Грачев замирает.

— Почему вас не прикрывали с воздуха? Почему не дождались вертушки?

— Вертолёты не могли подойти ближе из-за обстрела. Мы приняли решение двигаться через овраг и холмы, чтобы сократить время. Вступили в перестрелку с моджахедами, но сумели уйти, несмотря на то, что у нас был раненный боец Шохин. Вытащили его из-под обстрелов.

Полковник хмурится. Пальцы сжимаются в кулак. Но вместо того чтобы начать разнос, его голос холодный и ровный.

— Шохин как держится?

— Стойко.

— В курсе уже… Доложили. Понимаешь, Беркут, такие, как он, держат армию. И вы молодцы, что не бросили товарища.

— Так точно, товарищ полковник. Мы донесли его к точке эвакуации. Сейчас уже прооперировали его.

Полковник смотрит, будто ищет в моём лице подвох. Но я стою спокойно, встречаю его взгляд. Он откидывается на стуле, выдыхает.

— Вы молодцы, Беркут. Но лучше бы потерь вообще не было. Ты знаешь, что на твою группу — все смотрят? — Киваю. — Так держать. Свободен.

Когда до двери остаётся несколько шагов, он зовёт.

— Стой.

Разворачиваюсь.

— Скажи ему спасибо. И что я буду ходатайствовать о его награждении. Ну, и конечно, само собой, отследим его дальнейшую судьбу. Не бросим…

Я спешу к Шохину в медсанчасть. Там уже все наши парни собрались.

В медсанчасти пахнет лекарствами, потом и едва уловимым запахом дешёвого табака. Мы входим в палату, где лежит Шохин. Он бледный, но глаза живые, как всегда. Даже раненый, он держится, будто ему всё ни по чём.

Шохин лежит в палате бледный, но взгляд цепкий, с вызовом. Я, Колесников и Гусев стоим у его койки, молчим. Слова подбираются трудно.

Сашка сам прерывает тишину.

— Чего встали, как на похоронах? Я ещё жив, — усмехается он, но усмешка выходит кривой. — Давайте, валите уже. А то мне тут скучно с вами.

Колесников пыхтит, будто собирается что-то сказать, но махает рукой. Гусев протягивает руку, крепко сжимает Шохину плечо. Я же остаюсь на месте.

— Ты как, Сань?

— Нормально. Только Ленке передайте, чтоб не приходила. Не хочу этого всего.

Его слова обухом по голове. Он так решил и ничего уже с этим не поделать.

— Ну что, герой, как ты? — Колесников пытается достучаться до Санька.

Шохин усмехается, кривя губы.

— Можно сказать, моей смерти не дождётесь, Колесо, скоро на спине вас таскать буду.

Гусев хмыкает, но что-то в его лице выдаёт напряжение. Он подходит ближе.

— Слышал переводят тебя в Ашхабад. Там тебе культи будут делать.

Шохин отмахивается.

— Успеется. Зажить еще должно.

— Если что, на протезы скинемся, ты только дай знать, куда деньги перевести.

— Да вы что ребята, мне же по армейской линии положено. Я еще повоюю!

Я молчу. Говорить трудно, комок в горле. Подхожу, смотрю прямо ему в глаза:

— Ты главное — держись, Саня.

Он смотрит на меня и вдруг произносит серьёзно.

— А вы там без глупостей. Я тут за вас переживать буду.

Колесников снова пытается разрядить обстановку.

— Мы? Какие глупости? Разве что по девушкам ходить начнём.

Шохин ухмыляется.

— Ну-ну, давайте! И за меня тоже полюбите…

Мы замолкаем.

Ленка. Медсестра, что бегала вокруг него с тех пор, как его привезли. Я знаю, что она приходила каждый день, пыталась заглянуть, поговорить. Но он её оттолкнул. Сказал, что не хочет её видеть.

После визита нас перехватывает Маша Озерова, сидит на крылечке у палатки, срезая яблоко ножом.

— Как он может так ваш Шохин! Ленка к нему раз, два — а он ни в какую. Даже попрощаться с ней не захотел.

Гусев хмурится.

— Почему?

Маша пожимает плечами, но голос у неё возмущенный.

— Сашка сказал ей, что он женат, что никуда от жены не уйдёт. А она ему что? Она его чуть не на руках носила, ночами не спала, рану обрабатывала. А он…

Я пытаюсь спросить спокойно.

— Она как?

Маша вздыхает.

— Как, как… В слёзы, конечно. А потом замолчала и всё тут. Ленка в другую часть хочет перевестись, — добавляет она, будто эта информация может что-то изменить.

— Маш, я никак не могу повлиять на его решение. Он так решил.

Она вскидывает на меня свои глаза, полные молчаливого укора.

Мы молчим. Каждый думает своё. Гусев первый нарушает тишину.

— Жена… А жена его знает, что он тут?

Маша смотрит на него исподлобья.

— Да что она знает. Она там, он тут. И Ленка теперь совсем одна.

На следующее утро Сашу Шохина увозят в Ашхабад на дальнейшие операции и лечение.

Раннее утро. Воздух пропитан прохладой, ещё не прогретой солнцем. Мы стоим рядом с вертолётом, не произнося ни слова. Тяжёлый звук лопастей, будто отсчитывающий последние секунды, забивает уши.

Санитары аккуратно поднимают носилки с Шохиным. Он бледный, но глаза всё те же — упрямые, как у быка. Сначала я думаю, что он молчит, но, когда санитары проходят мимо нас, он ухмыляется и бросает.

— Ну что, орлы, не запорите тут без меня дела! Вернусь — проверю.

— Проверишь, проверишь, — Колесников делает вид, что улыбается, но голос звучит хрипло. — Ты там сначала восстановись.

Шохин хмыкает, кидает взгляд на меня. Я делаю шаг ближе, кладу руку ему на плечо.

— Мы будем ждать от тебя вестей, как ты там, Саня.

Он смотрит прямо в глаза, как будто хочет сказать что-то важное, но только усмехается.

— Главное — живыми дождитесь.

Санитары уносят его дальше, к борту. Гусев резко отворачивается, теребит портупею, стараясь не выдать, что глаза блестят.

Шохина поднимают на борт, носилки устанавливают в проходе. Один из санитаров прикрывает его одеялом, но Шохин отмахивается.

— Не надо мне этого барахла. Сам справлюсь.

Когда дверь вертолёта закрывается, он последний раз поднимает руку, машет нам. Мы стоим, как вкопанные, пока лопасти не начинают разгон. Пыль взлетает в воздух, закрывая глаза и заставляя нас зажмуриться.

Колесников первый нарушает молчание.

— Вот так. Без него теперь.

Гусев качает головой.

— А как он там, в Ашхабаде, один будет?

Я отвечаю коротко.

— Он выдержит. И мы тоже должны.

Я представляю его сейчас перед своим внутренним взором.

Как он там…

Вертушка отрывается от земли, Шохин лежит на носилках, глядя в обшивку вертушки. Санитары рядом переговариваются, но он не слушает. Перед глазами мелькают наши лица — Ленка, которая так и не пришла попрощаться, Колесников с его вечными подколами, Гусев с каменным лицом, я, молча смотрящий ему в глаза.

Он думает, что всё сделал правильно. Ленка… Она сильная, она справится. Но всё равно в груди что-то глухо щемит.

Санитар склоняется над ним.

— Лейтенант, как самочувствие?

Шохин открывает глаза и с трудом выдавливает.

— Живой. Этого достаточно.

Он поворачивает голову к окну, где за стеклом остаётся пыльное поле и люди, которые стоят и смотрят вслед.

Спустя два дня, что дали нам на отдых вызывает меня полковник Грачев. Вхожу в его кабинет. Там всегда пахнет табаком и бумагами. Полковник разглядывает карту, показывает пальцем на точку.

— Это Панджшер, Беркут.

А вот и оно — началось!

Он вдруг поднимает глаза, словно заглядывает мне прямо в душу.

— Слышал, товарищ полковник, — отвечаю. — Его в 1982 году пытались брать и блокировать. Похоже снова заваруха начинается.

Киваю, сглатываю.

— Базарак. Вы туда отправляетесь. Тактический воздушный десант. Высаживаетесь с вертолётов, блокируете противника в восточной части ущелья. Караваны из Пакистана с оружием моджахедам не должны пройти. Задача понятна?

Киваю.

Тактический воздушный десант применяется на направлении главного удара всего соединения, чтобы участвовать с основными войсками в разгроме противника. Для сохранения высокого темпа наступления — затруднять противнику маневрировать резервами, взламывать управление его бойцами, препятствовать пополнению его оружием и боеприпасами.

Грачев медленно водит пальцем по разметке на карте.

— А что по маршрутам?

— Лазейки знают лучше нас, — сухо парирует Грачев. — Именно поэтому вы там будете. И, Беркут, это участие в общевойсковой операции 40 -й армии. Все должно быть слажено. Участвуют все силы.

Он делает паузу, как будто взвешивает, стоит ли продолжать.

— Техника у них есть, — добавляет он, — И ландшафт их прикрывает. Ваша задача — зачистить, перекрыть и удержать.

Слова «удержать» звучат так, будто нас отправляют в ловушку.

— Есть, товарищ полковник.

Я выхожу из кабинета, на ходу застёгивая китель. Гусев и Колесников уже ждут меня возле БТР.

— Опять на передовую? — ухмыляется Гусев, но в глазах у него ни тени веселья.

— Панджшер, — отвечаю коротко.

Колесников кивает, поднимая автомат.

— А говорили, они только в горах сидят. Видать, скучно стало.

— Не скучно, — отрезаю я. — Просто знают, где их не достанут.

Мы начинаем собираться. Пулемёты, боезапас, гранаты. Каждый грамм амуниции ложится на плечи с весом в десять раз больше, чем есть на самом деле. Никто не говорит, но все знают. Панджшер — это ад.

Загрузившись в «вертушку», я стараюсь не думать о том, что нас ждёт. Лопасти рвут воздух с таким звуком, будто хотят разорвать время на куски.

— Как думаешь, долго будем там сидеть? — Гусев перекрикивает шум.

— Думаю, сидеть вообще не придется. Будет жарко.

Колесников усмехается.

— Главное, чтобы обратно вернулись. А то слухи ходят, что там колонны в ущельях сжигают.

Ничего не отвечаю.

Вертолёты ревут над ущельем. Мы в полной выкладке, готовимся к высадке. Рядом Гусев переглядывается с Колесниковым, тихо матерится — это у него перед каждым боем. Взгляд падает на карту. Там Базарак — точка на бумаге, но для нас он скоро станет местом, где решается жизнь или смерть.

— Контакт в зоне! Будьте готовы! — орёт в эфире Грачев.

Лопасти вертолёта рвут воздух, тряска такая, что зубы стискиваются сами собой. Набитый до отказа Ми-8 будто цепляется за небо, пытаясь не сорваться вниз раньше времени. Я держусь за поручень, глядя на Колесникова. Он рядом, с автоматом в руках, будто прирос к своему месту.

— Пошёл, Беркут! — крик пилота перекрывает рев двигателя.

Секунды — и меня окутывает горячий, сухой воздух Панджшера. Прыжок вниз — короткий, но кажется, что лечу в пустоту. Земля под ногами, грохот вертолёта уходит выше, оставляя нас одних.

Солдаты прыгают один за другим. Колесников за мной, затем Гусев и остальные. Рассыпаемся по каменистому склону, укрываемся между валунами.

— Всем занять позиции! — командую, почти не думая.

Вертолёт уходит, оставляя пыльный вихрь, а мы уже разбегаемся по заранее намеченным точкам. Караван из Пакистана должен быть где-то впереди, по скальному хребту.

Через несколько минут до нас доносится звук — стук копыт, грузные шаги. Колесников поднимает бинокль.

— Вот они, — шепчет он. — Верблюды, на них ящики.

— Что по охране? — спрашиваю, вытягивая автомат.

— Много людей, не сосчитать…

Я поднимаю рацию.

— Беркут — Грачеву, объект засекли. Движутся вдоль склона. Готовы к блокировке.

Ответ короткий.

— Ваша задача — задержать.

Мы ждём, пока караван подходит ближе. Сердце будто сжимается от напряжения.

— Гусев, на левый фланг. Колесников, прикрываешь меня. Гранаты не жалеть. Работаем быстро, пока они не успели уйти.

— Принято, — отвечает Гусев, уже отползая в сторону.

Сначала тишина — только шорохи их шагов.

А вот и сам караван.

Для транспортировки из Пакистана оружия, боеприпасов душманы используют верблюдов. А сопровождает караван кавалерия.

Передвигаются обычно ночью.

Но сейчас уже светает. Рискуют, но видимо задача — быстрее доставить груз, и они торопятся.

Я уже знаю, что атаковать такие колонны непросто. Если они нас заметят, то всадники на лошадях быстро сгонят своих животных в кучу. Это обеспечит им самим крутой щит. Так как на верблюдах огромные тюки с грузом.

Мы должны атаковать внезапно.

Едва они приближаются на расстояние досягаемости выстрела, как я командую.

— Огонь!

Первый выстрел Колесникова сбивает одного из охранников. Затем очередь — и крики, грохот, паника среди моджахедов.

— По верблюдам! — кричу. — Груз не должен уйти!

Гусев запускает гранату. Разрыв глушит, откуда-то вверх летят обломки ящиков. У моджахедов уже нет времени на манёвр — они бросаются врассыпную, но мы держим их под плотным огнём.

— С правого фланга! — кричит Колесников, и я оборачиваюсь.

Там появляется ещё одна группа — человек пять, хорошо вооружённых. Пулемёт.

— Прикройте! — командую, кидаясь за ближайший валун.

Пулемётчик открывает огонь. Камни вокруг нас сыплются осколками, воздух гудит. Гусев, лежащий слева, пытается зайти с тыла.

— Давай, Гусев, быстрее! — кричу ему, отвлекая огонь на себя.

Гусев выползает из-за укрытия, граната уходит в сторону пулемёта. Разрыв — и грохот сменяется тишиной.

Бой идет, не прекращаясь ни на минуту. К нам тоже спешит подкрепление.

Караван разбит.

Часть охранников лежит неподвижно, остальные бегут, бросив всё. Мы продвигаемся вперёд, проверяя груз.

— Пулемёты, гранаты, ящики с патронами, — отчитывается Колесников, заглядывая внутрь. — Тут хватит на роту.

Я поднимаю рацию

— Беркут — Грачеву. Объект уничтожен. Груз наш. Что прикажете?

Ответ короткий.

— Удерживать позиции. Подойдут еще наземные силы.

Мы укрепляемся на месте. Колесников ставит пулемёт, Гусев проверяет боезапас. Снизу уже слышен гул двигателей — бронетехника двигается к нам.

Когда бронетехника подходит, мы видим знакомые лица. БТРы останавливаются, из них высыпают наши.

— Красиво сработали, — говорит лейтенант Зайцев, подходя ко мне.

— Они могут вернуться за своим грузом. Не расслабляться.

В этот момент в рации снова звучит голос Грачева.

— Беркут, внимание. Есть информация о подходящей второй группе. На этот раз их больше.

Я сжимаю рацию.

— Сколько времени?

— Мало, — отвечает Грачев. — Готовьтесь держать удар.

Смотрю на Колесникова и Гусева. Усталые, но готовые.

— Ну что, мужики, снова начнём? — говорю с горькой усмешкой.

И тишина вокруг уже не кажется такой спокойной.

— Беркут, — раздаётся по рации голос командира. — Группа на юго-запад двигается. Ваш сектор — восточная оконечность. Держите, пока не подойдут основные силы.

— Принято, — отвечаю.

Мы занимаем позиции. Колесников ставит пулемёт, Гусев устанавливает «муху». Каждый движется как автомат, ни слова, ни лишнего жеста.

— Движение! — вдруг выкрикивает Гусев, глядя в бинокль.

Я хватаю свой. Вдалеке, между скал, движется караван. Верблюды, на них ящики.

— Караваны из Пакистана, — шепчет Колесников, почти заворожённо. — Вот они…

Первый контакт

Когда бой начинается, он захватывает всё. Воздух трещит от выстрелов, пыль мешает дышать. Караван разворачивается, но мы уже успеваем перекрыть путь.

— Держать позиции! — кричу я, едва перекрикивая разрывы.

Колесников стреляет короткими очередями, прижимая моджахедов к камням. Гусев запускает гранату, выбивая ближайший укрытый пулемёт.

— Беркут! Уходим на связь! — снова голос в рации, но он перекрывается шипением.

Внезапно справа раздаётся гул. Я поворачиваю голову и вижу, как на нас движется небольшая группа врага с пулемётами.

— Гусев! Колесников! — кричу я. — Справа!

Гусев оборачивается слишком поздно. Раздаётся взрыв, нас накрывает волна горячего воздуха. Я падаю на землю, чувствуя, как пыль заполняет лёгкие.

Когда я поднимаю голову, Гусев лежит неподвижно, а Колесников пытается оттащить его в укрытие.

— Командир, что дальше⁈ — кричит он, и его голос тонет в очередной волне взрывов.

В рации раздаётся голос Грачева:

— Беркут, держитесь. Вы в ловушке.

Я смотрю на врага, приближающегося к нам с разных сторон. Оружие в руках кажется тяжёлым, как никогда, но я знаю — сейчас некогда думать.

— Не сейчас, товарищ полковник, — шепчу я, поднимаясь. — Не сейчас.