Сага о двух хевдингах

Глава 6

За высокими каменными стенами крепости вингсвейтар стояло немало каменных домов, тем больше я удивился, увидев несколько длинных строений, сложенных из дерева. Ничем не отличить от домов на Северных островах. Еще я заметил небольшие деревянные избушки, размером с кладовку, но никаких сараев, загонов для скота или птичников.

Когда я спросил у Гуннвида про длинные дома, тот ответил:

— Отец хотел, чтоб тут всё было из камня. Он ведь не горит и сломать стену такого дома не у всякого выйдет. Да только люди-то у нас разные, и мало кому по нраву спать в холодном камне. Многие живичи думают, что спать в камне — всё равно что в земле лежать. А кого в землю кладут? Мертвых. Когда отец только-только построил первые дома, живичи, что пошли под его руку, всё лето под открытым небом спали, осень тоже, а уж к зиме отец разрешил сложить дом из бревен. Ох, и злился он тогда!

Я-то от каменных домов о могилах не задумываюсь, но все ж знают, что камень тепло из человека вытягивает, а дерево сохраняет.

— А стены такие зачем? Неужто тут великаны ходят?

«Помимо твоего отца и тебя», — хотел добавить я, но смолчал.

— Измененные? Не! Откуда им тут взяться? Ты не гляди, что нынче тут тишь да благодать. Знаешь, сколько раз нас убивать приходили? И кто только не пытался!

Гуннвид провел меня по площади внизу, потыкал пальцем в дома, приговаривая, что вот тут оружие хранится, тут еда, а вон там у них под крышей колодец, откуда воду берут. Но правду ли он говорил или обманывал, я не знал, ведь внутрь мы не заходили. Только в одно место мы и заглянули: в трапезную, которая была пристроена к стене и сложена из камня. Внутри тянулись длинные столы и лавки человек эдак на две сотни, но сейчас там никого не было.

— Едим мы только по утренней и вечерней зорьке. Потому и пусто.

— А кто стряпает? Кто убирает? Где рабы живут?

— Нет у нас рабов. Сами и стряпаем, и убираем, и за скотом приглядываем. И баб сюда водить нельзя. Войти могут только вингсвейтары или их гости, рунные мужи. Хельтова пива пить нельзя. Семью заводить нельзя. Слушать хёвдинга, не отступать в бою, вызволять товарища. Вот заповеди вингсвейта.

Я недоуменно взглянул на Гуннвида.

— А как же совсем без баб? Неужто ты еще…

Тот оглушительно рассмеялся.

— Нет же. Нельзя жениться и баб приводить сюда, а за стенами бери любую, коли не в жены. Думаешь, почему внизу сплошь гулящие, а женок и дочерей никто не привозит? Да хотя бы те же купцы или кузнецы? Или вон те, что гостевые дома держат? Думаешь, им не было б сподручнее с женами тут жить? Да только вот даже самая преданная и верная жёнка рано или поздно ляжет с кем-то из вингсвейтар. У нас, знаешь, каковы молодцы! Все хороши собой, сильны и щедры на ласку и на подарки. Заповедь-то не просто так придумалась. Поначалу отец разрешал жениться, но как два смертоубийства из-за баб меж братьями случились, так запрет и поставил.

— А кто на этом острове прежде жил? И откуда вообще вингсвейтары взялись?

Мы с Гуннвидом вышли из пустой трапезной, посмотрели на дерущихся воинов. Он глянул устало, будто надоели они ему до гнилой кочерыжки, а мне-то интересно. Люди тут и впрямь разные. Вон и сарапская морда видна, и белесая, и конопатая. А по говору, наверное, и вовсе со всех земель собрались. Руны их в таком беспорядке я угадать не мог, чуял лишь, что тут и хускарлы есть, и хельты. Может, и карлы где притаились, но их рунную силу я не различал среди более мощных.

— А идем-ка вниз! — вдруг сказал Гуннвид. — Хоть до темноты далеко, но за сытной едой да крепким пивом беседа лучше пойдет. Заодно корабль свой покажешь, с хирдом познакомишь, поведаешь, что нового на Северных островах.

Говорить он начал, едва мы вышли за пределы стен.

— Всё началось еще с моего деда, Олафа Бьёрнссона. Он был сильным ярлом, под его рукой было семнадцать островов с четырьмя городами и деревнями без счету. Его дружина считалась едва ли не лучшей во всех Северных островах. А еще в моем роду все мужи получают один и тот же дар: небывалую силу.

Я впервые слышал, чтоб дар переходил по наследству. Почему Фомрир не оделял их тогда условием?

— Но было в роду и проклятье. Женщины, которых мы берем в жены, часто гибнут в первых родах, и даже вторая-третья руна не спасает. А если и выживала какая, так больше уже понести не могла.

Оно и немудрено. Попробуй выносить и родить эдакого бугая! Он, поди, из мамки вылезал уже размером с пятилетнего ребенка.

— Олаф Бьёрнссон крепко дружил с тогдашним конунгом Зигвардом Безухим, делился с ним и серебром, и кораблями, и дружиной. Потом родились у них дети: Гунхильда у Зигварда, Стюрбьёрн у Олафа, и отцы сговорились меж собой поженить детей.

Кажется, я начал догадываться, что произошло дальше, ведь Гунхильда-то вышла замуж не за Стюрбьёрна.

— Прошло пятнадцать зим, Гунхильда выросла, и мой дед напомнил Зигварду об уговоре, но Безухий сказал, что рано говорить о свадьбе, мол, дочь его пока не натешилась детскими играми. Подождал Олаф еще две зимы и снова заговорил о том же, и снова Зигвард отказал ему.

Хотя Гуннвида тогда и на свете не было, рассказывал он эту давнюю историю так, будто старый конунг не деда обидел, а самого Гуннвида. Кулаки стиснуты, щеки покраснели, глаза прищурены. Как же крепко засела в его роду злость на давно мертвого Зигварда!

— А спустя еще две зимы услыхал дед, что Гунхильда помолвлена. И ладно бы с каким-то толковым ярлом или хёвдингом! Так нет, сговорили ее с пришлым воином, Карлом Черноголовым. А за ним ни земель, ни рода! Только кораблей два десятка и семь сотен воинов. И лицом тот Карл был нехорош, недаром же его волосы Бездна окрасила!

Я невольно провел рукой по своим волосам, что хоть и не черны, как у сарапов, но всё же, слишком темны по нашим меркам. И хёвдинг, за которым такая сила, никак не может считаться бесполезным или нищим. Два десятка кораблей! Зачем такому земля? Коли надобно будет, так он пойдет и отнимет ее у любого ярла.

— Разозлился тогда Олаф, пришел к Зигварду и спросил, как же конунг нарушил свое слово и отдал дочь за другого. А конунг сказал, что слова не давал, помолвки-то не было, и сватов Олаф не присылал. И Карл тот Черноголовый по сердцу Гунхильде пришелся. Пуще прежнего разъярился Олаф, ударил по столу так, что тот напополам разломился, и сказал: «Вот так и ты порушил нашу давнюю дружбу!» И ушел. А спустя две седмицы собрал людей и пошел на Зигварда. Хотел силой забрать Гунхильду и отдать ее Стюрбьёрну в жены, а то и в наложницы. Но меж кораблями деда и Хандельсби встали корабли Карла того поганого, Черноголового.

— Неужто такая красивая девка была? — задумчиво спросил я.

Как по мне, глупость это — ради девки своих людей губить. Уж как бы хороша ни была, всегда еще десяток таких сыщется. Ну, кроме Дагны, пожалуй. Но ту попробуй заставь пойти замуж за нелюбого!

Гуннвид замолк в замешательстве. Потом сообразил, о чем я говорю.

— Гунхильда-то? Не знаю. Отец о том не сказывал. Но она же конунгова дочь! У Зигварда признанных детей всего двое было: Гунхильда и Рагнвальд. Но Рагнвальда всерьез никто не воспринимал, потому как он берсерком родился, кидался на всех с кулаками. Кто такого конунга примет? Это он потом как-то излечился и стал Беспечным, а в ту пору его не замечали. Все считали, что после кончины Зигварда конунгом станет муж Гунхильды.

— Зачем тогда Зигвард отдал дочь за пришлого?

— Кто ж его поймет? Может, и впрямь влюбилась девка в Черноголового? — предположил Гуннвид. — А если она нравом схожа с братцем Рагнвальдом, так могла и смертью своей пригрозить. Или Зигвард уже тогда хотел сына конунгом сделать. Отец думает, что Безухий нарочно не стал выдавать дочь за кого-то из Северных морей. Знал, что ярлы скорее примут берсерка в конунги, чем пришлого.

И то верно. А отдай Зигвард дочь за сына самого сильного ярла, так не видать Рагнвальду трона как своих ушей. Только как Безухий мог угадать, что его сын поборет свой недуг? Ведь Гунхильду он обручил задолго до того, как Рагнвальд получил шестую руну.

— Разбил тогда Карл Черноголовый моего деда, разметал его корабли, разграбил и сжег один город вместе со всем родом. А раненого Олафа он приковал цепями к морской скале, отрубил ноги по колено и оставил на съедение морским тварям. Из всего рода только мой отец с ближайшими соратниками успел уйти на единственном корабле. Род-то у нас всегда был невелик из-за женского проклятья.

Я слушал, раскрыв рот. Какую сагу можно сложить об Олафе Бьёрнссоне!

— Долго корабли Карла Черноголового рыскали по всем Северным морям, искали Стюрбьёрна, чтоб вырезать весь наш род под корень, чтоб не тянулась кровная месть со всем родом Зигварда. Но отец ушел из Северных морей, по дороге попал в бурю и еле-еле добрался до этого острова на истрепанном корабле. Тогда он и назвал остров Триггей, укрытие. С отцом пришло всего двенадцать воинов, остальные погибли во время бури. Никто не знал, где этот остров, есть ли тут люди или твари, проходят ли мимо корабли. Поначалу они прятались в лесу, боялись, что выследит их Карл, но проходили дни, а ничего не менялось. Потому они обыскали весь остров, убили мелких тварей и узнали, что они тут одни, но есть наспех сделанные дома и хлипкая пристань возле них. Поселились там, питались рыбой и остатками крупы, что не смыло за борт, охотились. А потом пришли корабли. Два. Пришли точно к причалу, будто хорошо знали эти места. Высадились беззаботно, смеялись, говорили на чужом языке, перетаскивали щиты и копья на берег. И отец понял, что это не купцы, а воины, раз уж у них никакого груза, кроме оружия. А еще у них были корабли. То, что нужно, чтобы убраться подальше от Северных островов. И тогда отцовы дружинники напали на пришлых воинов, убили их, забрали добро, а корабли спрятали в дальней бухте. Но сразу не ушли, потому как многие были ранены.

— А не было у тех воинов колец в ушах с незнакомыми знаками? — спросил я.

— Может, и были, да отец о том не сказывал, — пожал плечами Гуннвид. — А потом на Триггей прибыли торговцы. Сначала отец думал убить их, чтобы те не выдали его укрытие Зигварду или Карлу, но не стал. Просто перебрался со своими людьми на эту гору, не показавшись гостям.

— А почему он не ушел? Корабли-то уже были.

— Он подумал, что куда бы он ни прибыл, Зигвард рано или поздно узнает, через торговцев или как-то иначе. Ярлы захотят получить награду от конунга и выдадут его укрытие. В чужих землях спрятаться не так-то просто, особенно без языка и серебра. Отец остался на острове, потому что здесь нет людей и нет ярлов. Построил деревню, поставил частокол, и всегда кто-то из его людей смотрел за приходящими кораблями. Купцы обычно далеко не заходили, всегда останавливались лишь на ночь, а поутру уходили дальше. Но иногда приплывали иные люди, которые охотились за купцами, и вот тех отец убивал нещадно, получая руны и большую силу, а также оружие и железо. И чем дольше он тут жил, тем чаще заходили купцы. Видимо, прослышали, что на этом острове никого не убивают. А потом, перед второй зимой, отец все же вышел к кораблям, что шли в сторону Альфарики. Первая зима далась ему нелегко, и он понимал, что дальше будет хуже.

— Купцы рассказали о нем Зигварду?

— Да, но то было уже после зимы. Отец поменялся с торговцами, сказал, что здесь всегда будет для них приют, и что на Триггей можно приходить без боязни.

— А летом пришел Карл Черноголовый?

Мы спустились с горы в нижний поселок. В длинном доме живича ульверы веселились вовсю, зазвали девок, взяли побольше мяса и пива. И я не собирался их останавливать. Мы столько плыли сюда, что можно было и отдохнуть.

Я же с Гуннвидом пошел в дом норда, где было пусто и тихо. Рыжий хозяин обрадовался нашему приходу, сразу выставил бочонок лучшей медовой настойки и приказал двум девкам зажарить нам трех кур.

— Не пришел. И на другой год тоже не пришел. Зато приходили друлинги, которые поняли, что остров заняли чужие люди. Каждый раз их приходило всё больше и больше, но руны их были невысоки. И хирд отца рос в силе. Отец был сильнее всех. Через купцов он выменял несколько твариных сердец и стал хельтом.

Дальше было скучно. Гуннвид поведал, как к Стюрбьёрну просились другие воины, иногда это были беглые рабы, иногда парни, что помогали торговцам, некоторые нарочно напрашивались на проходящие корабли, чтоб добраться до острова, где давали укрытие всем. Как поселение на горе не раз сжигали, и Стюрбьёрн решил выстроить каменную крепость. Как на пятый год пришли люди Зигварда и хотели заключить мир, звали Стюрбьерна обратно на Северные острова, обещали дать землю. Вот только Олафа они вернуть не могли, и отец отказался. А потом услыхал от торговцев, что Зигвард умер. Потом узнал о споре Карла Черноголового и Рагнвальда. А еще позже бегущие из Северных морей люди поведали, что Рагнвальд победил, а Карл вместе с женой Гунхильдой мертвы. И Стюрбьёрну уже некому было мстить. Не убивать же Рагнвальда, который никак не виновен в смерти Олафа. Потом Стюрбьёрн женился, как и его люди. Мать Гуннвида умерла родами. Меж людьми Стюрбьёрна случались споры, драки, убийства, особенно из-за женщин, так как почему-то мало хороших девушек добиралось до острова меж Альфарики и Северными островами, а на гулящих жениться не хотели. Тогда Стюрбьёрн сказал, что отныне на горе не обычный поселок, а воинское братство. Вингсвейт. В него принимали только рунных воинов, что еще не были женаты. При этом они отказывались и от родства, и от верности ярлам, и от принадлежности к своему народу. Среди вингсвейтар нет нордов, живичей, друлингов или бриттов, здесь все братья. Но чтобы парни не заскучали, Стюрбьёрн наказал много тренироваться и бою без оружия, и с оружием, и на суше, и на море. Некоторые купцы, опасаясь друлингов, просили сопроводить их до Северных островов или до Альфарики. За плату, разумеется. Порой эти парни брались и за другую работу. А потом слава вингсвейта разошлась по всем окрестным землям.

— Я о вас услыхал совсем недавно.

— В Северных морях мы бываем редко. Рагнвальд же запретил свары меж ярлами, потому делать там нам нечего. А вот в Альфарики и Годрланде вингсвейтары ценятся высоко, причем не только из-за силы. Раз у вингсвейтар нет родины, нет рода и нет прошлого, значит, они не могут предать. И мы всегда держим слово, служим тому, кто первым заплатил, до конца, и не уходим, если другой предложит больше.

— Неужто все вингсвейтары такие честные? — не поверил я.

Люди же бывают всякие. В честность Стюрбьёрна и Гуннвида я мог поверить, но после предательства Росомахи знал, что некоторые воины могут лгать годами, а потом вонзить нож в спину.

— Знаешь, мой отец всего лишь раз покидал Триггей. К нему пришла весть, что двадцать вингсвейтар, что уже две зимы служили в Годрланде, оставили своего нанимателя и переметнулись на сторону его врага. Отец взял десяток лучших воинов и меня, хотя мне тогда было всего-то одиннадцать зим, я еще и первой руны не получил. Сел на корабль, дошел до Годрланда и убил всех братьев-предателей. Всех до единого. Трое успели удрать, но он их выследил и лично содрал с них шкуру. На моих глазах. Потом убил того, к кому они переметнулись, забрал всё его богатство и отдал сыну первого нанимателя.

Гуннвид заглянул прямо мне в глаза и сказал:

— Он отдал сотни марок серебра, золота, самоцветов, хотя уговор с нанимателем был всего на марку серебра в год за одного воина. И с того времени вингсвейтары ни разу не нарушали своего слова. А в Годрланде плата за одного брата стала еще выше.

Потом великан расхохотался и ударил пустой кружкой по столу.

— А знаешь, что самое забавное? Что сын того нанимателя попросился в братство и отдал всё богатство нам. Так что вингсвейт убил сразу трех или четырех зайцев одним ударом.

— А сейчас вам зачем в Альфарики? Тоже в найм идете?

— Нет. Осенью купцы из Раудборга передали отцу письмо, в котором один важный человек из Раудборга приглашал его на свою свадьбу этой весной. Вингсвейтары несколько раз помогали Раудборгу прежде, и отец не хочет оскорблять отказом, потому отправляет меня, своего сына, чтобы уважить живичей. Так что я еду не на бой, а на пир!

— А своих кораблей у вас нет?

— Есть. Как не быть? Но отец дает их только тем, кто идет в найм. Говорит, что много чести давать корабль ради веселья. Он такой. Строг к себе и мне даже больше, чем к другим вингсвейтарам.

Долго мы просидели с Гуннвидом. Ульверы хватились меня под вечер, и то лишь благодаря Альрику. Гуннвида тоже начали разыскивать. И расставались мы с ним нехотя. Поначалу-то он мне не понравился, но, поговорив с ним подольше, я понял, что он хороший парень, честный, упорный, открытый. Такого бы я позвал в свой хирд. Но зачем ему ульверы, если он уже вингсвейтар?

Гуннвид в свой черед сокрушался, что я уже женат и даже сына успел родить. Говорил, что я стал бы отличным братом, даром что не вышел ростом и зимами.

Два дня мы провели на острове Триггей, пополнили припасы, отдохнули, черную девку перепробовали все ульверы, кроме меня и Альрика. А перед отплытием Стюрбьёрн загрузил наш корабль не только снедью, но и свадебными дарами так, что «Сокол» осел в воде, как Игулева «Утроба».

Письмо для Раудборгского ярла Стюрбьёрн дал мне прямо в руки. Оно выглядело как сверток мягкой выбеленной тонкой кожи. Глава вингсвейтар сказал, что нужно уберечь письмо от воды, иначе все слова сотрутся. Мне это казалось слишком похоже на ворожбу. Как можно слова, которые даже не видно, а лишь слышно, уложить в кожу, чтобы другой человек их услышал? Тулле сказал, что в письме нет ничего дурного, потому я и согласился, но попросил Гуннвида научить Тулле ворожбе со словами. Если кто и справится с такой штукой, то только наш жрец. Мамир защитит его от дурного.

С вингсвейтарами наш путь стал намного веселее. Они знали места, где лучше остановиться на ночь, подменяли на веслах как на «Соколе», так и на «Утробе», научили нас новым песням. Даже я выучил несколько слов на живом языке, а уж Рысь перенимал новую речь еще лучше. Коршун часто беседовал с сарапом, что затесался меж вингсвейтар. Оказалось, их сарап тоже когда-то был рабом, его привезли еще мальцом из дальнего Годрланда.

Наверно, из-за сарапа Альрику вздумалось спросить, какого бога славят вингсвейтары. Слишком хорошо мы помнили солнечных жрецов и их тайные помыслы. Вдруг они забредали и на Триггей?

— Каждый славит своего бога, на это запретов нет. Чем больше богов за нами приглядывает, тем лучше. Иногда братья возвращаются из чужих земель и рассказывают, что там поклонялись их богам, показывают знаки: то глаз валландского бога, то сарапский круг, то бычью голову живичей. Но на Триггей они снимают эти знаки и снова славят своих богов. Запрещены лишь ссоры. Как по мне, в мире места хватит на всех богов. Всяк приглядывает за своими землями, как ярлы или конунги. И нет бесчестья в том, чтобы в гостях хвалить хозяина.

Когда мы пересекли все Мрачное море, то вошли в реку Ниво. Может, норды называли ее иначе, но Гуннвид сказал нам ее живичское имя, потому мы так и запомнили. По Ниво мы шли против течения на веслах три дня кряду, а потом доплыли до озера Альдога. И озеро то было огромным. Не Мрачному заливу должно называться морем, а именно Альдоге.

И нрав у того озера был ярый, больше подходящий для моря. Альдога нас встретила жестокой бурей и ледяными ветрами, потому нам пришлось несколько дней пережидать на берегу, затащив корабли поглубже на песчаный берег. Только и разница с морем, что вода не солона.

Пока мы пережидали непогоду, к нам приходили люди из местных племен, но обид не чинили. Гуннвид поговорил с ними на живой речи, передал небольшие дары, и те ушли.

— Прежде было не так, — пояснил вингсвейтар. — Прежде тут жили другие племена, которые видели во всех проходящих кораблях врагов. По правде сказать, не так уж они были неправы. Бывало такое, что прогадал торговец с товаром, не выручил должной цены или попортился товар в дороге, а с пустыми руками воротиться не хочет. Тогда, если у него были крепкие воины, торговец разорял берега Альдоги, брал здешних жителей в плен и продавал их. Рабы ведь нигде лишними не будут. Их и на Северных островах продать можно, и в Альфарики. Тогда озлились вепсы и води, так звались те племена, замирились, собрали лучших воинов и стали убивать всех, кто осмеливался заночевать на берегах Ниво или Альдоги. После озлились уже купцы, собрали серебро и попросили у отца помощи. Целое лето пять десятков вингсвейтар прожили здесь, убивая всех, кто подходил к ним с оружием. Лишь осенью выжившие вепсы пришли просить мира. Тогда и уговорились, что купцы не трогают их, а они не трогают купцов. Отец следит за выполнением уговора. Каждый раз, когда вингсвейтары проходят мимо, спрашивают у вепсов, не обижали ли их купцы. Всего два раза пришлось вразумлять неслухов.

Эти слова не складывались с тем, что я слышал прежде. Ведь мне говорили о том, что на Альдоге разбойники гуляли, и прогнали их не вингсвейтары, а хирдманы из Раудборга.

— Ты не путай, — сказал Гуннвид. — По Ниво и южному берегу Альдоги безобразничали вепсы и води. А разбойники гуляли на реке Ольхаве, что идет из Альдоги к Живому озеру, на котором стоит Раудборг.

Непривычно было мне делить землю не островами, а реками и племенами. И реки тут были не чета нашим: широкие, глубокие, неторопливые. Пологие зеленые берега напоминали больше Бриттланд, чем родные Северные острова. Густые леса, чистые воды, синее небо без надоедливых дождей и низких туч. Зато сколько же тут было мошкары! Комары размером с ноготь. По вечерам гнус вился над нами пышными клубами, и прогнать его могла лишь крепкая рунная сила либо вонючий дым от еловых веток.

Вот так нас встретила Альфарики, страна рек!