Сага о двух хевдингах

Глава 7

Дальше мы сразу пошли по реке Ольхова, не заходя в город Альдогу, что стоял на берегу озера. Игуль хотел было заглянуть, чтоб посмотреть на людей, на товары, но Гуннвид не позволил. Сказал, что в Раудборге есть всё то же, только больше, лучше и веселее.

После славословий в пользу Ра́удборга, который сами живичи называли Вели́городом, я уж и не знал, чего ожидать. Уж и красив этот город, и богат, и велик, боги его любят, враги боятся, а прочие норовят подружиться. Может, для живичей оно и так, да только я же не из лесу вышел. Все Северные моря обошел, в Бриттланде побывал. Неужто что-то еще может удивить меня? Поди, не из серебра его стены сложены, а дороги не железом крыты.

Река Ольхова была ленива. Хоть мы и шли против течения, но этого почти не ощущалось, так как воды ее текли еле-еле. На ночь останавливались не в деревнях, что были разбросаны вдоль реки тут и там, а отдельно, по совету Гуннвида.

— Незачем туда ходить. Дома маленькие, положат либо в баню, либо в сенник, а какое ж сейчас сено? Живой язык разумеют не все, чужаков, к тому же мрежников, не любят.

— Но не убьют же, — заметил я.

— Не убьют. В деревнях редко кто подымается выше третьей руны.

И чем дальше мы плыли, тем больше видели деревень. Некоторые всего в три-четыре двора, другие в полтора десятка. Зеленели поля, пасся скот, часто встречались лодки с рыбаками. И всё гладко, поло́го. Встречались и крутые обрывы вдоль реки, но даже те не сравнить с нашими каменными кручами в сотню шагов.

Спустя несколько дней мы добрались до Раудборга. Первой мне бросилась в глаза дорога, проложенная поперек реки. Мост. Он стоял на толстых деревянных ногах и был настолько высок, что под ним легко мог пройти «Сокол» со сложенной мачтой. А по обеим сторонам моста город, разделенный надвое рекой. Правая его часть была обнесена высокой стеной, и то далеко не частокол.

Гуннвид пояснил, что стена сделана из срубов, почти как дом, только внутрь заложены камни, а над такими срубами поставлены еще стены, выдающиеся наружу, и промеж них ходят стражники. Чтоб стражников не закидали стрелами, сверху горожане заботливо приладили навес. Не забыли мирные живичи и про скважни, через которые стражи могли бы обстреливать нападавших. По углам стоят башни, в которых узкие скважни не только поверху, но и ниже прорублены. Можно и копье кинуть, и стрелу пустить, а вот человек в те прорези никак не протиснется. Самые крупные башни выстроили по обеим сторонам от моста, и любой хускарл оттуда дотянется камнем или копьем до кораблей, что ходят мимо города.

На левой же стороне стена выглядела пожиже: обычный частокол с узенькими башенками. И хотя ограда поднималась на три роста, из-за нее виднелись копья стражников. Значит живичи либо насыпь внутри сделали столь высокой, либо пристроили деревянные полати.

— А чего ж так по-разному сделали изгородь? — спросил я у Гуннвида, прикидывая, как ульверам было б сподручнее нападать на город с такой защитой.

Сторборг в Бриттланде и то не имел такой стены. Может, зря. Никакой драугр бы тогда не пробрался в город, да и сарапам пришлось бы потрудиться.

— Справа Вечевая сторона, там живут самые богатые и сильные люди Раудборга. А слева — Торговая, поначалу там только торг вели, а уж потом и обычный люд заселился. Мрежники, к слову, тоже там живут. Чтоб перебраться жить на Вечевую сторону, нужно весьма расстараться, и одним серебром не обойдешься.

У жители Раудборга, видать,врагов немало, потому как стены закрывали город не только с дальней стороны от реки, а прямо кольцом, так что ни пеший, ни конный, ни речной не смог бы пройти в город иначе, чем через ворота. И пристань они тоже вынесли за стены. Купцам неудобно, зато горожанам спокойнее.

Вот только ничего красного я пока не видел. Почему же норды называют этот город красным?(1) Может, живичи дома так красят?

А пристань бурлила жизнью и делом. Сновали туда-сюда небольшие лодки, от долбленок до парусных, стояли большие корабли вроде кнорров, было несколько ладей, напоминающих наши драккары, только не столь гибкие. Люду видимо-невидимо!

Как только мы пристали, к нам тут же подошел худой чернявый мужчина с тремя воинами за спиной, в руках дощечка и палочка. Он сразу заговорил по-нашему, спросил, кто такие, зачем пожаловали и есть ли товар. Я отправил его к Игулю, пусть платит за наш постой согласно уговору. И пока они договаривались, я разглядывал живичских воинов. Яркий красный кафтан с диковинным поясом, круглая шапка с мехом, складчатые широкие штаны… А потом я увидал их обувку и застыл с открытым ртом.

У меня-то на ногах низенькие башмаки из кожи, затертые уже и невзрачные. А у живичей высокая, по колено, обувка, что сшита из мягкой кожи и покрыта узорами. А узоры те выкрашены в яркие цвета. Будто диковинные птицы вот-вот взлетят или невиданные цветы распустятся. Такая красота!

Присмотрелся. Половина пристани в такой обувке красуется. У некоторых, правда, уже не такая яркая и без узоров, зато у остальных не обувь, а чудо чудное и диво дивное.

— Захочешь, тоже такие прикупишь. Здесь, в Раудборге много умельцев, что сапоги шьют. Что хочешь, сделают.

Сапоги! Вот как это диво называлось. Теперь я знал, куда перво-наперво пойду и что куплю.

Игуль тем временем расплатился с ярловым человеком и уже при помощи своего раба-живича взялся расспрашивать местных, где можно жилье найти да куда груз перенести. Так что пришлось мне самому идти к хитрому торговцу и требовать наши две марки. А еще я ему напомнил про три марки после первого дня торга. Надо будет глянуть, где Игуль поселится, а то ведь так и забудет про нас.

Гуннвид тоже не стал рассусоливать. Его люди споро перетащили свадебные дары на пристань, отыскали мужичка с пустой телегой, загрузили скарб туда. Вингсвейтар отдал мне оговоренную плату и сказал:

— Мы на Вечевую сторону пойдем, есть у нас там свой дом. Коли будешь на том берегу, заглядывай. Мы в трех улицах от княжьего двора, там у нас длинный дом, каковых больше нет. Не спутаешь!

— Княжий двор?

Стоило только Гуннвиду сойти на живичскую землю, как он словно позабыл нордскую речь. Половина слов непонятна.

— Ну, вроде как ярлов двор. Только в Раудборге ярла нет. Раньше был, да его прогнали, а двор остался. Ну, бывай!

Его парни обступили телегу с грузом со всех сторон и пошли через мост, раздвигая людей и оттесняя другие повозки.

А я чуток растерялся. Огромная пристань с десятками кораблей и лодок, люди бегают туда-сюда, ржут лошади под всадниками, где-то блеют овцы, которых перекидывают с кнорра на берег, повсюду незнакомая речь. И непонятно, куда идти, где торжище, как продавать наш товар, где нам поселиться, можно ли оставить «Сокол» прямо тут или лучше увести его за город. Потому я пошел к Альрику.

Беззащитный после торга с Игулем в Хандельсби попритих. Когда мы дрались с друлингами, предпочел остаться на «Соколе», да и в гостях у вингсвейтар все разговоры с Стюрбьёрном я вел один. Денежные дела хирда тоже незаметно легли на мои плечи. А Альрик всю дорогу сидел за кормилом, будто обычный хирдман, и лишь вел корабль куда следует.

Я помнил, что видел в Альрике через стаю, но меня это не пугало. Если так подумать, кого только среди ульверов нет. Живодера же мы не прогнали, да и жрецы Мамира редко когда служат Фомриру, а у нас пожалуйста.

— Альрик, что думаешь? Оставлять нам «Сокола» на пристани?

— Не знаю, — грубовато ответил он. — Я тут прежде не был.

Больше я спрашивать не стал, нечего на людях позориться. Это мы живой язык не знаем, а они, видимо, нашу речь понимают неплохо. Потом допытаюсь.

— Тулле и Рысь идут со мной, Держко, ты тоже. Остальные пока остаются на «Соколе». Сыщем жилье, тогда и переберемся вместе с товаром.

Зачем всей толпой ходить попусту? Может, нам несколько дней придется подходящее место искать?

Ближе к вечеру мне уже казалось, что так и будет. Игуль со своим десятком быстро отыскал годный дом с ледником. Почему-то торговец особенно настаивал на леднике. Что же все-таки он привез в Альфарики? Не убоину же! Везти мясо за моря — больно дорого выйдет, кто захочет покупать тухлятину.

А вот на два десятка хирдманов и семерых трэлей дома не находилось. Таковые, конечно, были, причем красивые, резные, в два ряда оконцев, с острыми крышами, обнесенные высоким частоколом так, чтобы случайный прохожий не заглядывал. Были и дворы с домами, похожими на наши длинные, только не вкопанные наполовину под землю. Были и такие дворы, где дома хоть и маленькие, зато их несколько, с сараями и баней в придачу. Да вот беда: все они уже заняты наехавшими из других городов гостями, и всё из-за грядущей свадьбы, той самой, на которую пожаловал Гуннвид.

После очередного круга по Торговой стороне я изрядно разозлился.

— Да кто же весной свадьбы устраивает? Нет бы, как все люди, осенью, после уборки урожая! Кому ж не терпится так с бабой лечь? Ладно бы ярл. Так ведь нет тут ярла!

Внезапно ответил Держко:

— Ярла нет, а важных людей хватает. Это же Велигород!

— Как же они управляются? Как споры решают? Кто дружиной командует? Город-то немаленький, поди, тысяч семь или даже десять тут живет. А еще деревни!

— И другие города, что на сотни верст в округе. Богат Велигород. А правит им вече. Самые именитые и крепкие купцы собираются вместе и решают, как городу жить. Они и суд вершат. А дружины тут своей нет. У купцов тех есть свои воины, но они редко когда их воевать отправляют. Обычно нанимают крупный хирд, и тот хёвдинг следит за порядком, от набегов отбивается.

— Ха, так почему бы этому хёвдингу и не стать ярлом?

— Было и такое. Но Велигород не так прост. Для виду купцы согласятся взять хёвдинга в ярлы, а сами возьмут да и позовут хирд посильнее. И никак не удержать город, особенно разделенный на две части, если сами жители так и норовят ворота открыть.

Тоже верно. И вроде бы неплохо звучит, да только от одной мысли, что землей правит не воин, а торговец, у меня зубы сводит.

— Погодь! Какой же хирд должен быть, чтоб не за городом, а за всеми землями разом приглядывал? Кажись, говорили нам про какого-то хёвдинга, что всех разбойников с Альдоги вымел. Это тот самый, который и сейчас тут сидит?

Держко пожал плечами.

— Наверное. Поспрашивать надо. А хирд не такой уж и большой, всего-то пять десятков воинов. Город дает ему людей в обучение, одевает их, снаряжает. Хирдманы их бранному делу учат, ходят с ними в военные походы, но если хёвдинг решит уйти из Великогорода, те люди останутся здесь. Их нельзя взять с собой, даже если попросятся. Таков уговор.

— А откуда трэль столько всего знает?

— Весь город говорил о том, когда хирд сюда пришел. Перед честным народом тот уговор огласили, чтоб никто не отказался потом.

Интересно у них тут дела делаются.

— Так, а свадьба чья? И где нам жилье искать?

Несмотря на неудачные поиски, город мне нравился. Аккуратные дворики, те улицы, что поближе к мосту, выложены досками. Да не так, что дерево просто в грязь бросили, а как-то хитро устроено, видно, что под досками поперечные лаги лежат и, может, даже не в один слой. Потому вода вниз уходила быстро, а вот под ногами не хлюпало. И сапоги нарядные у люда не запачканы грязью и навозом, а блестели как новенькие. С каждыми встреченными сапогами мое желание заполучить такую обувку загоралось еще сильнее. Я даже понял, какие хочу: ярко-красные, чтоб понизу синие завитки шли, а сверху морда белого волка виднелась, с клыками подлиннее. Таких ни у кого не было. С цветами — конечно, с птицами тоже, вовсе без узоров — сколько угодно, а вот чтоб с волком — не видел. Поди, волка не сложнее, чем вьюнок, нарисовать будет.

И люд здесь спокойный, не шуганый. Бабы друг с другом перекрикиваются, дети бегают, встречают коров, что возвращались с пастбища, трэли тоже не заморенные ходят. Причем я не всегда разбирал, кто есть раб, а кто нет. Пару раз показывал Держко на обычных с виду мужиков с одной-двумя рунами, чтоб поспрашивал насчет дома, но тот говорил, что это рабы. Только не такие рабы, как сам Держко, а закупы, что сами себя продали. Я не понимал, как можно свою волю и жизнь на серебро обменивать, но в Велигороде такое, видать, часто случается. По словам Держко, некоторые мужики продавали себя в рабство, чтоб семья после неурожая с голоду не померла, и потом, при удаче, выкупали свободу. А отличить рунного раба от вольного легко — трэлям разрешалось держать на поясе только деревянную плашку, где сказано, кто его хозяин. Ни ножа, ни кошеля рабы не носили.

Лишь в сумерках мы отыскали живича, что согласился взять на постой наш хирд. Удачно было то, что он понимал нордскую речь, а неудачно — что в дом он готов был пустить всего двоих, а для остальных отдавал сенник, баню и чердак.

— Я ведь и не думал на постой брать, — говорил шестирунный живич, — да только обет дал помогать нордам. Моего второго сына норд спас от смерти и полона. Он в городскую дружину подался, хотел до первого потока добраться, как и я.

Радушный живич вознамерился пересказать нам всю историю семьи, но я оборвал его и сказал, что хотел бы привести своих людей до ночи, а то мы только сегодня прибыли в Велигород. Живич тут же дал нам младшего сынка в проводники, хоть тот и не знал нашу речь, а сам сказал жене разжечь очаг, чтоб угостить постояльцев.

Так как время было позднее, я оставил товар на корабле под присмотром Альрика, Простодушного и Рыси. Беззащитного я звал в дом, но тот наотрез отказался, мол, очень беспокоится о грузе, потому не уйдет с «Сокола». Мне же думалось, что причина вовсе не в этом, впрочем, этот разговор я отложил на другой день.

Наутро я пожалел, что не остался на ночь на корабле. Я привык и к мерному плеску волн, и к поскрипыванию досок, и к храпу хирдманов, и к холодному воздуху, а вот к тесным каморкам, где все лежали вповалку на полу, да к низкому утробному реву спозаранку готов не был.

Когда раздалось это пронизывающее гудение, подскочил не только я. Все хирдманы подлетели, хватаясь за пояса с оружием. Но хозяин наш нисколько не всполошился. Его жена спокойно кивнула нам и продолжила замешивать тесто. Рабы суетились во дворе, кто таскал воду, кто выгонял скотину на выпас.

— Рано вы поднялись, — сказал приютивший нас Радобуд, разминая заспанное лицо.

— Что это за шум был? Не напали ли на Раудборг?

— Какой?

Жена ему что-то сказала на живом.

— А, это… Так тут неподалеку стоит дом валландского бога. И трижды в день они гудят в лур, вроде как отгоняют всякое зло. Мы уж привыкли, а приезжим тяжеловато приходится.

— Разве в Раудборге кланяются валландскому богу?

— Кому тут только не кланяются. Это ведь Торговая сторона, тут много людей отовсюду. Так уж вышло, что мой дом стоит в Очевье, так называется этот конец города. Здесь часто селились валландские купцы, потом некоторые из них женились, осели здесь, уж и детей своих называют как живичей, а богу все равно своему молятся. Вот и поставили дом своему богу.

— А сарапскому богу тут тоже молятся? — подозрительно спросил я.

— Может, и молятся, но божьего дома не ставили. Мало у нас сарапов, больше из Златограда(2), а те прежде валландского бога держались.

После умывания мы сели за стол, за которым места хватило всем: и ульверам, и семье Радобуда, разве что детей туда не пустили, мол, потом поедят. А семья была немаленькая: четверо сыновей с женами и детьми, старики да две незамужние дочери, которые алели лицом от взглядов Трудюра и других хирдманов. Надо будет пристрожить шурина. Не хватало, чтоб он дочек живича попортил. Пусть лучше вдовушек поищет, за тех спросу не будет. Ему и незнание живого языка не помешает, одними глазами договорится.

Жаль, только речь их я не понимал, потому пересуды мимо меня прошли. Не звать же Держко-раба за общий стол! А послушать хотелось, уж больно пристально женщины рассматривали нас, шушукались и смеялись.

Зато я выспросил, чья же свадьба тут такая широкая ожидается.

— А разве вы не ради свадьбы приехали? — удивился Радобуд. — На Торговой стороне, поди, ни одного дома без гостей не осталось. Всё позанимали. Хотя самые именитые гости на Вечевой поселились. Купец Хотевит Жирный(3) женится. Да не на живичке, а на нордке. Потому я подумал, что вы знакомые или родичи невесты.

Многовато чести для свадьбы какого-то торговца. Хотя на Северных островах никто и слыхом не слыхивал ни о какой свадьбе. Только вингсвейтары подсуетились да здешние.

— Вы и о Хотевите не знаете? Это ж набольший купец в Велигороде, вернее сказать, его род набольший. Именно дед Хотевита решил прогнать последнего князя и править городом совместно с другими купцами, без всяких князей, как и было встарь. С его родом и князья считаются, и в Златограде о нем знают, порой занимают у него серебро. Если б Жирные захотели, так могли бы свою дружину набрать не хуже княжеской и взять город под себя целиком.

— А нордку он где нашел?

— Об этом уж песни складывают! — воодушевился Радобуд. — Возвращался как-то Хотевит Жирный из Златограда с серебром да с новым товаром, уж немного ему оставалось пройти до земель Велигородских, всего несколько дней пути. Уж и дружина его расслабилась, ведь пошли земли княжеств, где князья или вече следят за порядком. И тут на них напало Ватыркаево отродье. Ни с того ни с сего, хотя перед путешествием Хотевит принес жертвы и Мастораве, и Ведяте. Сильно было чудище, разорвало двух дружинников и уже хотело Хотевита сожрать, как вдруг из лесу выехала красавица с воинами. Обступили ее люди чудище, а сама девушка, не сходя с коня, проткнула копьем Ватыркаево дитя. Хотевит от ее красоты все слова растерял, не знал, как и благодарить. А дева подхватила чудище, хоть оно больше ее коня было, и умчалась обратно в лес.

Хотя Радобуд часто вставлял в свою речь непонятные слова, но в целом я понял, что Ватыркаево дитя — это какая-то тварь. Чудище, наверное, тоже тварь. Князь — это вроде нашего ярла. Масторава и Ведята — живичские боги. А еще я подумал, что красотка, судя по всему, выслеживала эту тварь, может, даже ранила, потому тварь, напоровшись на купцовых людей, сразу на них напала. Поняла девка, что дело неладно, и сбежала, забрав с собой добычу.

— Забыл Хотевит и как есть, и как спать, всё думал о красавице, что выскочила из лесу и спасла его.

Или понял, что она и виновата в том нападении, и решил стребовать виру. А, может, и впрямь влюбился, если девка была столь хороша.

— Отправил он товар со своими дружинниками, а сам принялся искать ту деву. Объехал все окрестные земли, но не нашел. Только и узнал, что не почудилась она ему, слышали о ней в деревнях, а кое-кто и видел. И все говорили о силе ее небывалой, мол, она истоки уже в два потока слила.

Я нахмурился, соображая, как это по-нордски выходит. Исток — это руна, а поток — это переход с карла на хускарла или с хускарла на хельта. Два потока означают, что она уже хельт. Что-то я не припоминал женщин-хельтов ни на Северных островах, ни где-то еще. А ведь Радобуд уже сказал, что она из нордов. Может, просто кровь нордская, а родители уже давно в Альфарики живут, вроде тех валландцев, что по утрам честной люд будят.

— Лишь спустя седмицу отыскал Хотевит ту деву. Увидел и сразу позвал ее замуж, даже имени не спросил. Но лишь рассмеялась та девушка, сказала, что Хотевит, может, и хорош, но воля всяко слаще. Тогда попросился купец в ее хирд, сказал, что на все готов, лишь бы рядом с ней быть. И снова отказала ему дева. «Не надобны мне глупцы, что ради пустой похвальбы могут соратников под удар подставить, — отвечала она. — Ты ведь будешь из кожи вон лезть, чтоб показать свою удаль, а удальцы помирают первыми». Тогда Хотевит предложил нанять ее хирд и пообещал щедрую плату. «А сколько платить будешь?» — спросила она. И купец сказал, что готов и две марки в месяц платить. Согласилась дева, но оказалось, что нет у нее хирда, только она сама и ее конь. А те люди были дружинниками тамошнего князя, который нанял ее, чтобы убить то самое чудище.

Чем дальше, тем меньше похоже на сказку и все больше на быль. Впрочем, скальды всегда были горазды из любой драки песнь сложить. Почему б и тут не выкружить покрасивше?

— Поначалу Дагана, так зовут ту деву, охраняла Хотевита, но ей скоро скучно стало, попросилась она на волю: на чудищ поохотиться или с людьми сразиться. Не перечил ей Хотевит, понимал, что хоть лицо и тело у Даганы девичье, но душа воина. Стала Дагана с хёвдингом Велигородским в походы ходить. Злился Хотевит, страдал, а потом напросился вместе с ней. А поехали они одно дикое племя замирять. И хотя всего пять истоков было у Хотевита, показал он все-таки свою удаль, покорил сердце красавицы храбростью и отвагой. Тогда Дагана согласилась пойти за него замуж.

1 Раудборг — в пер с древнескандинавского — красный город.

2 Златоград, то же что и Гульборг у нордов — золотой город. Аналог Константинополя или Царьграда в мире Саги.

3 Жир — первоначальное значение слова — нажитое, изобилие, богатство. «Не до жиру, быть бы живу» — не до имущества и вещей, главное живым остаться.