Рейд в опасную зону. Том 2

Глава 22

В ущелье видны следы схватки собаки отряда лейтенанта Соколова с шакалами. Очевидно, что они рвали пса на клочья… Пёс отчаянно сопротивлялся, но тех было слишком много… Шакалы одержали вверх над собакой… повсюду клочья шерсти, кости, внутренности съедены без остатков. Пятна крови…

А еще… Послание мне, написанное кровью пса на плоском камне…

«Ты знаешь, что должен… и люди останутся живы…»

Мать твою! Это Хищник.

Он знал, что именно я поведу отряд на поиски пропавших.

Условие выставил подлое невыполнимое. Одно из двух — Либо я должен стать предателем, либо должен чувствовать вину за гибель людей.

Что за…?

Ярость клокочет внутри. Хищник, заранее решил, что победитель только один — и это он.

Но я не сдамся, мы еще повоюем!

— Все понятно, — говорю вслух. — Идем дальше по следам пропавшего отряда. Мы должны их найти, пока они живы.

Надпись прочитали все, но не поняли, в чем дело. Мне радоваться или как? Что Хищник напрямую не написал в обращении мой позывной — Беркут.

Не понял никто, кроме проводника. Хотя…

Шад одарил меня странным взглядом.

Мы идём дальше.

Горы вокруг кажутся вечными и непреклонными, их каменные исполины, испещренные глубокими расщелинами и покрытые крохотными, цепляющимися за скалы кустарниками, сурово молчат.

Проводник Шад идёт впереди осторожным шагом, словно читая каждую трещину и каждую потерянную веточку, как строки в книге. Его фигура, одетая по местным обычаям, напоминает привидение, тихо скользящее между камнями.

— Следите за тропой! — бросает он через плечо, даже не оборачиваясь. — Здесь много осыпей.

Его голос звучит спокойно, но в этой спокойной уверенности слышится тревога. Мы двигаемся гуськом, один за другим, стараясь не шуметь. Шад останавливается на краю узкого ущелья, проводит рукой по камню, приседает и берет горсть земли, нюхает её. Затем указывает рукой на пыльную тропу, где едва заметно выделяются следы.

— Здесь прошли люди, — произносит он. — Два, может три дня назад. Видите? Они старались идти быстро, но некоторые были тяжело нагружены. Следы чуть глубже обычного.

Я наклоняюсь, чтобы рассмотреть указанные отпечатки. Действительно, в рыхлой земле угадываются смазанные контуры ботинок, но я бы сам их не заметил, если бы не подсказал Шад.

— Куда они направились? — спрашивает кто-то из отряда.

Шад поднимается, вытирая руки о штаны, и указывает туда, где тёмные линии горных хребтов сливаются с горизонтом.

— В долину Андараб. Или их увели туда. Там прячутся остатки отрядов из Панджшера. Если пропавший отряд попал к ним — они ушли с ними.

Слушая его, члены отряда переглядываются.

Мы идем по следу, который кажется всё более запутанным. Кроме того привала, где останавливалась группа, никаких других явных признаков присутствия пропавших бойцов не находится, и эта неуверенность подтачивает нервы каждого.

Шад двигается дальше, не дожидаясь вопросов. Он идёт быстро, уверенно, будто чувствует направление кожей. Мы идём за ним, иногда спотыкаясь на острых камнях или поскальзываясь на осыпях.

Ветер приносит с вершин слабый, почти неуловимый запах дыма, который заставляет каждого из нас ещё крепче сжимать оружие. Мы знаем одно, если Шад прав, то впереди нас ждёт не просто долина, а враг.

На склоне одного из ущелий он снова останавливается, указывая на кучу пепла, присыпанную ветками.

— Здесь кто-то ночевал, — тихо говорит он. — Очаг ещё не совсем выветрился.

Я осматриваю место привала. Огонь явно пытались скрыть, но обугленные головешки выдают, что костёр был достаточно большим, чтобы согреть сразу с десяток или больше человек. На камне у кострища Шад находит скомканный обрывок материи — кусок ткани, который, по его словам, мог быть частью советской формы.

— Может быть, их увели в плен, — предполагает кто-то из отряда, разглядывая находку.

Шад хмыкает и качает головой.

— Если бы плен, их следы были бы более заметными. Когда уводят пленных, всегда есть признаки борьбы, заминки, лишнего груза. Здесь всё слишком аккуратно. Скорее всего, отряд просто присоединился к ним добровольно. Или же их убедили.

Не могу в такое поверить.

Он хочет сказать, что отряд наших бойцов мог сдаться без боя?

Нет, спецназовцы не сдаются. Их могли захватить только силой.

Другой разговор, как я предполагаю, что застали их врасплох. Мы же видели следы их борьбы на первом привале. А дальше да, ведут уже как пленников, связали руки…

Мы продолжаем путь. Я молчу, оцениваю обстановку.

Иногда Шад делал жест, останавливая нас, когда замечает что-то необычное — ветка, сломанная неестественным образом, свежий обвал камней или едва уловимый запах пищи.

Каждый раз он показывал на детали, которые указываю, что мы идём в правильном направлении.

Но мы отстаем на 3 дня, и сами идем уже третьи сутки.

Ущелья сменялись плато, тропы — скальными тропками, а сумерки снова медленно начинают накрывать горы. В какой-то момент мы замечаем, как по камню течёт свежая капля влаги.

— Вода, — объясняет Шад. — Значит, они останавливались тут. Здесь неподалёку должен быть источник.

В такой засушливой стране, как Афганистан, вода играла важную роль. В пунктах постоянной дислокации советских войск создавалась инфраструктура для добычи, доставки, хранения и очистки воды.

Нарушения правил организации водоснабжения вызывали заболевания вирусным гепатитом. В борьбе за безопасность воды — важнейшая роль отводилась хлорированию.

Кроме того, постоянно получали информацию, что у мятежников имеются отравляющие вещества, которые не имеют цвета и запаха.

В условиях жаркого лета, для утоления жажды использовали кипяченый настой верблюжьей колючки, обладающий антисептическими свойствами.

Каждый военнослужащий должен был пить только из своей фляги. Но это не всегда удавалось соблюдать.

В условиях горно-пустынной местности и жаркого климата вода в больших количествах требовалась не только для питья и приготовления пищи, но и для обслуживания боевой техники,

Существовало три основных схемы доставки воды:

Снабжение из скважины.

Снабжение из поверхностного источника воды.

Снабжение привозной водой.

В большинстве крупных военных городков Афганистана были пробурены скважины. Всего на территории Афганистана было оборудовано около 190 скважин.

В каждой дивизии оборудовались один или два пункта водоснабжения.

Подвоз осуществлялся раз в неделю. В зависимости от численности личного состава для подвоза и хранения воды заставы обеспечивались емкостями ЦВ-3 и ЦВ-1,2 объемом 3000 и 1200 л, соответственно.

Особые трудности возникали при обеспечении водой сторожевых застав, расположенных в труднодоступных горных районах.

В таких условиях единственным транспортным средством доставки воды являлись вертолеты. Если не удавалось произвести посадку, вода в РДВ-100 сбрасывалась на запасных парашютах, при этом только 10 — 15% резервуаров оставались целыми.

Самым надёжным видом тары при десантировании воды являлись пожарные льнорукава. Их нарезали длинной около 2,5 м и герметизировали путем перегиба и обвязки концов.

Полёты для доставки воды на заставы, совершавшиеся раз в три — пять дней. При таких полетах вертолёты подвергались обстрелам из крупнокалиберных пулемётов и ПЗРК со стороны противника, что требовало от вертолетчиков мужества и большого профессионализма.

Наряду со штатными средствами, использовались на местах и доставка воды ишаками, у которых на спине с обоих боков закреплялись 55-литровые бочки.

При выходе на боевое задание запас воды у десантника должен был составлять 1,5 л воды в двух алюминиевых или одной пластиковой фляге, что тщательно проверялось командирами. А также наличие средств обеззараживания в виде таблеток.

И действительно, неподалёку от указанного места обнаружился небольшой родник. Мы тут же обеззараживаем воду таблетками и наполняем свои фляги водой. Шад обследует землю вокруг источника, находит следы обуви, а затем показывает, что кто-то использовал рядом камни, чтобы выложить импровизированную защиту от ветра.

— Не спешите радоваться, — предупреждает он. — Скорее это место использовали не наши. Грубый стиль. Кто-то другой, возможно, их преследовал или же просто оказался здесь случайно.

Эта мысль заставляет нас двигаться быстрее. Каждый звук — то ли крик птицы, то ли звук падающего камня — заставляет реагировать. Но Шад сохраняет невозмутимость, и его уверенность постепенно заражает нас.

В конце концов, солнце окончательно скрывается за горизонтом, и мы останавливаемся на привал. Ночью каждый шорох кажется подозрительным. Но ночь проходит без происшествий.

Утром Шад ведёт нас к перевалу. Здесь тропа резко уходит вниз, открывая вид на долину Андараб.

Он стоит, указывая рукой вперёд на долину.

— Там их следы исчезают. Дальше — это уже их территория. Если пропавший отряд ушёл туда, то возможно, их уже нет в живых.

Утверждение так себе.

Шад смотрит вдаль, и в его взгляде читается тревога. Может он знает больше, но не посвящает нас в это. А может, это только его предположения или предчувствия.

Перед моим отъездом в Союз командир говорил, что будем искать здесь — в долине Андараб сбежавшие отряда противника.

А вышло так, что мы ищем здесь своих — пропавших товарищей. И я уже не говорю про нападение на наш лагерь и подрыв склада на его территории.

Мы спускаемся в долину.

В одном месте Шад находит кусок разбитой рации. Бойцы, возможно, пытались вызвать помощь, но неудачно — их заметили. Около обломка были следы борьбы — отпечатки ботинок, смешанные с глубокими вмятинами от ног, будто кто-то падал и пытался подняться.

Молча идем дальше, каждый погружённый в свои мысли.

Ситуация становится яснее — кто-то целенаправленно увёл наш отряд.

Но кто? И зачем?

Те подозрения, которые во мне роятся, я стараюсь блокировать. По крайней мере, один человек не смог бы справиться с отрядом спецназовцев из шести бойцов.

На подступах спуска к долине, появляются новые признаки — мусор, оставленный в спешке. Куски пищи, обёртки, пустой магазин от автомата.

— Они спешили, — замечает Шад. — Это нехарактерно для тех, кто хорошо знает местность. Они боялись, что их настигнут.

А там впереди раскинулась долина Андараб — зелёное пятно среди серых скал. Вдали виднеются следы жизни. Дым костров, небольшие сооружения, кишлаки или временные лагеря.

Шад указывает на это место, и его лицо становится напряжённым.

— Там они, — говорит он. — Осторожнее. Это могут быть остатки боевиков из Панджшера. Они опасны.

Мы осматриваем местность в бинокли.

Всё указывает на то, что мы приближаемся к разгадке. Но теперь перед нами встаёт вопрос — как спасти наших, если они окажутся там?

Шад, молча стоявший рядом, наконец произносит.

— Я покажу безопасный путь вниз. Но дальше — ваша работа.

Киваю. Оставаться на месте нельзя — каждый потерянный час может стать для наших ребят последним.

Спуск предстоит опасный, но с Шадом шанс на успех есть. Мы идем вслед за ним.

Через некоторое время оказываемся на небольшой, относительно ровной площадке.

— Лучше здесь переночевать, — неожиданно говорит Шад. — Подкрепится. А завтра пойдем дальше.

Четыре дня пути позади. Провизия на исходе, вода, которую мы набрали в роднике, тоже скоро закончится.

Что нас ждет там –неизвестно.

Но таков быт спецназовца при исполнении боевого задания. Никто не скулит, не жалуется, все выполняют приказ.

День пятый пути через долину Андараб начинается с серого рассвета. Небо затянуто пепельно-серыми облаками, которые, кажется, приглушают весь свет.

Отряд двигается медленно, почти наощупь, по тропе, которая то терялась среди зарослей, то появлялась вновь, напоминая о том, что люди здесь все –таки ходят.

Голод становился всё острее. О себе не думаю, о парнях.

Остатки сухарей, которые делили накануне, закончились ещё вчера. Теперь каждый ощущает, как желудок прилипает к спине.

Ноги всё тяжелее, а мысли постоянно возвращаются к одному — где найти хоть что-то съедобное. Вода тоже закончилась. Фляжки, которые мы наполняли у последнего ручья, давно опустели. Слишком долго идем, слишком сильно печёт солнце. Сегодня бойцы собирали утреннюю росу с травинок и листьев, но этого было ничтожно мало.

Долина Андараб не щадит никого. Крутые склоны, покрытые острыми камнями, мешают передвигаться быстрее. Каждый шаг грозит тем, что кто-то оступится и подвернёт ногу. Несколько раз это чуть не случилось с младшим из отряда, Сеней. Он был самым юным, но его упорство не позволяло ему отстать. Остальные только молча переглядывались, но ничего не говорили.

Все понимали, что сил хватает лишь на то, чтобы двигаться вперёд.

День обещает быть долгим и опасным.

Долина славится своей дикой природой. Шорохи в кустах сопровождают нас весь путь. Иногда кажется, что кто-то наблюдает за нами. Один из членов отряда — Миша, охотник, идущий замыкающим, — постоянно оглядывается, крепче сжимая автомат.

Солнце взошло, но это не приносит облегчения. Наоборот, воздух становится тяжёлым, душным. Мы двигаемся через сухие кустарники и полусгнившие деревья, над которыми кружат чёрные вороны. Их карканье зловещее, будто они предвкушают добычу.

На очередном привале Семён Гусев тихо говорит.

— Нам нужно искать воду. Без неё мы долго не протянем.

Его слова повисают в воздухе, вызывая у всех одно и то же ощущение — без воды все на грани.

Вытираю пот со лба.

— Я знаю. Но здесь её нет, — говорю хрипло. — Мы должны двигаться дальше. По карте впереди есть пересохшее русло реки. Возможно, там найдём хоть что-то.

— Если оно не пересохло полностью, — бормочет Сашка Колесников, но делаю вид, что не слышу. Я знаю, что сомнения заразительны, и сейчас этого нельзя допустить.

Долина к полудню становится всё менее гостеприимной. Вершины гор по обе стороны угрожающе нависает, а тропа сужается настолько, что идти приходится гуськом. Камни под ногами острые и скользкие.

Один неверный шаг — и можно упасть в глубокую расщелину, скрытую под слоем сухих веток.

К вечеру ветер усиливается.

Он приносит с собой песок и мелкие камни, которые бьют по лицу, заставляя щуриться и прикрывать глаза руками. Усталость превратилась в постоянного спутника. Говорить почти никто не может, да и не хочет — слишком много сил уходит на саму дорогу.

К тому времени, когда добираемся до русла реки, наступают сумерки. Но то, что видим, разбивает последние надежды.

Русло абсолютно сухое, лишь потрескавшаяся земля напоминает о том, что здесь когда-то текла вода.

Я внимательно осматриваю русло, надеясь найти хотя бы какую-то впадину, в которой могла задержаться вода, но ничего нет.

Гусев, склонившись к земле, пытается выкопать ямку, но только пачкает руки.

— Без воды мы просто все погибнем… — чей-то тихий голос эхом разлетается по долине, но никто не успокаивает бойца. Каждый решает за себя сам.

Я молчу, думая о том, что воду надо искать там, где есть люди. А это значит, придется приближаться к тем, которые могут быть опасны.

Ночью становится холодно.

Парни разводят небольшой костёр из сухих веток, которые удалось собрать. Горящие огоньки танцуют в глазах людей, кроме огня там не отражается ничего.

Никто не спит спокойно. Шорохи в темноте становятся всё громче, а чувство того, что мы здесь не одни, усиливается.

Неожиданно посреди ночи лёгкий ветер доносит запах — слабый, но отчётливый. Запах чего-то горелого. Это может быть другой костёр, что означает одно- в долине мы, действительно, не одни. И не факт, что те, кто разжёг огонь, настроены дружелюбно.

Но выбора нет.

— Гусев! — окликаю я. — Поднимайся, пойдём вдвоём на разведку, — киваю в ту сторону, откуда несёт дымом от чужого костра.

Ночь тёмная, звёзды едва пробиваются сквозь пыльное афганское небо. Мы с Гусевым, прикрываясь складками местности, осторожно продвигаемся к месту скопления людей. Я иду впереди. Он идёт позади, пригнувшись, каждое его движение тихое, едва заметное, будто он сам сливается с землёй.

Впереди замаячило движение.

Мы залегли. Сначала показалось, что это просто тени от костра, но вскоре становится ясно, что это отряд афганцев…